Начало здесь - http://udaff.com/archive/konkurs/80096/
Середина здесь - http://udaff.com/archive/konkurs/80159/

Для районной больница выглядела вполне прилично: добротная трехэтажка красного кирпича, недавно мытые окна, чистенький дворик с клумбой. Но уже в вестибюле было темно и пустынно, пахло мышами, несвежими халатами. Складывалось впечатление,  что последний пациент  этой богадельни пал жертвой врачебной ошибки довольно давно. При ближайшем рассмотрении удалось обнаружить старушку – вахтершу,  мирно посвистывающую в уголке и уже слегка подернутую паутиной. Бабушку пришлось растолкать. Пробормотав мне в ответ что-то наподобие «поздно пришохррр», она мягко уронила голову в раскрытый журнал регистрации посетителей. Маркиза отравлена, беззвучно вскричал я и направился к лестнице.

Ни в регистратуре,  ни на всем втором этаже я не встретил себе подобных – ни живых, ни усопших. Начиная отчаиваться, поднялся на третий  этаж и тут, наконец, приметил двух старичков. Старички степенно беседовали на диванчике под пальмой. Один многозначительно тыкал пальцем в свою загипсованную ногу и объяснял что-то своему визави. Тот сочувственно  кивал. Я напряг слух и уловил:
- При попытке сесть на судно!
Удивительно, какая ерунда может прийти в голову вечером, в пустынной больнице районного значения. Мне, например,  представилась картинка вполне детективная: старик, бесшумно миновав запретную полосу, проник на территорию порта и ловко карабкается по якорной цепи на борт вражеского эсминца. И в тот момент, когда руки разведчика уже уцепились за планширь, в темноте раздается хлопок одиночного выстрела, пуля снайпера впивается в щиколотку… И бедный старикан молча разжимает руки и падает в студеную, маслянисто отсвечивающую воду. Всплеск – и тишина...
Беспокоить ветерана я не рискнул. Стараясь ступать по возможности бесшумно, завернул за угол, в совсем уже темный коридор, и немедленно вступил ногой в судно. Судно оказалось заполнено не под завязку, но все же всплеск получился довольно громким. Шепотом чертыхаясь и хлюпая ботинком, я дошел до конца коридора и уперся в стеклянную дверь.
За дверью пели. На два голоса. Контральто томно выводило: «Сняла решительно трусы с бюстгальтером...», хрустальный девичий голосок довольно удачно потягивал. На стекле было написано «Лаборатория». Ну-ну,  подумал я и решительно постучался.
Контральто осеклось. Простучали по паркету каблучки, что-то скрипнуло, звякнуло стекло. А к двери затопали тяжелые, раздраженные, неженские шаги – очевидно, я пришел некстати.
Дверь распахнулась, и в проем выдвинулась огромная медсестра, возможно, родственница моего давешнего знакомца, егеря. Габариты, во всяком случае, были те же. Сестричка глянула на меня сверху вниз и с ласковой иронией хрипло осведомилась:
- Чего притащился, недужный?
- У вас замечательный голос, а я вполне «дужный». Я здесь по делу. Разрешите войти, девочки? - с достоинством ответил я и умудрился просочиться в зазор между сестрой и косяком,  не потревожив ее бюста.
В лаборатории было чистенько и даже уютно, только слегка шибало анализами.  Вторая солистка, худенькая, рыженькая, похожая на лисичку, сидела за приборным столиком. Она делала вид, что страшно заинтересована переливанием из пробирки в мензурку мутной желтой жидкости. Судя по небрежной легкости, с которой она опорожняла сосуды, она просто развлекалась.  Или, скажем, составляла коктейль.
На смотровом щитке микроскопа высилась толстая бутыль с притертой пробкой и ярлыком «Гидроперит». К ней прислонилась  домашнего вида банка с компотом и две вместительные мензурки.  Краешек у одной был запачкан губной помадой. Кажется, я все-таки успел вовремя.
- Что  пьем-с? -  осведомился  я сурово.  - Впрочем,  и так вижу – перекись водорода... Надо понимать, пополам с компотом?
Сестрички-певички испуганно уставились на меня. Похоже, меня сочли за инспектирующее начальство. Лисичка робко спросила:
- А вы, простите, кто будете?
- Перво-наперво я буду третьим,- разрядил я  обстановку, - а там, глядишь, и поговорим не без пользы...
Не слова не говоря, Лисичка взяла очередную мензурку с бурой жидкостью и выплеснула содержимое в раковину. Ополоснула под струей, налила пальца на четыре «гидроперита», разбавила компотом… Я запротестовал:
- Вы  бы  мне еще в утку налили!
Рыженькая обиженно перебила меня:
- Ну что вы, это же марганцовка была… Старая. У нас стерильно, не беспокойтесь…
- Скажите тост, - попросила Большая сестра.
Я признался, что желаю осушить сей благородный сосуд за прекрасных дам, здесь присутствующих.
- Польщены. Спасибо. Ахнем, - поблагодарила Большая.
Я ахнул. Потом я охнул. Потом едва не треснул. Впечатление было такое, будто я проглотил бешеную морскую свинку. Я ее, стало быть, проглотил, а она озверела и вцепилась в мои гланды. Сердобольная Лисичка – истинно медицинская душа – заметив мои муки, зачерпнула пробиркой неразбавленного  компота и подала.
- Ну, рассказывайте, с чем пожаловали, - вполне официально спросила Большая.
- Понимаете, я ищу своего знакомого,- отдышавшись, сказал я смиренно. - Он  поступил несколько дней назад...
Я описал найденыша. Девушки переглянулись, Большая буркнула «этот кретин…» и утратила интерес к беседе. Рыженькая спросила, как меня зовут, кивнула согласно и ответила:
- Ну, правильно, был такой. Хворый весь, бредил все время. И вас все спрашивал. Он вам кем доводится?
- Никем. Я просто его нашел, без сознания. Где он?
Лисичка смутилась.
- Понимаете, он… он сбежал. Ушел.
- Куда?! – поразился я.
- В бреду, наверное. Ночью. В одной пижаме… Не в ту ночь, как его привезли, а на следующую…
- И одеяло свое поджег! – возмущенно вмешалась Большая. – Нянечка бокс отперла – ни зги не видать, дым валит! Ну, побежала за мной, разбудила, я – бегом сюда, окно открыла кое-как, стали заливать… Пол-одеяла истлело, подушка тоже занялась, она ж пером набита, вонь невозможная! Наверное, сам все и подстроил, чтобы сбежать… Кретин!
- И его никто не видел? Дежурный по этажу..?
- Одна нянечка у нас по ночам работает! На всю больницу. Старенькая, - внушительно сказала мне Большая.

