Льдов лежал в ванной. Потеряв сознание, он свалился в нее поперек, и сейчас находился там в позе, максимально неудобной – свесив ноги за край и  упираясь стриженым затылком в ее холодный борт, а подбородком в грудь. Правая рука, оставшаяся во власти наручников, покоилась на смесителе, левая, с вывихнутым большим пальцем, была подвернута за спину и палец ныл, как больной зуб.
      - Подымите ему веки! – без сомнений,  ироничный баритон принадлежал Хазарину, человеку, уже дважды застреленному профессиональной рукой Степана.
        Чьи-то холодные пальцы небрежно задрали веки Льдова.  Это  сделал негр. Серо-бледный, залитый кровью,  покрытый ранами, ничуть  всем этим не озабоченный.
        Позади него стоял Хазарин. С вытекшим глазом и рассеченной пулей верхней губой, припорошенный содой, он  вглядывался в обнаженные негром зрачки Льдова с таким невозмутимым видом, как будто и не было у него травм, вовсе не совместимых с жизнью.
        - Помоги ему встать. – сказал Хазарин негру и покинул ванную.
        Конферансье ухватил Льдова за правое плечо и вытащил из ванной.
      Льдов был настолько потрясен продолжением происходящего, что и не помышлял о каких-либо активных действиях. Следом за чернокожим конферансье он послушно вышел из ванной и вступил на залитую кровью кухню, где были все остальные участники, включая брошенного в окно Кирюшу. Разбившийся карлик выглядел наиболее страшно. Хазарин сидел на табурете у кухонных дверей. Негр встал возле него. Батутист, без кепки, в покрытом кровавой коростой спортивном костюме, бесстрастно смотрел на происходящее с другого табурета, в углу кухни. Таня, супруга,  единственная не пострадавшая от рук Степана, стояла у разбитого окна, сложив на груди пухлые руки. Она стала такой, как была когда-то – упитанной белокожей блондинкой.
      Клоун-бабка, со свернутой набок шеей, стоял у кухонной мойки и вытряхивал в нее деньги, спрятанные в фальштрубе.  Пачки долларов, евро и гривен с глухим стуком падали на нержавейку. Рядом с ним, на цыпочках, стоял Кирюша с разбитым, как яйцо маленьким черепом, из которого капало кровавое желе. Он  споро подбирал выпашие пачки, срывал с них резинки, и, разворошив, кидал обратно.
      - Твой разведвзвод в Афгане называли «посланцами Иблиса». – сказал Хазарин. – В отношении тебя необразованные кандагарские  «духи» глядели наперед. Воспитанный трусом нравственный калека, которого сделали убийцей... Ты действительно «посланец Иблиса», Степа.
      - Я сам себя таким сделал. – угрюмо сказал Льдов. – Меня никто не заставлял.
      - Ошибаешься. – сипло сказал Талгат; при каждом слове из его рта вытекала кровь. – Сам ты в своей жизни шага не сделал.
        - Короче, уважаемые  души – Льдов оглядел жуткую кампанию, которая хозяйничала у него на кухне. – Если что не так скажу– спишите на стресс… В жизни так не бывает. Я материалист, как уже говорил… Если человека бросают в окно  с четырнадцатого этажа, он разбивается  в хлам, а не возвращается назад  без мозгов в башке. Если человека застрелить, он тоже не будет сидеть на моей кухне и умничать, что он душа… Если моя бывшая жена была пять минут назад худой брюнеткой, она на может быть опять упитанной блондинкой…  А отсюда делаю вывод – либо это дурной до пиздеца сон, который рано или поздно закончится пробуждением, либо я на дурке обколотый наркотой и не отбиваю дупля в происходящем, а вы – всего лишь глюки.
      - Степа, - сказала Таня, накручивая на пухлый пальчик светлый локон. – То, что ты принимаешь за материализм, на самом деле в сто раз больший глюк. Так что Талгат прав насчет тебя – падальщик ты, а не материалист. А про души все правда. Из всех здесь живая только я.
      - А я? – спросил с иронией Льдов.
      - А ты умер.– сказал негр. – От кровопотери. Кирюша тебе бедренную артерию перерезал.
      - Цирк. – усмехнулся Степан.
      - Таки да. – усмехнулся Хазарин.
        -Кстати о деньгах. – Льдов посмотрел на Кирюшу, который  потрошил последнюю пачку вытряхную клоуном-бабкой  из фальшивой водопроводной трубы. -  Чё там эти эти души с ними делать собираются?
        - Эти деньги – концентрат твоих поступков. Поступков, прямо скажем, деструктивных. – заговорил клоун-бабка, кривя вывихнутую Степаном голову. – Их надо сжечь. Бумага превратится в пепел, а энергия, скопившаяся в ней перейдет в нейтральное тепло. Ясно?
        Кирюша достал из  пуховика, покрытого кровью и мозгом зажигалку «Зиппо», выщелкнул из нее сине-желтый огонь и поднес его к вороху банкнот в мойке. Когда банкноты загорелись, карлик  откупорил зажигалку и вылил  на горящие деньги бензин. В мойке с уханьем взметнулось пламя. Кухна мгновенно наполнилась сизым дымом. Клоун-бабка включил вытяжку.
        - Хорошо. – сказал Льдов. – Славэ понятно . Жжете – фиг с ним – все равно это сон. А со мной что?
        - С тобой сложнее, дорогой мой. – сказал Хазарин. – Иблис взял тебя в детстве. Помнишь медведя? И держал тебя до сих пор. Мы, души убиенных тобой, можем помочь уйти него. Главное, что бы осознал неправоту...
        - Типа раскаяться, что ли?
        - Типа того. – сказала Таня, играясь со светлым локоном.
      Вытяжка и разбитое окно не справлялись с клубами дыма, испускаемого пылающими купюрами. Он  стремительно заполнил всю кухню. Таня, белый локон на пухлом пальчике с красным маникюром было последнее, что видел Степан Льдов до того момента, когда все перед его глазами затянула серо-черная дымная пелена.