Вышиванка для Маугли

ПАРИ

- Что??? – удивленно вскинул брови Карпуха и аж вскочил с места. – Ты  хочешь сказать, что человек, воспитанный националистами, человек с поломанной психикой, может когда-нибудь стать нормальным цивилизованным членом общества? Наивный… Я готов поспорить, что ты не просто в розовых очках живешь, у тебя мозги уже стали розовыми. Пошли покурим!

Мы вышли из-за праздничного стола и направились в коридор. Карпуха – мой товарищ с детства. У него есть два убойных качества: он заядлый спорщик и страстный борец с любой несправедливостью. Столько, сколько он получал в школе по морде, наверно не получал даже профессиональный боксер. Сам маленький и щуплый, прилизанный отличник в очках, он вставал на защиту слабых и обиженных, причем не только людей, но и животных, не считаясь ни с какими обстоятельствами – будь этих обидчиков двое, пятеро или сотня. Сражался за чужое достоинство и честь насмерть, как будто за этим только и родился.

Такие, как  он, обычно, дальше юности не живут. Но он выжил – то ли мир стал менее жестоким, то ли медицина более продвинутой. Из своих зубов у Карпухи остались только два, да и то только потому, что это были зубы мудрости и они выросли гораздо позже остальных, уже когда он отслужил в армии и даже закончил университет.  «Больше всего я благодарен природе, - говорил он, - что она почти все органы и части тела  продублировала». Он как никто другой имел право так утверждать. У него  по выходе из боевой молодости имелась одна рабочая почка и одно слышащее ухо. Еще он заметно хромал на левую ногу.  «Жизнь прожить – это как минное поле перейти!» – такая была у него поговорка.

А еще он любил спорить – по любому поводу – прямо на ровном месте. Дня не проходило, чтобы он не заключил какого-нибудь пари. И, как правило, на приличные ставки. И при этом он почти всегда выигрывал, даже в самых, на первый взгляд, проигрышных вопросах. Он обладал какой-то дьявольской интуицией. Вот только один пример. Кто-то однажды в компании, рисуясь перед дамами, спросил в шутку: «Если есть город Орел, то почему на обратной стороне планеты нет города Решка?» «А кто тебе сказал, что такого города нету?» - тут же отозвался Карпуха. И спор готов. Через минуту, когда руки спорщиков были разбиты, все бросились рыться в энциклопедиях, картах и Интернете. И вскоре  такой город нашелся – в Бразилии. Совсем малюсенький, но - Решка! «Ты знал? - спрашивал его я потом. «Откуда? Я просто подумал, что название слишком простое –  обязательно найдется».

Я с ним давно не спорил – себе же дороже. Но на этот раз ему удалось меня раззадорить – я ну никак не мог согласиться, что можно на человеке, пусть даже самом пропащем, ставить жирный крест. «Орел или решка, король или пешка – с человеком так нельзя, тут все наверняка сложнее», - думал я, выходя вслед за своим товарищем в коридор.

- Понимаешь, - начал Карпуха, затягиваясь «Примой», - дело ведь не в том, что один человек любит Родину, а другой нет. «Как любить Родину» такой «Кама-Сутры» еще не написали  и не напишут – сердце оно не знает поз. Тут проблема в том, что националист в другом человеке не видит такую же личность. И это вообще главная беда людей.

- Я согласен, - ответил я. – Но почему ты думаешь, что тот, кто сегодня не считает права другого высшей ценностью, завтра не изменит свою точку зрения.
- О! – поднял палец Карпуха. – В этом и есть твоя ошибка. Не признавать другого равным себе - это вовсе не точка зрения. Это проблема незрелого интеллекта, это уже сформировавшиеся нейронные сети. Это – уже песец. Изношенный и поеденный молью. Я сейчас попробую пояснить. Большую часть информации человек получает в раннем детстве. Науке известны несколько случаев, когда находили ребенка, воспитанного волками. Если находили трехлетнего -  из него потом вырастал вполне нормальный человек. Если ему было уже пять –  проблем с его возвращением в мир людей становилось намного больше, но он с горем пополам как-то еще выучивался говорить и даже читать и писать. Хотя задержка в развитии уже оставалась заметной на всю жизнь. А если в восемь и тем более в десять – всё! Это уже не был человек в нашем понимании, и он уже не мог жить с людьми. Он великолепно бегал на четвереньках, спал, не болея, на подмороженной земле, чесался ногой за ухом, но слово «мама» нацарапать ему было уже не дано.

