Скачет баба и задом и передом, а дело идет своим чередом...
  Григория Константиновича - врача - привезли в "дядин дом" чуть за полночь. На его удивление здание ИВС было новенькое и сработано из белого кирпича. Асмодейкина быстренько оформили и повели за решетку. К двери камеры 14/2 его подвёл сорокапятилетний сержант длинный и худой, как спирохета, по фамилии Мусоргский, уличная погремушка - "Мудест". По еблу было видно, что Мудест не пил водки давным-давно, но фейсик его также носил тот несмываемый отпечаток, который носят морды, когда-то хуярившие горькую в избытке. Некогда искаженное бета-эндорфинами личико его: русское, курносое, мужичье.
  - Бля, опять ключ в тех наручниках на столе оставил,- сказал безалаберный милиционер.- Нет охоты возвращаться в каптерку, к тому же это плохая примета, ха-ха!.. для тебя, конечно же. Может, так посидишь - в железках?
  - Нет уж, служба, давай расковывай эти вериги...
  - Шучу. Не бойся, Вася, сейчас раскоцаю, а то, бля, заплачешь потом, что тебя на дыбу вешали тут или ещё что-нибудь в этом роде нажалуешься...
  "Как они любят по себе людей судить и какое всё-таки у них пренебрежительное отношение к незнакомым людям,- негодовал про себя Асмодейкин.- Поросёнок, ты же не можешь знать, что я способен с тобой сделать... Вася... Ты за Васю у меня бы снеслася, будь ты за пределами своего родного узилища"
  Длинный надзиратель протянул невысоко руку к стене и достал из маленькой трещины между кирпичами не то женскую заколку, не то канцелярскую скрепку - как говорил первый президент России: с "загогулиной" - которой и расстегнул Гришины оковы, а потом сунул отмычку обратно в стенную прореху.
  - В десятой хате целки есть?!- проорал кто-то на продол с правого крыла, под дружный хохот всего изолятора.
  - Не-е-ет, откуда такая роскошь...- ответили опущенцы.
  - Тогда по йогурту и спать, голубчики мои!- не унимался какой-то весёлый человек.
  - Ну-ка заткнулись все быстро мне, и дрыхнуть!- неласково отреагировал тюремщик Мудест.
  - Включи радио, начальник, а то смерть, как скучно...- послышалось теперь откуда-то слева.
  - Я бы рад вам включить, друзья мои, да инструкция, бля, не позволяет расслаблять вас...- со всем своим иезуитским ехидством произнес Мудест.
  - Понятно всё с тобой Мусарский - я твой друг, но я раб лампы... Так и сдохнешь подневольным...
  - Скучно, внатуре, дубачина, включи потихоньку...- раздалось справа.
  - Кому там скучно, вшивая команда!? Сейчас, бля, "телевизор смотреть" у меня кто-то всю ноченьку напролёт будет!
  Вдруг из соседней 16 камеры смежной с 14/2 отчетливо послышался какой-то пронзительный скрежет. Надзиратель прислушался, подняв указательный вверх и вытаращась на Гришу, потом подошел к двери той камеры и приложил ухо. Скрежет прекратился. Надсмотрщик сделал пару шагов от двери - звук повторился. Все это Григорий Константинович с интересом энтомолога наблюдал, присев на корточки и  подперев обоими ладошами щеки. Мусоргский подкрался ещё раз. Шум стих. Только он от двери - снова всё повторилось. Сначала он бегал так с ключами на поясе, как гремучая змея, потом догадался их прижать и подкрадывался беззвучно, но эту штуку с ним всё равно проделывали.
  - Ну, бля, козлы!- осерчал Мусоргский, открыл прореху, куда порцайки баланды подают, чуть нагнулся и спросил туда:- Что это был за шум, бля, подозрительный?
  - Всё время здесь были и никакого шума мы не слышали.
  - Я, бля, спрашиваю последний разок, что за шум там у вас!
