Этат криатив ни хуя общива не имеет с зэками, каторые сичас матают срок за свои хуйовые дила в слабоотдаленных мистах.

Эта криатив а тех падонках, каторые матали срок, как раз за ахуенные дела, матали так, что нынешним зэкам и ва сне страшном не прикумарица, а те кто выжыли там, и вирнулись, не стали пидарами паследними, стали людями, а патом еще и нармальных падонкав васпитали и страну свайю атстроили занаво нах!

Дед мой папал в концлагерь после после окружения в июле 1942 года под Сталинградом. Из акружения кто-то вышел, а кто-то, бес связи– проебал момент вазможности прарвать кальцо пидаров. Почти весь батальон нах перебитый возле Суровикино вылавили. Кто смог идти – забрали в село, а кто доходяга – постреляли. Осталось 22 чилавека – мой дед – единственный ахвицер среди пленных. Он, сразу петлицы пасрывал – офицеров тада стреляли сразу. Но никто иво не спалил, свои быстро пириадели кто ва што мог, штоб пакинуть ему офицерскую форму нахуй.

Притащили в избу на крайю сила, завадили па трое-четвиро на обыск. Забирали все, что ценное: хавку, ремни, часы (у каво были), ложки, партсигары, фляги, награды (у каво были), пративагазы, дакументы. Патом немцы прямо при пленных как шакалы разгребали этот хлам по сваим карманам, дажи чуть не дрались меж сабой (это правда, похуй что немчуры). Тока ахфицер их разбаранял. Патом вывели на улицу, где уже привели исчщо пленных. Пастроили в две шыренги. Полицаи из местных прапиздели всем правила движения – не отставать, не отхадить в сторану, не растягиваца и не пиздеть. За все вышисказаное – пулька в башку. Погнали как баранов по дароге на Юг. Шли три часа, патом каманда – “бежать” – побежали. Бежали час. Кто ацтавал или падал – расстреливали. Немцы на лошадях, впереди ище две машыны и бронитранспортер, сзади грузовик с конвоем. Пробежав так километров двацать, останавились. Впереди наебнулась тачка – подорвалась на мине. Оттащили то что асталось от нее в кювет и пошли дельше. Сразу двацать чилавек погнали впереди. Но нихуя, больше не попадались мины. К вечиру падашли к какому-то НП, а там и охуели. Скока хватало глазу – в обе стороны перпендикулярной их движняку дороги шла колонна нашых ваеннопленных. Их всунули в общий паток. Тут немцы уже пиздили пленных палками, пинали ногами – кто не поднимался сразу – стреляли. Визде по сторонам колонны уже валялись трупы. Дед начал щитать трупы справа. Примерна за два чяса (катлы отабрали) насчитал 170 – рота полягла за 3 киламетра, да ище стока же слева лежит. Позна ночью остановка. Пленные сидят прямо на дороге. Ложица запрещали. На утро (часа чериз 3) апять папиздовали дальше. Все уже зайобанные, а раненных уже почти не осталось – подохли сами или постреляли немцы. К канцу втарова дня их привели на ЖД-станцыйу. Там загнали в бараки – по 200-300 чилавек. Астальные прямо на перроне остались. Пахуярил дождь, и чериз пол-часа подагнали поезд. Всех загнали в аткрытые вагоны (для угля). Сверху харашо прастреливаюца, так что не хуй даже рыпаца – выпрыгивать. Но кто-то прыгал с вагонов – подстреливали быстро, не одбигал и 50 метров, патаму как слабые все. Воды не давали, жрать не давали. Пили свайю мочу. Люди начали резко дохнуть. Трупы складывали на другом канце вагона. Инагда шмотки снимали с них, надивали на себя. Кроми обуви. Чериз день падъехали к каой-то станцыйи. Там сняли трупы с вагонов и дабавили ище новых пленных. Тесно – как в жопе, все стоят, сесть не где. Так стоя проехали еще сутки. Падохло еще чилавек десять. Дед уже и сознание тирял, кто-то савал пад нос занычкариный нашатырь – очухивался, но патом чериз час апять атрубался. Так они доехали до Польши, останавливаясь только в Бресте на выгрузку трупов, но больше пленных “не подселяли”.