- Я слышал о таких случаях.
- Так вот, ты понимаешь почему? Ребенок рождается не с интеллектом, а только лишь со  способностью развить интеллект. И вся потенциальная мощь могучего мозга человеческого детеныша уходила на приспособление к стае волков, на налаживание с ними отношений, на борьбу и  на выживание. Он не научался понимать логических связей, не слышал сложной речи, и не видел многообразия чувств. Он – калека для цивилизации. Он – зверь. 

Карпуха стряхнул пепел в жестяную банку, висевшую возле перил.

- То же и с националистами, - продолжил он. –  Если человек с детства воспитан с мыслью, что он «тытульна нация», то потом ты хоть бей его по этому титулу, хоть гладь, а он всегда будет считать, что другие ему обязательно чего-то должны.  Не в истории, так в культуре, не в культуре, так просто так. Потому что можно, конечно, взрослого человека за руку привести в цивилизованное общество, но, это получится, к сожалению, только как на экскурсию. Приводить, на самом деле, нужно сначала обратно в детство – туда, где его серое вещество еще не такое косное. Но это, увы, пока невозможно.
- А я убежден, что всё не так мрачно, -  возразил я. - Одно дело с волками вырастать, а другое среди людей, пусть даже и не слишком терпимых к другим.

- Ага, - усмехнулся Карпуха, - особенно среди каннибалов. Тоже ведь люди, но если они с рождения кушают человеческое мясо, то к концу жизни они могут согласиться, что убивать других ради еды плохо, но кусочек отрезать можно. Язык, например.
- Послушай, но ведь у даже самого закоренелого преступника есть шанс стать нормальным человеком.
- Есть. А у националистов нет – я с ними много общался и много над этим уродством размышлял. Это безнадежно, поверь. Я готов с тобой поспорить. Найди мне в течение месяца такого – чтоб вырос в семье, помешанной на соборности нации, а потом чтоб согласился с приоритетом прав человека над национальными интересами. Можешь привести мне даже  сырого – главное, чтоб он после разговора со мной признал мою правоту без всяких малейших «но».
- Хорошо, спорим, - завелся я. – Я даже раньше найду.
- О! – обрадовался Карпуха. – Давно с тобой об заклад не бились. На ящик коньяка давай. «Закарпатского».
- Пойдет, - говорю я. – А то ты что-то совсем мизантропом стал. Может, раскошелишься – подобреешь. Давай еще и на коробку «Львовских» конфет. Чтоб тебе был контрольный.
- Давай, обожаю «Львовские» конфеты. Я от них энергии набираюсь с дикарями воевать, - сказал Карпуха и обратился к мужчине, спускавшемуся по ступенькам: «Уважаемый, разбей нас, не в службу, а в дружбу!

Мужик молча подошел, поставил свою сумку на пол и деловито ударил по рукам.
- А про що, я перепрошую, ви дискутуєте?
- А мы спорим, равны ли люди у нас в Украине в правах или нет, - ответил я.
- Ну як же вони можуть бути рiвнi, якщо навiть на п`ятистах гривнях посерединi написано росiйською - «Не равное всем равенство». У них що, iншої фрази Сковороди не знайшлося? Та то, дядько каже, я так гадаю, панове, – це москалi  пролобiювали. Вони в нашiй нацiї вже навiть молодшого брата не бачать! Молодший сусiд.

Я посмотрел на Карпуху, ожидая его реакции. Но он только улыбался, он был благодушен и миролюбив. Как обычно - после заключения пари.