  - Опишите, пожалуйста, какого свойства шумы вы слышали,- серьезно спросили из камеры.
  - Ну, я завтра вам устрою, бля, "свойство", жеребячья порода!- дал страшный обет Мусоргский и захлопнул решку.- Я вам, бля, завтра всю камеру в розовый цвет покрашу! Самолично! Все, бля, стены у вас будут розового свойства!
  Изолятор рыдал и гоготал. Вертухай, грязно ругаясь и "блякая", как козел, открыл массивным ключом металлическую дверь под  14/2 и, слегка толкнув в лопатки, скомандовал арестованному психиатру:
  - Пошёл вперёд, бандюга!
  Психиатр зашел в хату и железный "робот" за его спиной сыграл невесёлую музыку троекратными щелчками замка.
  В переполненной камере размером 3х7 намечался второй ужин. Несколько заключенных сидели за общим столом, нарезали незамысловатые балабасы и заваривали кто чай, кто двойной чай. Некоторые сидельцы лежали на стальных диванах и унимали смех над Мусоргским, кто баловался в "триктрак", кое-кто зарубался "третями", а кто-то и просто читал жизнеутверждающие повести.
  - Доброе время суток, джентльмены,- поприветствовал Григорий Константинович своих новых соседей и, пройдя к умывальнику, отмыл бордовые от запекшейся крови руки и спрыснул лицо.
  - О, к нам джентельменчика загнали,- подошёл к утирающемуся платком Григорию какой-то уркаган со свечного завода.
  Облик этот мазурик имел соответствующий: с лёгкостью можно дать лет 18 или 30, то ли загорелое, то ли прочифиренное, переморщенное личико, как у пожилого австралийца, который ложку касторки только что проглотил, лысая, как у Юрига головёнка с жиденькой ПТУшной чёлочкой была "под прикрытием" кепки с иждивенцем на макушке, не по сезону тёплая душегрейка без рукавов медного цвета хны, кирзовые "полупрохаря", а его татуированные конечности венчала засаленная, тёмная, некогда бывшая красной, повязка дежурного по хате.
  - Кто ты, о, прекрасный юноша?- спросил он как можно слащавей.
  Врач, не обращая особого внимания, завершил гигиенические процедуры.
  - На, держи! Будешь почётным дежурным джэнтэлмэном,- с наглой ухмылкой предложил дежурный, снимая с руки замызганную тряпочку и подавая её Григорию Константиновичу.
  "Ну вот, началась вторая часть марлезонского балета",- подумал избитый и измотанный врач.
  - Ты эту повязку себе на лоб прилепи, дикий мальчик...- дал совет Асмодейкин.
  - Чего?
  - Села баба на чело...
  - Кому?
  - Да с кем я разговариваю-то? Тебе, кому ж ещё...
  - Как ты сказал, не понял, ещё раз...- переспросил дежурный, угрожающе подойдя ближе к новосёлу и подставляя грязное ухо, в котором можно было картошку садить.
  - Ты теперь плохо слышать стал?
  - Ага...
  - Повторяю: мальчик, укуси свой пальчик,- как всегда с олимпийским спокойствием, но с металлом в голосе, сказал Асмодейкин, подойдя ещё ближе к негостеприимному заключенному.- Ты ошибся на мой счет.
  Мальчик с недоумённым видом закрутил головой.
  - Ты как разговариваешь, интеллигент вшивый, хочешь, наверно, ласты завернуть этой ночью, гнида?- полетела слюна у дежурного, который аж в коленках немного подсогнулся.- Да я тебе щас нос откушу, вошь ты подритузная!
  - Спокойно, без пены, а то после тебя не утрешься. Если я правильно понял, ты желаешь мне скоропостижной смерти, тогда встань в очередь, мальчик... И что это ты всё время вшивый, да гнида с вошью? Наболевший вопрос что ли?
  - Ты на кого шелестишь, кулек?! Да я тебя щас под хохлому распишу...- кинулся было разудалый арестант.
