http://www.udaff.com/creo/97306.html

Уже начинало темнеть, а парней всё ещё не было. Хотя я родилась и выросла в городе, но мой отец – владелец четверти недвижимости Сучжоу – по-прежнему придерживается деревенских патриархальных обычаев и не позволяет мне ходить на свидания одной. Вот и приходится таскать с собой подруг.
-    Смотри, смотри! – сказала Чунь Линь Тао («Весенние Зубки, Бегущие Вперёд») и дёрнула меня за руку.
-     Потише, руку оторвёшь! – ответила я.

Линь Тао десять лет занимается кун-фу в «Хун Дзя Цюань» – «Школе тигра», достигла высокой степени совершенства и не всегда соразмеряет свои совершенно-могучие движения с возможностями простых смертных.
Что там говорить – на занятиях она часами висит на ветке дерева, сжимая ногами камень весом в четыре даня.

-    Смотри! – повторила Линь Тао. – Это бэнь дань!
      Зачем сумасшедший лаовай пьёт «Хай Ма» - жгучий соус из морских коньков? «Хай Ма» ставят на стол только на поминках, чтобы приглашенные чувствовали во рту мерзкий жгучий вкус и сохраняли на лицах подобающее скорбное выражение, не дозволяя себе забыться и болтать  о всякой чепухе… хотя моя бабушка, Ю Пин – «Хрипящая Вишня» - сказала мне потихоньку, что на поминках «Хай Ма» добавляют во все блюда для того, чтобы гости не ели слишком много… вернее, чтобы вообще не съели больше нескольких цяней…
-    Может, у него кто-то умер? – предположила моя бяоцзю (двоюродная старшая сестра) Цинь Шин («Крупинка Риса, Пророщенная в Ночь, Предшествующую Дню цветения сливы). В тридцать лет она закончила два университета, но всё ещё не замужем, вот и приходится всюду таскать её с собой.
-    Может быть. Тем более, он ещё сел так… с понтом «Демон» Врубеля.

Большой Лаовай поднялся,  расставил в стороны напряжённые руки и захрипел.

-    Пизда ему пришла, - сказала Линь Тао. Всё-таки десятилетние занятия кун-фу вместе с потными монахами не облагораживают девичью душу, а делают её подобной куску грубой цифаньской пемзы.
-    Нет, нет, - возразила Крупинка Риса. – Не говори так. Это – художник… или скульптор… это благородный муж, исполненный творческими муками. Он переживает сейчас жизнь одного из своих персонажей… Я думаю, сейчас он олицетворяет себя с Лаокооном, борющимся со змеями. Или с Самсоном, разрывающим пасть льву.

Благородный муж тем временем разорвал воображаемых змей, деловито и умело проблевался, отошёл подальше от оскверненного места, снова сел на песок и закурил. Он громко разговаривал сам с собой, жестикулировал, смеялся, посылал вдаль проклятия.
Потом откинулся на лежак, воздел вверх правую руку с вытянутым пальцем, что-то хрипло выкрикнул. Ловцы креветок вздрогнули в своих лодках.

-    Боярыня Морозова… - прошептала Цинь Шин. – Я узнаю. Я понимаю. А вот это… вот это… это Медный всадник. Я помню, я была в Петербурге.

Лаовай уселся верхом на бутылку с изображением морского конька, расстегнул шорты и вывалил на песок свой сяо диди.

-    Да-да, это Медный всадник…
-    Да прекрати, у него просто крыша поехала. Представляешь, выпить бутылку «Хай Ма»!… этот соус добавляют в блюдо риса не больше, чем на кончике иглы; натурально, он помешался.

Лаовай покрутил головой, как будто очнулся, удивлённо посмотрел на свой сяо диди и аккуратными кольцами уложил его обратно в шорты.
Он как будто бы успокоился, брал камушки и швырял их в воду, стараясь бросить так, чтобы они некоторое время скользили и подпрыгивали по волнам.