Мы вернулись к празднующим и продолжили отмечать день рождения Карпухиной жены. Я произносил тосты, смеялся и шутил и волей-неволей вспоминал наш спор, прикидывая, где я ему найду такого националиста. Но я не сильно беспокоился – через пару недель я еду на книжную ярмарку во Львов и без труда найду там цивилизованного человека из местных, для которого на вершине  будет не нация, а человек.


ЛЬВОВСКАЯ  ЯРМАРКА

Жители Западной Украины – публика очень читающая и развитая. И сентябрьская книжная ярмарка выдалась, как и следовало ожидать, многолюдной и многоголосой. На нее даже сам Президент пожаловал.  Правда, с ним небольшой казус произошел. Высокий гость, обещавший явиться к одиннадцати утра и всех поздравить с открытием, по обычаю задержался или, как выразился один из участников - «трохы опиздав», и поэтому все его ждали на улице и никого внутрь не пускали. В итоге выставка была закрыта до самого вечера. А я попал на нее и вовсе только на второй день.

Я ходил по рядам, заговаривал с посетителями и участниками,  общался с издателями, не забывая поспрашивать и о том, что мои собеседники считают высшей ценностью в Украине. Надо сказать, что права и достоинство человека не назвал никто. Говорили про благополучие и единство, богатство и процветание, семью и веру. Высказывали даже близкие мысли, например, о счастье и самоуважении. Но на следующий вопрос: а если национальные интересы вступают в противоречие с правами, то за чем будет приоритет? - в основном отвечали, что противоречий и быть не может. И это выглядело странно – ведь каждый из них видел Украину по-своему.

И только на третий день, я, наконец, нашел то, что искал. Проходя мимо одного столика с книжками исключительно на родной мове, я краем уха услышал необычный диалог. За прилавком стоял сам издатель, и один покупатель, парень лет семнадцати, спросил его:
- А скажiть менi, шановний, а чому у нас так багато виходить книжок, а досi ще немає таких, щоб були глибини Толстого чи Достоєвського?

Я стопорнулся и прислушался.
- Ну як це немає? - удивился издатель. – Ось, дивиться, книжка про занепад села. Ось ця про голодомор. А ця про нацiонально-визвольний рух.
- Та нi, - сказал парень. – То не те. Менi потрiбно не про нацiю, а про сенс життя, про проблеми людства та людини. Про неможливiсть заради щастя всiх пролити не те що кров, а навiть - маленьку сльозинку однiєї дитини.
- Нi, таких книжок нема  взагалi, - ответил сухо издатель. – Фантастика на другому поверсi.

Юноша вздохнул и пошел дальше.  Я бросился за ним.
- Извините, -  остановил я его. - А вы львовянин?
- То є так, звичайно, - ответил он мне немного удивленно.
- И вы здесь всегда жили?
- С самого народження.
«Ну, что, Карпуха, - порадовался мысленно я, - запасайся коньяком».
- А почему же вы тогда интересуетесь русской классикой и общечеловеческими проблемами?
-  А менi нецiкава українська. Менi соромно за неї. Усi весь час пишуть про знедолену, споплюжену та сплюндровану неньку-Україну та про нацiю, як вищу цiннiсть. А для мене вища цiннiсть – це людина, її особистiсть та її гiднiсть.

Я достал мобильник и стал искать в базе данных Карпуху. Пусть он это сейчас ему сам скажет.
- А ваши родители тоже львовяне?
- Мати так, а батько вiйськовий – iз Тамбова. Вiн менi i прищепив любов до серйозних книжок и розумiння, що коли нацiя понад усе – то iз людини можна виробляти мило та гудзики.
Я сбросил звонок и опустил руку.
- А скажите, - спросил я с последней надеждой, - а среди ваших одноклассников или сокурсников есть такие, чтоб были коренные, местные на несколько поколений, но тоже рассуждали, как вы.
- Ви що! – усмехнулся парень. -  Я тут гава-альбiнос. Я дуже перепрошую – я вже поспiшаю.