  - Тише будь, Ваучер,- остановил его кто-то.
  "Ваучер" встал, как вкопанный. Вдруг, из раковины умывальника, возле которой стоял врач, послышался стук, вызывающий Гришину камеру на беседу.
  - Четырнадцатая хата, откуда этап?- спросила раковина.
  Доктор немало удивился такому телефону с соседним помещением, но не растерялся и сообщил прямо в этот рупор:
  - Из Калифорнии...
  - Бууу-га-га!..- послышалось из сливной трубы.- А кто говорит?
  - Майкл Джексон блядь...
  Смех повторился не только из соседнего каземата, но и из глубины камеры  14/2.
  - Детей любишь?- смеялась соседняя хата.
  - Обожаю маленьких мальчиков, особенно педикулезных дежурных...- цинканул обратно Григорий Константинович.
  - Да на кого ты басом лаешь, шляпа...- снова рванулся Ваучер,- Мы тебя сейчас, как трубку мира по кругу пустим...
  - Ваучер, тебе же говорят, тише будь,- урезонил  кто-то скучающего дежурного.- Какие ещё "мы", кашеед? Ты и твои вошки что ли?
  - А чё он меня педиком обозвал. Ни хера себе дела, беспредел какой-то... Я кентам отпишу, Артуру, какое здесь бесчинство творится...
  - Не блажи, дурак, напяль свою родную повязку и сиди попе ровненько. Не путай хуй с трамвайной ручкой. Ты уже раз волонтера с баландером попутал, а теперь педикулез с гомосексуализмом не надо смешивать,- говорил некто, сидящий за столом.- Отпишет он кентам, писатель. Твои кенты в овраге лошадь доедают. Чем писульки писать, недоросля круглый, ты прежде читать научись... Или тебе напомнить, как ты раз Альфонса Доде хотел почитать? Сразу же вместо заглавия "Тартарен из Тараскона" сказал, что роман называется Татарин из Татарстана... А, Ваучер, забыл?
  Под общий смех Ваучер обиделся, махнул рукой и полез на верхний шконарь.
  Потом говорящий человек повернул голову к Асмодейкину и спросил в той же пренебрежительной тональности:- Ты, чьих будешь?
  - Я - ничей, я - божий, обшит кожей и живу под рогожей,- почему-то вспомнилось врачу детская прибаутка, которой он отбояривался от назойливых взрослых, задававших ему тупой вопрос: "Ты, чей сын, мамин или папин?".
  - Я тебя спрашиваю, как фамилия твоя и статья какова?- вопрошал тот же некто.- И полегче со смысловыми оборотами.
  - А с кем я имею честь... и вообще, тебе дано спрашивать-то?
  - Я крестовый фраер - Василий Пысин по прозвищу Пыся, в настоящий момент, смотрящий за положением в этой хате...
  "Фраер, вроде бы, по-польски обозначает дурак,- недоумевал про себя Григорий Константинович.- Самокритично, однако"
  - А-а-а, ну поздравляю. А я Гриша Асмодейкин - доктор лечащий.
  Кто-то в самом углу на нижней шконке заливался со смеху.
  - О! Лепилу к нам загнали! Доктор, мы поедем с тобой на больничку - ты с "капустой", а я с фистулой,- пообещал Ваучер и заржал.
  Тут доктор Асмодейкин сказал Ваучеру фразу впоследствии ставшую крылатой: "Мальчик, не надо мочить манту!"
  - Вот, слыхали, все!? Он опять какую-то манду поминает, глядя на меня!
  Ваучер обратился в посмещище; а Асмодейкин продолжил изъясняться с Пысей:
  - Какие именно статьи мне контора написала - не знаю, я свят и наивен в уголовном отношении,- пожал плечами Григорий Константинович.- А прихватили меня за то, что знакомую девушку от двух сотрудников милиции избавил.
  - Как это ты её избавил?