-    Зачем лаовай бросает в море камни? – озаботилась Крупинка Риса. – Море слишком велико, чтобы наполнить его камнями, и даже, если это осуществится, то на месте моря будет каменная пустыня,  на месте пляжа – море.
    Вероятно он не познал совершенное дао, он опирается на малое, стремясь соперничать с движением тьмы вещей. Учение же постигшего истину основано на проникновении в природу сущностей и одновременно с этим…
-    Ты заебала своим пиздежом, Крупа, - сказала  Линь Тао. – Смотрите, он идёт сюда. Хоть застегнулся, слава Всевышнему, не то бы я пробила бы ему  «цзуй-цюэ» - точку благоденствия, расположенную на переднесрединном меридиане, и душа его, оскверняя окрестности зловонием соуса из морских коньков, изошла бы прочь.
-    Не подобает думать и говорить подобным образом. Будучи вне дома держите себя так, словно принимаете почетных гостей; пользуясь услугами людей, ведите себя так, словно совершаете торжественный обряд, - возразила Цинь Шин.
-    Ладно, хорош, девки,  - сказала я. – Реально, что ему нужно? Только ты не бей его сразу, Линь Тао. Видишь, он и так еле идёт.
-  Я поняла, - сказала Линь Тао. – Бабушка мне ещё рассказывала, что испокон веков всем лаоваям впаривают разную хрень на спирту – типа, от этого их сяо диди станет подобным нефритовому стержню. Моя бабушка даже старые велосипедные шины замачивала в растворителе жира и продавала лаоваям. Это он проверял – выросло у него или нет, - захихикала Линь Тао.  – «Медный вса-адник»… куда там!…

Лаовай подошёл к нам, полифонично отрыгнул морским коньком (несколько ночных мотыльков сложили нежные перламутровые крылья и замертво упали на дорожку) и спросил:
-    Дошао?
-    Чо ему надо?! – зашептала Линь Тао. – Дай-ко ся я ему переебу в точку «цзуй-цюэ»!
-    Не надо, видишь, ему плохо. Крупа правильно говорит – мы должны быть вежливы.
-    Дошао, блять?! – хрипло выкрикнул лаовай.

-    Наверно, он гордится киданием камешков и хочет, чтобы мы его похвалили, как много он сделал блин-чи-ков!…
      Пятьсот. Не ори только.
-    Дошао-дошао?!… Я, бля, не турист, чо ты меня лечишь?
-    Ну ладно… хотелось тебе приятное сделать. Четыреста.

Лаовай неожиданно скривился, лицо его исказилось. Показалось, что он сейчас заплачет. Мне стало жалко этого несчастного лаовая в облёванных шортах, покачивающегося перед нами с бутылкой поминального соуса в руке.
-    Не плачь, - сказала я и взяла его за руку, - не плачь. Твой сяо диди – вели бига, ты сам – вели гуда. Всё – вели, вели гуда, у тебя иссё будет в жизни много секаса, много масаза. Понимаешь? Много! О! А! О!
    Не плачь. Пойдём, отдохнёшь на лежаках, тебе будет лучше, и пойдёшь домой. У тебя есть дом, где спать?

Лаовай кивнул так, что я испугалась за его шею и могучую бритую голову.
-    Есть!… у меня всё есть и даже более!… т-только не об-бманывай меня… Не больше двухста пятидесяти! Никогда. Поняла?!

-    Жёлтый Цветок, что ты с ним возишься, дай я ему почку вырву!…что – «отстань»?!…
-    Тебя зовут Жёлтый Цветок? Везёт мне на цветы… Проводи меня до лежаков…

Я с трудом довела его до лежаков, посадила на влажные доски цвета мокрого камня, протянула ему таблетку «Сорок Трав», исцеляющую отравления.
Линь Тао и Крупинка Риса стояли рядом.
Лаовай оттянул свой сосок, потянулся к нему губами, заплакал от досады. Потом обнял лежак, принялся его трогать кончиками пальцев и гладить.
-    Пах… пах…, - шептал он. – Поцелую твой пах. Пах поцелую, а промежность не буду…У мужчин нет паха… и промежности тоже нет…
-    Как он хорошо говорит по-китайски… и какой он нежный, - прошептала Цинь Шин. – У него большое горе, а ты смеялась над ним, Линь Тао.
-    Крупа, если ты над книжками ещё пять лет просидишь, тоже вот так на лежак полезешь! Ты завязывай со своим учением, врубаешься, нет?… Хуан Хуа, давай мужика найдём ей!