И он поторопился к выходу.
Я возвращался из Львова на день раньше, сидел в пустом купе и спать мне долго не хотелось. Я впервые подумал, что спор выиграть может оказаться сложнее, чем я думал. Надо у Карпухи спросить - можно ли будет, если что, продлить его еще на месяц. Потом незаметно задремал.


ТРИ ТОВАРИЩА

Утром, выйдя из поезда, прямо с перрона набрал Карпуху.
- Продлить на месяц? – переспросил он. – Ишь, чего захотел. А может тебе на полгода продлить? Аж до весны - когда на деревьях нырки распустятся и аркуши появятся.  Напоминаю - у тебя осталось десять дней, а потом или приводи нацыка-гуманиста или гони коньяк. (Карпуха засмеялся в трубку).  Можешь вместо нацыка доставить мне людоеда-вегетарианца. Или шахида - противника насильственной смерти. Или зрячего крота.  Кстати, когда будешь покупать коньяк – бери только со склада, это тебе обойдется дешевле. Всё пока. До пробачення.

Карпуха так не любил украинских националистов, что не упускал возможности поиздеваться даже над их ни в чем не повинной мовой, хотя раньше, насколько я помню, он очень любил петь украинские песни. Ладно, подумал я, я найду ему такого здесь, в Киеве. Поспрашиваю по старым знакомым. Не иголку ведь искать.

Первый, к кому я поехал, был мой давний приятель -  художник  Серега Потусклов, активный участник оранжевого сумасшествия. Последнее время он много общался с националистами.
- Может ли нацык стать цивилизованным? - переспросил он меня, когда я ему рассказал о споре. -  А зачем? Он и так цивилизованный.
- А разве могут цивилизованные люди русский язык приравнять к детской порнографии и ото всюду искоренять его, как какой-то сорняк. 
- Так сорняк он и есть. Ведь государственный у нас украинский –  он объединяет нацию, а единая нация, это как сжатый кулак.
- Погоди, а как же права человека?
Потусклов засмеялся.
- В жизни бывают ситуации, когда права человека нужно нарушать ради его же блага. Например, если я возьму тебя сейчас одной рукой за волосы и изо всех сил ударю коленом в пах, будет ли это нарушением твоих прав?
- Конечно.
- А теперь представь - те же действия, только на Днепре, когда ты тонешь и судорожно вцепился в своего спасителя, топя его самого и мешая ему тебя спасать. Скажи - ради твоего спасения, тебя можно между ног хорошенько двинуть и больно за волосы потянуть? (Это, кстати, чтоб ты знал, совет из «Инструкции по спасению на воде».) Так вот,  будет это нарушением твоих прав?
- Нет.
- То-то же, - многозначительно поднял указательный палец художник. Его палец был цветной, весь в пятнах акварели и гуаши, но заметно преобладал  коричневый. – Вот так и с русским языком.
- Логично, - сказал я. – Только тогда Украину переименуйте в Титаник. Чтоб все получили статус утопающих. И объясните миру, почему вместо спасательных кругов, вы бросаете людям украинские словари, причем, стараясь попасть по голове.
- Не согласен с твоим сравнением, я по гороскопу – «весы». И я умею всё логически уравновешивать, а ты нет.
- Понятно, больше вопросов нет, - ответил я, и уже уходя, добавил. – А знаешь, я недавно прочитал, что «весы» - единственный из всех знаков Зодиака, который не живой и не имеет мозга.