  - Одного полицмейстера уханькал, другой сам уполз, а я сняться не успел... Ещё, чью любознательность удовлетворить?
  - Мою... доктор, пройди сюда,- маячил ему рукой человек, который всё время покатывался со смеху.- Слышишь ты, Пысин, ну-ка быстро пропусти человека... Я говорю, дай путь ему, "Пися" смотрящая, или тебе рассказать, кто редиску на грядке снизу красным красит?
  Некто Пыся нехотя задвинулся, Григорий прошел в глубь хаты, до упора. Человек, на вид его одногодок, привстал и жестом пригласил врача на нары.
  - Присаживайся, старичок, вместе почивать на лаврах будем, если не возражаешь... Как ты сказал тебя? Гриша? Здорово были. Гера меня зовут... Говоришь, архаровца ухайдакал? Красавец. Ты сильно-то не распинайся перед этими полушерстяными и много не трепись тут.
  - Я и не собирался.
  - Если есть желание, можешь поспать, а то видок у тебя неважный...
  - Хорошо, спасибо, но наверно не придётся. Мне дали обещание, что сегодня ночью подмолаживать меня будут.
  - Это уж можешь не сомневаться - крепить начнут, только будь здоров!
  - Пустяк, за то не скучно... А поквитаться всегда успеем,- как можно равнодушнее сказал Асмодейкин.
  - Ишь ты! Тут даже разговора нет, поддерживаю тебя целиком и полностью... Ну-ка покажи... Ну, подними, подними рубаху... Н-да! Не хило так они тебя обработали, но это ещё так себе - вода. Меня в отделе отделали до усрачки, похлеще, чем тебя, но потом ещё в обезьянник бросили и передали следующей смене... сказали, что я недоработанный материал, мол, надо доработать. И всё, потом я на второй тур пошел.
  - Весело живете...
  - Ага... У меня приятель есть, так его в местном отделе вообще почти не били. Просто посередь бела дня на пол его кинули прямо в грязном кабинете, два пьяных мусара ему на руки сели, два брюки сняли и на ноги присели, а пятый, бухущий в сиську сыщик встал с дубиналом перед ним и говорит голосом фрица-надсмотрщика: "Сейчас я тепя пуду немьношько ебсти вот етой палькой,- говорит,- Заколебал ты меня, я из-за тебя второй месяц премии лишаюсь, а у меня дочка в школу в этом году пойдет, деньги нужны..."
  - Заботливый папаша. И что?
  - Что "что"? Что приятель сделал? Что ему написали, всё на своё плечо взял, как миленький. А ты не подписал бы любой объебон в таком случае? Подписа-а-ал бы, а потом уже думал, как выкрутится, и свести счеты с ними техничней и посуровей...
  - Скорей всего...
  - Так что, Гриша, это ещё ягодки,- улыбаясь, Гера похлопал его по плечу.- Варенье после будет... ха!.. такой десерт тебя ждет.
  - Утешил... Жути понагнал только... Кстати, старик, у тебя как полное имя, Герасим что ли?
  - Ты бы ещё Геракл сказал, внатуре. Герман - я. Герыч близкие зовут...
  Что есть суть Герман? Этот Герман, что надо Герман. В отличие от пушкинского, который "уж время близится к нулям, а он ещё ни там, ни сям", этот был на месте всегда вовремя, в карты играл, не зная наперед заветных, а над деньгами так не трясся. Не глупец и не хиляк, но почтение и авторитет имел у окружающих исключительно за силу своего характера - смелого, дерзкого и неуступчивого. Следующую его характеристику уж не знаю к чему отнести - к плюсам или минусам - Герман ревнив чрезвычайно. Всех своих женщин он любил, а потому ревновал и оберегал от малейших посягательств своим неусыпным призором. Любил он каждую свою подругу жизни так ревностно и сугубо, что ему всерьез нравилась скандинавская идея сожжения жены вместе с покойным мужем. Интересный человек.
  - Ясно... только близкие,- повторил врач.