Всё-таки характер и манеры Линь Тао существенно испортились вследствие общения с шаолиньскими монахами в пропотевших рубищах. Этот сладковатый запах мужского пота в раздевалке…что ж до сих пор не идёт Чжао Жень?

Лаовай тем временем перевернул лежак кверху ножками и ёрзал на нём, сладострастно мыча. Мы отвернулись.
Не подобает юным девушкам смотреть на нарушение естественного хода вещей.

Лаовай оторвался от лежака, обвёл нас невидящим взором и выкрикнул:
-    Купаться!
-    Холодно, - попыталась возразить я. – Холодно. Градусов тринадцать, не больше.
-    Плыви, плыви, - сказала Линь Тао. - Ему полезно. Пускай пробздится.

Действительно, побарахтавшись у самой кромки воды, прокашлявшись и просморкавшись в пенных лужицах, лаовай предстал перед нами другим человеком. Глаза его приобрели осмысленное выражение, он не качался, смущенно посмотрел на использованный им лежак и пересел на другой.
Полез в карман, вытащил сигареты, зачем-то сунул мне смятые бумажки.

-    Это…как его… в общем-то, я - Вадим. Вадим меня зовут.
-    Ва-Дим. Сун Яо… - машинально перевела я его имя на китайский. – Ладно, Сун Яо, удачи тебе.

Вдали показались фигуры Чжао Жэня и его друга.

-    А кто там с Чжао? – спросила Цинь Шин. – Он похож на благородного совершенномудрого мужа…
-    А реально классный пацанчик, - сказала Линь Тао. – Хуан, познакомь Крупу с чуваком.

-    Привет, Цветочек! – сказал Чжао и поцеловал меня в щёку. - Видела, я тебе лазерную иллюминацию заказал? «Хуан-Хуа, Хуан-Хуа…» - с интервалом в две минуты. Прикольно, да?
    Всё нормально, девчонки? Это что за вань бадань? Зачем он этот говённый соус точит?      А чо он мокрый? Обоссался?
-    Да нет, - сказала Линь Тао. – Просто цзюгуй. Набухался и в море полез.

-    Отдыхаем. Тихо. Море. Хорошо. Люблю, – сказал лаовай.
-    Всё-таки прикольные они, эти чурки. Море – двенадцать градусов, тюлени зябнут, а широкомордые в воду лезут, - сказал мне Чжао, и, обернувшись к лаоваю, строго объяснил:
-    Ночь. Море. Опасно. Плавать.
-    Да. Я знаю. Опасно. Да.

-    Цветочек, чо-то он не тово… - сказал Чжао. – Проверь ему пульс, а то копыта откинет.

Я проверила Сун Яо пульс на сонной артерии, продавила ему семь точек на шее, кровь и лимфа пробили застой, лаовай оживился.

-    Ну ладно, нормально всё. Братан, дерьмо не пей всякое, береги себя. Пойдём, девчонки! Куда хотите?  - спросил Чжао.
-  Давайте полюбуемся шорохом водорослей, выбрасываемых из воды вечерним прибоем, - сказала Цинь Шин. - Благородный человек (цзюнь-цзы) в периоды покоя созерцает образы и вникает в афоризмы, а во время действия он наблюдает изменчивость и вникает в суть предсказаний. Тянь И Хэн в «Миниатюрах о бурлящем источнике» сказал, что…
- Не, ну ты реально притомила, Крупа!… - цыкнула Линь Тао. - Поехали в «Семь кругов», а? Там стриптиз сегодня.
-    Принято.

Я отогнала свою «Ауди ТТ» на стоянку. Рассчитываясь с охранником, нащупала в кармане влажный смятый комок – триста юаней Сун Яо.
Удивлённо пожав плечами, я бросила их в коробку нищему у входа на пляж, мы загрузились в «Эскалад» Чжао и поехали.




Примечания:
«Дань» - китайская мера веса, примерно равная 50 кг.
«Бэнь дань» – сумасшедший.
«Цянь» - китайская мера веса, около 5 гр.
«Дошао?» - сколько? (кит.)
«Вань бадань» - мудак (кит.)
«Цзюгуй» - пьяница (кит.)

Tweet