После художника я отправился на книжный рынок Петровку. Там торговал книжками мой второй товарищ – Гера Полуэктов. Мы с ним в одном дворе росли.
- Люди, конечно, равны, – сказал Гера, поправляя очки, -  какие могут быть вопросы? Но. Есть такое понятие – историческая справедливость. Например, если русские устроили голодомор и геноцид, то они должны за это отвечать или, как минимум, извиниться.
- А кто именно должен отвечать? – спросил я.
- Я же сказал – русские. Если, конечно, у них есть совесть.
- Погоди, Гера. Геноцид - если таковой вообще был!  – это конкретное преступление конкретных людей. И если преступники уже умерли, то должны ли их внуки и правнуки нести ответственность?
- Конечно.
- То есть, правнук за прадеда. Лихо. До такого даже Сталин не догадался - у него было только сын за отца.  А в Европе, например, считают, что каждый человек - это отдельная личность и ответственность он несет только за себя и за свои поступки.
- Не согласен, - возразил Гера. – Вот в Германии извинились. В Австралии тоже. Я знаю и другие примеры.
- Знаешь в чем разница, - ответил я. – Извиняться и каяться – это добровольное дело, особенно, если не виновен. И им те, пред кем они извинялись, на головы сейчас не садятся.  А у нас еще чуть-чуть и извиняться уже придется националистам. Причем сегодняшним. За сегодняшние преступления, куда более очевидные, чем надуманный геноцид.
- Какие преступления? – удивился Гера, демонстративно взявшись за очки. - Где??? Может, мне стекла поменять? Лично я ничего несправедливого сегодня в действиях националистов не вижу!
- Да это я уже понял, но тут тебе обычные очки не помогут. Знаешь, в чем главное отличие человека от четвероногих из животного мира?
- Знаю – животные не умеют улыбаться, - улыбнулся Полуэктов.

И я не стал продолжать, я попрощался и ушел. «Какая же это всё-таки зараза – национализм, - думал я, спускаясь по ступенькам, - если даже киевляне, воспитанные в нормальных семьях, стали им болеть. Люди в других не видят себе равных! Это уже не просто беда украинцев. Это беда всего человечества.  Карпуха даже считает, что такие, как они,  в итоге и планету грохнут».

У меня оставался последний товарищ – Жора Стоюк. Этот-то, наверняка, не свихнулся. Он фантастикой увлекался в детстве, мы вместе с ним в шахматы в одной команде играли. Он по образованию математик, а сегодня успешный программист, интеллектуал. Его не так-то легко увлечь идеями толпы. Но я ошибался.
- А разве может человек быть важнее, чем нация? – спросил Жора меня с удивлением. – Где ты такое видел, чтоб мизинец был главнее всего тела? 
- А что мизинец осознает себя личностью?  Ты бы еще человека с аппендиксом сравнил. Который если удалить – организму одна польза. Или с винтиком в машине.
Жора смотрел на меня, как на марсианина. Или на больного. Его заинтересовала моя ненормальность.
- Ну хорошо, - согласился он, - человек не палец и не винтик. Но тысяча человек – ведь больше, чем один.
- Не больше, - ответил я. - Ты новости по утрам за завтраком смотришь?
- Обязательно.
- Ты, когда слышишь, что в Ираке смертник подорвал сто человек, бутерброд жевать перестаешь?
- Нет, конечно.
- И когда узнаешь, что самолет в море упал с двумястами пассажирами, чай отставляешь?
- Тоже нет.
- А если вдруг услышишь за окнами  визг тормозов и крики прохожих, а ты ребенка три минуты назад в школу через дорогу отправил, - то за сердце схватишься? Нос об оконное стекло расплющишь? Пол из-под ног начнет  уходить?
- Да не дай Бог!
- А знаешь почему? Потому что, хоть ты и математик, но с жизнями человеческими твоя арифметика не работает. Один-единственный близкий для тебя будет больше значить и дороже цениться миллиардов чужих. И точно так же для каждого другого на этой непутевой планете. Один человек равен всему человечеству - вот правильная математика. Но, по-моему, ты  вряд ли ее  сможешь освоить. Ты не «весы», случайно, по гороскопу?

Я вернулся домой, еле волоча ноги – так меня утомили эти разговоры. Хорошо хоть не было со мной Карпухи – наверняка бы лишился всех друзей, он бы их не пощадил. Наверно, я проиграл. И смирившись с поражением, я решил просто дождаться последнего срока, потом поехать на склад и заказать ящик коньяка. Вот только сможет ли радоваться Карпуха своей победе?