  - Гриша - доктор лечащий, ты ни в каком организованном сообществе не состоишь случаем?- спросил Герман и, сохранив игру в каком-то квесте, захлопнул ноутбук.
  - Нет, я - "Робинзон"... А ты, Герман, за какие злодейства здесь отдыхаешь, если не секрет?
  - Да ни за что.
  - Я понимаю. Тут все ни за что вялятся.
  - Нет, отчего же... Вон тот лохмондер, который тебе повязку пихал - медвежатник.
  - Да ну! Это тот, который "ваучер в законе" с холопскими ухватками...
  - Хэ-хэ, он самый... Это специалист по жестяным шкафчикам, особенно в дамских раздевалках... Хэ-хэ... Жестяной шнифер, видите ли... А этот вот гроза полей и огородов, который у тебя статью выспрашивал в общей сложности в лагерях и тюрьмах около тридцати лет оттарабанил... и никогда его не осуждали больше чем на два года за один раз. Сколько заездов у него не трудно подсчитать. Такой, челночок, понимаешь ли... Вон тот, который всем чай разносит, залетел сюда за то, что жену свою защитил от негодяев... переборщил с перепугу и покалечил. А вон видишь, молодые люди в "шиш-быш" играют. Это те мальчики, коим из общака, который в простонародье называется "преступная касса взаимопомощи", средства и ресурсы поступают; так вот эти господа, из того защитника собственной семьи здесь шныря и лакея сделали.
  - Несправедливо... быть может... хотя, может быть и заслуженно...- сказал Асмодейкин, наблюдая за стараниями халдея, а потом продолжил с улыбкой:- Ты тут про общак упомянул, Герман; а ты не в общаке?
  - Вопрос твой некорректный, но я тебя понял, врач. На общее я уделял когда-то, еще, будучи учеником старших классов. От романтики отроческой уделял. С разного рода нечестных или просто легких денег делал эти профсоюзные взносы. А если ты имел в виду общаковые хозяйственные дела - собирать, держать, распределять, - то увольте меня. К тому же в нашем городе у них такая компания...- Герман щелкнул языком.- Последнее время блатные, когда говорят об "общаке", почему-то всегда у себя в кармане шарят - нет ли там дыры. И если таковая имеется, то, как бы залепить её не заплатой, а разговорами об уголовном братстве, о высших целях... ты понимаешь, надеюсь...
  - Это не сложно понять, в силу повсеместности явления... Всё-таки ты не сказал, как сюда попал, Герман? Про всех всё знаешь - кто, чем дышит. А чем ты занимался на воле и кем ты стал здесь?
  - Спортсменом был, есть и наверно похоронит кто-нибудь и то под газоном стадиона. Я - футболист. В игре сломал обе ноги одному любвеобильному попрыгунчику... нечаянно...
  - Ну и что ж?
  - Да ничего ж... Просто пятью минутами ранее я в раздевалке при свидетелях сказал, что обе ножки ему сломаю, если его ещё хоть раз увижу около моей подруги... Случайное совпадение,- сказал спортсмен, мило улыбаясь.
  - Так это же игровым эпизодом следует считать!- диву давался Асмодейкин.
  - Игровой-то он игровой, да вот спортсмен этот поломанный из команды "Динамо", соображаешь?
  - А-а-а, тогда всё понятно...
  - Адвокатесса заверяет, будто бы скоро выпустить должны... Но то, что мне три кола написали (ст.111) и закрыли "за умышленное нанесение тяжких" этому ментовскому футболёру - это ещё не предел идиотизма и слабоумия. Вчера из нашей хаты уехал подниматься на тюменский централ один мужик. Чуваш или татарин - не важно. Он проживал в одном небольшом городке, но крупном железнодорожном узле в республике Чувашия. Звали его Гайдар или Гейдар что ли... Сейчас расскажу... Эдичка, друг мой, как бы нам кофе напиться?..- спросил Герман у верхней кроватки.