В конц-лагере было 15-20 тысяч узников. Это было раньше зернохранилищем, а типерь там акружили все калючей провалокой в три ряда, поставили вышки и силами военнопленных построили бараки. Сначала их неделю держали на улице – не была места в бараках, выводили на работу – небальшой глиняный карьер, где добывали огнеупорную глину. Ее вывозили на соседний кирпичный завод, где работали тоже военнопленные. Хорошо хоть пока не зима – можно было переспать на земле, подложыв пад жопу шмотки с падохшева таварища. С каждым днем становаилось все меньше жывых. Наканец в бараках стало “просторнее” и многих персилили туда. Немцы каждое утро выводили их на зарядку, заставляли чистить зубы и мыть руки перед едой. Хотя то, чем они кормили нада была выливать в парашу, а после зарядки сил не хватало уже на работу. По-утрам давали “кофе” – теплый коричневый вонючий шмурдяк. Инагда давали вотку, выгнанную из дерьма. Она ванючая, но те, кто па жизни был синяк – бухали. Дед мой был заядлым курильщиком, а в лагере “отучился” – не было никакова табака. Были и нарики – те кто после тяжелых ранений в госпитале подсел на морфий и регулярно кололся у себя в медсанчасти - остались “без укольчиков”. Кто сдох в ломках сразу, а кто выжыл – быстро “выздоровели”. Сцук тоже было дохуйя – закладывали партийных и командиров. Их легко было вычислять, но некоторые съебывались и переводились куда-то на “мягкий” режым в другое место – их там не могли достать и кончить. Партийные отгребали не хило – в любой драке (а дрались меж сабой за кусок дерьма) они расталкивали толпу, усмиряли казлов, но и получали за это пизды. Када среди простых салдат не оставалось ни аднаво офицера или коммуниста (немцы при помащи стукачей выщемляли их сразу), то в бараке начинался беспредел. Воровство и пизделки процветали, даже доходяги и те пытались отнять друг у друга паследний кусок хлеба. Толпа приобритала вид безбашенной падыхающей собаки. Дохли как мухи, и когда привозили пополнение из новых пленных, среди которых еще были офицеры и коммунисты, то после серъезных разборок удавалось-таки установить в бараке “советскую власть”, хоть и не надолго. Так мой дед хуярил почти два года. А когда стали подступать наши части, и немцы забегали, начался большой пиздец.

Стали расстреливать пленных. Мой дед выходец из весьма набожной семьи, дед его был попом. И хоть был и кадровый военный, всиравно, молился, аж губа заварачивалась. Из-за этава и в партию не приняли, и по службе, ни сматря на баевые заслуги еще в Финскую, ходил в лейтенантах. Там, в концлагере он съекшался с верующими, даже с одним католическим ксендзом из Львова. И вот када их считали (каждого десятого расстреливали), этот лошара уперто молился богу, тока что ба оставили в жывых – ни хуя не помогло, постреляли всех, без разбору. Как один бывшый летчик молился, плакал: - “Господи, спаси и сохрани, ты видишь госпади это – стока крови, умоляю тебя, останови!” Пиздец случился и с ним. После этого мой дед не верил в бога до самой смерти. Слишком до хуя повидал в жызни, что бы так поступить. А чериз день он и еще двинацать челавек, захватив автомат и ружжо съебались с лагеря. Пятерых выловили чериз час, а остальные спаслися. Патом дед перишол к Польским партизанам, где воивал месяц, пока не подошли нашы части. Там они тоже пападали в окружение – стояли в лесу по колено в воде почти сутки, прятались за деревьями. Но каким-то чудом иво не постреляли как придатиля (окруженца), очивидно особист попался совестный, и постыдился перед поляками иво кокнуть, все-таки вместе воевали. А чериз три месяца госпиталя (деда ранили в пах), дедуган опять стал воивать. Вайну кончил в Варшаве, патом еще служыл в Гирмании до 1952 года – устанавливал Совецку власть. Но это другая история...

Дед нидавна умир – угарел с бабкой в хатке (осыпалась зола в дымоходе), и я даже забыл спросить в каком он лагире сидел. Последние годы (1908 г.р.) дед “воевал” во сне каждую ночь. Маты такие гнул, типа: “Еб твою мать, сука, ты куда пулемет тащишь! Я гаварил тибе паставить иво здесь!” “Лярва, патроны давай, патроны!” Ну, и всякая такая поибень.

Таких историй в каждой симье набиреца до хуя и больше, у кавота дед па-круче маиво был, у каво-та дед воевал тока с тушонкой в тылу, всяко было.

Но этот криатив пасвящайю тем, опять начинаит “пучиься”, погромы устраивать, жыдов и азеров пиздить. Ублюдочная нацистская ебатория опять сваю залупу расчихляит. Нада давать иногда памятнова пидарам, что б мозги нахуй прочищались. А для профилактики организовать под Москвой концлагерь для “Скинхедов”, куда на две недельки помещать в “нормальные” условия и заставлять босыми зимой убирать снег в лесу голыми руками, а летом марш-броски под конвоем на 160 км без воды. Пусть ознакомяца с тем, что они проебали, когда их деды выиграли самую тяжолуйю за все времена войну.