«НЕ  РАВНОЕ  ВСЕМ  РАВЕНСТВО»

До окончания спора оставалось три дня, когда вдруг мне позвонил Богдан Прокопчук – мой давний армейский сослуживец. Он сам родом из Дрогобыча, но последние годы работал в России – возводил на Рублёвке бассейны, оранжереи и другие важные строения.
- Игорь, привет, я домой возвращаюсь, завтра буду в Киеве проездом. У тебя можно на полдня кости бросить?
- Конечно, бросай. А чего только кости? Иссушила жизнь рассейская?
- Иссушила и допекла, ты прав. Тут ведь кругом одна геополитика, а личность вообще ничто.
- Как ты сказал? – я прижал трубку к уху. - Повтори. Ты сказал «личность»?
- Да. Для них тут человек – стройматериал, пыль, пыльца для процветания государства.
- Приезжай скорее, дорогой гастарбайтер. Я тебя, заробитчанин, даже, наверно,  встречу на вокзале, чтоб не заблудился.

Ну вот, кажется, и всё, Карпуха-непруха. Прокопчук – вот имя моей победы!  Он и есть тот самый зверь, который прибежал на ловца. Я так и думал, что не всё безнадежно. Как я мог о нем забыть? Чистокровный националист-маугли, воспитанный, как положено, вне цивилизации, Прокопчук еще в армии меня удивлял идеями соборности и панивного этноса. Но в то же время он был верным товарищем и всегда был готов поделиться последним хоть с узбеком, хоть с таджиком. То есть было в нем что-то общечеловеческое, а теперь со временем жизнь его наверняка пообтесала, он понял, что главное  - личность, а не какие-то там сумасбродные госидеи. Он, конечно, может, еще в чем-то  сыроват, но просто лишь потому, что ему никто не объяснял, что хорошо в приличном обществе, а что нет. И после беседы с Карпухой, он наверняка станет абсолютно полноценным хомо сапиенсом…

На следующий день встретил я Прокопчука на вокзале, бросили мы его баулы в камеру хранения и помчались на встречу с Карпухой – я с ним договорился на 11.  Мы пришли в кафе немного раньше,  Карпухи еще не было, и сели за столик. Напротив находился небольшой книжный магазин. Я  сказал Богдану, что сейчас приду – хочу одну книжку глянуть.

В магазине я нос к носу столкнулся с Карпухой.
- А я тоже пришел раньше, - сказал он мне, - зашел вот, чтоб  скоротать время, книжки посмотреть.
Мы уже собирались выходить, как услышали возле кассы возмущенный голос одного покупателя.
- А то ж пояснiть менi, як то може бути? - спросил покупатель у юной продавщицы. - Ви продаєте книжки в центрi української столицi i розмовляєте з покупцями мовою пiвнiчної країни. Ви хiба не знаєте, що в нас державна - українська i ви маєте саме нею користуватися?
Покупатель был очень крупным дядькой с усами, и хрупкая девушка растерянно извинилась и что-то начала лепетать в ответ, что ей по-русски говорить удобней.

- А ну, погоди!  - сказал мне Карпуха, и не успел я опомниться, как он подбежал к этому дядьке, сильно схватил его, едва дотянувшись, руками за оба уха, немного наклонил, чтоб удобней было, и повел к стеллажам.
Всё это было сделано так решительно и молниеносно, что здоровенный мужик с бычьей шеей, скривившись от боли, покорно пошел за ним, даже толком не успев увидеть, кто его ведет. Может, он даже подумал, что это спецоперация. Под взгляды опешивших посетителей, они подошли к полкам, на которых стояла законодательная литература, и Карпуха ему зашипел:
- Бери «Конституцию Украины»! Быстро!
Мужик взял.
- Открывай статью номер 23!
Мужик послушно открыл.
- Читай вслух!
- Больно!
- Ну!
- «Стаття 23. Кожна людина  має право на вiльний розвиток своєї особистостi, якщо при цьому не порушуються права и свободи iнших людей».
- Эта девочка нарушила твои права, говоря с тобой по-русски?
- Нi. Алэ нацiя…
- Что «нация»?
- Понад усе…
- Открывай, дикарь, статью номер 3. Читай.
- «Стаття 3. Людина, її життя i здоров`я, честь i гiднiсть, недоторканнiсть i безпека визнаються в Українi найвищою соцiальною цiннiстю. Утвердження  и забезпечення прав i свобод людини є головним обов`язком держави».
- Где тут про нацию? Человек и его права, а не нация с ее траханными интересами, является высшей ценностью. А ты только что оскорбил достоинство гражданки этой страны. Пошли - извинишься перед девушкой. Бегом – мне некогда!
Они снова, таким же макаром, вернулись к кассе. Карпуха держал уши так, что, казалось, сейчас их оборвет – это была мертвая хватка. И дядька чувствовал, что с ним не шутят.
- Вибачте, я помилився… - пролепетал он. Перепуганная продавщица поспешно кивнула.