*На этом месте все ненавистники "многих букафф" идут курить бамбук и варить воду, остальные пруцца(с)

  Грустная история Гайдара - чуваша из Канаша, пересказанная на нарах футболистом Германом психиатру Григорию.     

  - ...В общем говоря, жил-был себе в небольшом населенном пункте под названием "Канаш - город не наш, начальник станции чуваш" этот самый Гайдар,- так начал историю Гера,- Проживал он жизнь надо сказать в своё удовольствие, хотя в семье имел старых родителей и жену-домохозяйку. Да! и много-много детей, так как искренне полагал, что презервативы - это для моряков, сцуко. К тому же ему в них было как-то не уютно. Кроме того, всё, что он ещё имел, так это привычку погуливать на стороне с разными Зулейками и Джамилями и приносить ничтожно мало денег в семью. С таким поведением единственная жена Акимпыр - а может и Кункей её звали - ещё могла смириться, потому что с детства привыкла видеть, что её покойный папаша-мусульманин имел в распоряжении пять жен единовременно, а малообеспеченность преследовала все её сорок лет существования. В обыкновенном порядке вещей это было для неё. Короче говоря, такое безобразие с загулами на стороне Акимпыр могла простить и понять своего любвеоби
льного мужика, но этот деятель ещё и пил горячие напитки, к тому же запивал и сильно, и частенько, и далеко не виноградное. Хотя он к мусульманам себя не относил, но это не мешало ему поколачивать за малейший косяк свою жену, прям как ортодоксальному исламисту. Как говориться, вот так они и жили: она чистила картошку, а он "её жарил"... Итак, он бил её, тиранил, унижал всеми мерами, публично попрекал её и даже угнетал и шпынял по пьяни своих непослушных детей. Гонять и отвешивать лещей он не стеснялся всем деткам, кроме одного - самого младшего и самого любимого. Бедняга-жена уже не знала, куда ей деваться. Разводиться как бы уже не в пору, сам понимаешь, - возраст не тот, да и пятеро детей кормить как-то надо. Пожаловаться также оказалось некому. Поэтому по своей недалекости она послушала такую же дремучую соседку, которая надоумила её сходить к гадалке или колдунье или как они там обзываются, хуй бы их не познавал...
  Герман достал ящичек с сигарами и протянул слушателю. Григорий Константинович выудил из хумидора штуку и поджег. Сам же Герман курить не стал, а щелкнул по протянутой к ящику руке Эдички и отпил кофе. Асмодейкин тоже обжег свои разбитые губы ароматным черным напитком, который в неволе ему показался вкусным как-то особенно.
  - Так вот... Безысходность и отчаяние погнало узколобую чувашскую женщину к шарлатанке. Гадалка в первом поколении приняла от Акимпыр какое-то нехитрое подношение и присоветовала ей состричь с собаки волосы, сжечь их и подкинуть оставшийся пепел мужу в пищу, сказав при этом: "эрекс, ую, чёс" или "ляськи-масяськи..." короче, что-то в этом духе. "И тогда, бля, любить и уважать он тебя будет, а бить и изменять мало",- пообещала малосодержательная бабка-колдунья. Окрыленная тем обстоятельством, что её, бля, будут уважать, Акимпыр убежала домой и принялась готовить мужу ужин: подошла к кавказской овчарке и срезала у неё пучок шерсти с хвоста, затем сожгла его, а сажей приправила готовящийся суп-кандей из бараньих мудей, не забыв при этом шепнуть заклинание... Кстати, Эдичка, друг, какие ты заклинания-то тут недавно мне выдал?
  - Отговариваю от раба Божия: щипоты и ломоты, потяготы и позевоты, уроки и призоры, стамово и ломово, нутренно, споево, закожно, жилянко...- заговорила дьяконом свешенная со второго яруса голова Эдика.