Карпуха отпустил. Дядька выпрямился – он стал похож на огромного Чебурашку с красными локаторами. Он посмотрел на Карпуху, потом немного удивленно вокруг.
- Запомни, - сказал ему Карпуха. – Твоя Украина, это то, что у тебя записано в твоем паспорте – метраж и еще частные твои сотки. И всё! А остальная Украина такая же твоя, как и её. И как моя. Она принадлежит всем. И чтоб ты больше не позорил ее – многонациональную и свободную – своими титульными потугами. Ты понял? Ты – грязная закладка, а не титул.
- Поняв, - ответил мужик, всё еще не веря, что его держал только этот шкет и никого больше не было. Ему казалось, что если он сейчас что-то не то ответит или сделает, то обязательно откуда-то появятся два бугая и опять потащат к стеллажам.
Карпуха посмотрел на часы, потом на меня и сказал:
- О, время! Нам пора. Веди меня к очередному нацыку – сегодня у них черный день!

Мы вернулись в кафе. Я хотел представить их друг другу, но не успел. Увидев  Прокопчука, который был в вышиванке, надетой под пиджак, Карпуха расплылся в широкой доброжелательной улыбке.
- А ну-ка, поворотись-ка, сынку! – сказал он Прокопчуку на манер Тараса Бульбы. – Экий же ты смешный стал!
Богдан немного смутился – они ведь виделись с Карпухой впервые.
- Да он такой и был всегда, - ответил я. – Любой человек имеет право одеваться, как он хочет.
- Нет возражений, пусть носит вышиванку хоть поверх фрака, - согласился Карпуха, он вообще умел легко соглашаться, когда был неправ.

Мы заказали кофе.
Розовощёкая официанточка, записав наш заказ, спросила, не  желаем ли мы к кофе пирожные?
- А какие самые-самые, на ваш вкус? – спросил я.
- А я их не ем – у меня такая конституция, что я быстро набираю вес.
- Да плюньте вы на эту конституцию! – вмешался Карпуха. – Какой там у нее вес? Даже суд конституционный на нее кладет.
Официантка не зная, что ответить, быстро ретировалась, и у нас начался экзамен.