  - Довольно, Эдичка, молодец... Продолжаю рассказ... Все эти обряды она сделала, да вот в чём злополучие: эти приготовления нечаянно узрел четырёхлетний, самый младший сынок, любимчик папин. Никогда раньше такого не наблюдая, ребенок удивился, но у мамы не спросил причин, а по приходу с работы папочки, малыш, сам не понимая суть, беспристрастно поведал ему странные мамины акции. Надо ли объяснять, что папа и сам удивился не меньше ребенка...
  Кроме Григория Константиновича, некоторые сидельцы повернулись к рассказчику, один пацанчик подошел, Эдичка свесился - все чему-то радовались, хотя наверняка слышали этот случай не раз.
  -...Гейдарчик насторожился, но виду жене не подал, хотя начал кое о чём догадываться. Сев за стол, обнаружил на столе пузырь водки. Чуваш вообще обалдел с такой подачи! Он спрашивает: "Что же, мол, у нас сегодня сабантуй какой-то?" "Нет, просто чтоб у тебя аппетит лучше был",- ответила та, отводя свои очи. "А ты, мол, почему не садишься ужинать, сцуко?",- опять спрашивает Гайдар. Та говорит: "А я уже, мол, покушала с детьми". Хозяин семьи берёт ложку и начинает перемешивать содержимое тарелки. "А что это тут чёрненькое у меня белеется",- не отставал он. А та такая: "Где?" - "Да вот же плавает, перхоть негра какая-то..." - Та: "Не знаю... Лук наверно маленько пережарила". И вот мне этот чуваш рассказывает: "Я-то,- говорит,- уже примерно догадался, в чём тут дело. Ладно, думаю, схаваю я твою похлебку". Короче, намахнул этот Гайдар пятьдесят грамм, опустил голову к тарелке и давай без остановки уминать с писком за ушами. Закончил с супом, облизал ложку и медленно поднял свой
насупленный взор на супругу, которая сама смотрела на него неотрывно, тяжело и часто дыша. Налил себе дижистивом ещё водки и подвел рюмку к бороде... Тут произошло то, чего жена никак не могла ожидать: остроумный Гейдарчик бешено залаял на неё так же, как их Казбек, когда в ограду заходят незнакомцы. Легковерная женщина схватилась за левую грудь обеими руками, закатила глаза и... упала замертво... Апоплексический удар или с мотором что-то или кой черт там с ней случился, вам лучше знать!.. Следствие доказало, что чуваш якобы был в курсе жениных приготовлений, что будто он сделал это умышленно и знал о том, что жена была сердечница. Ещё плюс выявились его предыдущие выкрутасы. В общем, контора написала ему непредумышленное убийство. Вот так. Такой кретинизм, верно, покруче, чем у тебя на работе будет... А ты, Григорий, говоришь "игровой эпизод".
  - Дурость какая,- весело заключил Асмодейкин.
  - Вот то-то и оно, что дурость. Это ты в точку. Дурости и несуразности совершаем мы, а нас и садят за решетку за всякий вздор глупые же люди. Заметь, именно ничем необъяснимая дурость, а не малоумие, не невежество. Дурь есть везде, сопровождает нас всегда и на протяжении всей нашей жизни - хоть ты малый, хоть зрелый, хоть ты старый. Просто в разные периоды жизни человека разные и выходки...- почему-то серьезно сказал Герман.
  После этой полуфилосовской сентенции два новых знакомых, задумавшись и молча с минуту, хлебали черный напиток, а все прочие слушатели с понимающими вздохами разбрелись. С такими вздохами, что доктор Асмодейкин подозревал: если сейчас спросить их истории попадания за решетку, то они окажутся ещё нелепее вышеизложенной.