- А скажи-ка мне, пан Богдан, - взял быка за рога Карпуха, – как ты считаешь – правильно, что государство полезло заниматься кинотеатрами – субтитры, переводы?
- Нет, не правильно, - ответил спокойно Прокопчук. – можно возрождать украинскую культуру, но не за счет уничтожения других культур. И потом еще - это личное право владельцев - показывать то, что они хотят  - хоть на монгольском, хоть на Азбуке Морзе, хоть только одними жестами.
Карпуха посмотрел многозначительно на меня.
- Второй вопрос. Нужно ли сажать за злостное непризнание факта голодомора?
- Нет, конечно. Сажать можно только за насилие и за призыв к нему или к дискриминации. Но не за трактовку истории. Об этом пусть спорят историки. А любой человек может отвергать не только голодомор, но и то, что Земля круглая. В Англии, я читал, есть общество считающих Землю плоской – и никто их не только за решетку не сажает, но даже в дурку не отправляют.
Карпуха снова посмотрел на меня – уже с уважением. Я кивнул, мол, а что ты думал, привел тебе, кого ты хотел – Людыну, а не мавпу.
И вопрос третий.
- Имеет ли право человек, где бы он ни жил, на высшее образование на родном языке?
- Да. Мало того, те, кто этому противоборствуют, должны быть наказаны.
- А если большинство проголосовало, что все должны учиться на украинском?
- Не имеет значения! Есть вопросы, которые голосовать нельзя. Нельзя, например, голосовать на ком кому жениться. И даже если 99 процентов граждан Украины решат, что я должен жениться, например, на бабке Параске, то я пошлю всех нах и выберу ту женщину, которую люблю я и которая любит меня. Нельзя голосовать, в какого Бога мне верить, что мне есть и пить и, конечно же, на каком языке мне говорить и получать информацию. Потому что всё это – мои личные неголосуемые права, которые выше интересов любых общественных групп, даже всего мира! И то же самое касается прав каждого.
Карпуха вскочил со своего места, подошел к Прокопчуку и крепко обнял его.
- Брат! Я счастлив! – сказал он. – Честно скажу – не ожидал. Ты теперь знай, если хоть один гад хоть где-то хоть в чем-то нарушит твои этнические права, например, посмеется над одеждой, то помни  – я на твоей стороне! Потому что сила, брат, не в правде – правда у каждого своя. Сила, она - в равенстве.


Под вечер Богдан уехал. А утром на следующий день ко мне домой завалился сияющий Карпуха с ящиком «Закарпатского» коньяка и двумя коробками «Львовских» конфет.
- А почему две? Мы же про одну договаривались.
- А это бонус тебе. За то, что не позволил мне окончательно разочароваться в человечестве. А то я уже, и в самом деле, начал думать, что всё безнадёжно и мир погибнет из-за всех этих варваров. Жалко мне эту планету – сил нет. Я рад, что ошибался, но теперь знаю - нацыки всё-таки могут становиться людьми.
- Да ладно, всё в порядке. Садись, отметим спасение Земли, - усмехнулся я.
- Нет, я пойду. Мне, знаешь, просто жить легче стало – и настроение такое, что поднять его еще выше даже коньяк не сможет. Кстати, узнай, когда у твоего дрогобычского товарища день рождения, я ему  подарю самую красивую вышиванку – от всего сердца. А то я с ним тогда немного при встрече перегнул.
Карпуха ушел. У меня тоже весь день было замечательное настроение. А вечером позвонил Прокопчук. Он сказал, что доехал нормально, а потом, сделав паузу, добавил:
- Игорь, ты меня извини, я сначала не хотел говорить, но  не могу держать в себе. Я ведь вчера сказал неправду.
- Где? Какую неправду?
- Ну тогда, в кафе - Карпухе. Понимаешь, я всё-таки считаю, что украинцы в своей стране должны иметь небольшую фору, ну хоть на десять копеек, ну хоть на копейку, но должно быть у них преимущество. Иначе несправедливо получается…
Я не поверил в то, что услышал. В какой «своей стране»? Какую еще «фору»? Я не знал, что сказать. И только спросил:
- Почему же ты говорил не так, как думал?
- Я не хотел тебя огорчать, - тихо ответил он. - Ты мой друг – я понял, что вы поспорили, - и мне не хотелось, чтоб ты проигрывал. Я решил тебе подыграть. Извини, что так получилось…
- …

Я сидел на стуле и смотрел на ящик нераспечатанного коньяка. И что теперь делать? Звонить Карпухе? Но странное у нас выходит с ним пари. Я проиграл, но получил приз. Теперь, если я отдам приз назад – огорчу выигравшего. Если не отдам, промолчу – получится, что обманул. Вот ситуация. Я вздохнул, поднял ящик с коньяком и задвинул его далеко на антресоль. Что ж, тогда остается один выход – продлить пари дальше, никому об этом не говоря. Но уже не на месяц, а как получится. Пока не найду я ему человека, воспитанного в среде националистов, но сумевшего преодолеть эту дикость и  стать потом цивилизованным. Таким, для которого личность станет выше, чем нация…

Вот только где?

http://igorsudak.livejournal.com/#item2820

Tweet