  - А вон, видишь, старичок зубы чистит?- вновь продолжил уже улыбающийся Герман.- У него тоже ходок не мало - четыре или пять, короче, тоже семикаторжный. Ему осталось-то зима-лето, год долой, 8 пасох и домой. Хэ-хэ! Последнюю подсидку он получил, проходя мимо отделения милиции. Ему какой-то прохожий сказал, что он козёл безрогий; этот, много не рассуждая, приблудил хама финским ножом раз десять, потом зашел в милицию, бросил окровавленную финку у окошечка дежурного и заорал отважно: "Где моя хата!?" По крайней мере, он сам так рассказывал, поэтому он либо Мюнхгаузен, либо болван... или просто жить на вольных хлебах не умеет...
  - Иль не хочет... Может он философ и считает, что свобода - это отсутствие выбора! Хэ!- выдвинул гипотезу Григорий Константинович.
  - Ага, сибирский Диоген просто какой-то! Тут, я заметил, все начинают философствовать! Но самый главный философ здесь у нас несравненный Эдичка. Недавно смотрю, он какой-то талмуд толстенный целыми днями читает, даже на прогулки не вылазит. Спросил, чем он занят. Оказалось копьютерное программирование изучает с нуля, чтоб в тюрьме время зря не терять и потом хакером промышлять... Так это ж до морковкиного заговенья тебе придется делать, говорю я ему, да еще неизвестно получится ли киберпреступником стать! "Если карп поднимется по водопаду, то станет драконом!"- отвечал мне этот мудрец. Тут же и немедленно ему более сильные философы сказали, что дракон - это тот же петух, только гребень во всю спину. На этом все философские и прочие изыскания Эдика захлебнулись сами собой. Правда, Эдик?
  - Правда, Гер,- подтвердила свесившаяся улыбчивая голова.- Я лучше рисовать научусь и филигранно по металлу резцом работать...
  - Ха-ха, слыхал!? Эдик у меня чисто золото, моя правая рука и прочее... Ну-ка, Эдичка, расскажи дядям, как раньше блатные по фене ботали.
  - Ропа кимарить, полумеркот, рыхло закурещат ворыханы,- без запинки и с бандитским выражением захрипел Эдик.
  - Что это?
  - Пора спать, полночь, скоро запоют петухи,- перевел своим альтом Эдик.
  - Ха-ха! Слышал?- кивнул Герман Асмодейкину.- Ворыханы, говорит, закурещат! Ха-ха, бляааа!
  - Н-да, уникальный экземпляр,- подтвердил Григорий Константинович.
  - Эдичка у меня много разных сказок и мифов знает. Да, Эдичка? Какую сказку ты мне сегодня на ночь будешь рассказывать?
  - Древний миф, как орел каждый день паленую водку прикованному Прометею доставлял,- сообщила голова с серьезным выражением.
  Новые знакомые успели закинуться кофеином ещё, но не пробеседовали и тридцати пяти минут, как дверной замок защёлкал, робот отворился и в проеме показался худой и длинный Мусоргский с подсученными рукавами.
  - Асмодейкин на выход,- крикнул вертухай, вглядываясь в туман камеры.
  - Слегка?
  - Со шмутками.
  - Вот и началось...- сказал Асмодейкин Герману, еле-еле вставая с нар, а безалаберно оставленный милицией и висящий на шее, как одна спагетти, галстук, он убрал в карман.
  - Давай, Гриш, крепись... больничка здесь хорошая и лепила сексапильная...- шутил Герман.
  Апологет малознакомых женщин продвинулся к выходу.
  - Оставайся, мальчик, с на-ами, будешь нашим королё-о-о-ом... ты будешь нашим ко-ро-лём... на-на-ра, на-на-ра, на-на-на-на-ра-на-ра-на-ра-на-на, на-на-на-ра-на-на...- затянул песенку "приблатненный" дежурный по хате.
  - Мальчик, не паясничай, лучше закройся покрепче, а то вдруг кроме меня ещё кто-нибудь придёт...- посоветовал врач и начал выходить.
  Из глубины цугундера послышался знакомый смех. Григорий Константинович обернулся и сделал ручкой.
  - До свидания, Герыч...
  - Уверен, что до скорого, Гриша...

Tweet