Повисла неловкая пауза. Я разглядывал носки своих ботинок (левый – в подозрительных мокрых пятнах), большая сестра угрюмо смешивала себе солидную порцию «зверобоя». Рыженькая поиграла со своими мензурками, потом сказала «Вспомнила!» и выскочила в процедурную. Опять там зазвякало стекло, заскрипела мебель, слышались обрывки фраз:
- …писал что-то... карандаш просил…  наверное, вам... не разобрать ничего... черт, куда я ее? Ага, вот она!
Лисичка вернулась и вручила мне сложенный вчетверо бланк  температурного графика. Я развернул. Каракули, строчек восемь-десять. Потом. Сунул в карман и спросил:
- Девушки, его же как-то искать надо?
- Уже ищут, - откликнулась Большая. – Заявление главврач подал, приходили, осматривали. Исподники его забрали, собаке нюхать. Только она дальше палаты не унюхала ничего. Тут тебе и гарь, и карболка – дохлый номер, прямо сказать. А этот оклемался, поди, на свежем-то воздухе, дом свой вспомнил и ускакал, теперь сидит и носа не кажет. Два дня минуло – ищи, кому досуг есть. Эх, хоть бы баба ему за шмотки шею накостыляла!
- Возможно, возможно, - промямлил я и встал. Делать здесь больше было нечего. – Ну что же, спасибо вам большое… Вот мой адресок, если что известно станет – черканите пару строк… Будем прощаться?
- А как вы думаете, - вдруг застенчиво спросила Лисичка, искательно поглядывая на меня, - вещи эти женские, что на нем… Они тут остались. Если хозяин не найдется, можем мы… Как вы считаете?
- Можете, наверное, - отозвался я растерянно, - почему бы нет? Шубка симпатичная, вам будет к лицу… А вам, наверное обувь подойдет. Я, во всяком случае, не претендую…
Тут я кое-что вспомнил.
- А скажите, у него сережка такая была, с лампочками, она случайно здесь не осталась?
- Осталась, - охотно подтвердила рыженькая. – Она бинтовать мешала, ну и сняли. Возьмите, если хотите.
Она достала из ящика стола знакомую сережку и протянула мне. Красный огонек по-прежнему мигал.
- Возьму, - согласился я, - на память. Забавная вещица, правда?
- Забавная. Только проку от нее чуть, - проворчала практичная Большая, - второй-то все равно нету…
- А второй и не должно быть. Это такая новомодная штука, персональная цветомузыка. В одном экземпляре.
Шутка моя вышла нехороша. Лица девушек аж вытянулись от досады.  И ничего не осталось мне, кроме как ретироваться по быстрому. Старики-разведчики исчезли куда-то, убрела досыпать старушка-вахтерша, и лишь нежные девичьи голоса наверху чуть слышно выводили щемящее «…казаться гордою не стало сил…»
Через сутки я был в Москве.
А над запиской просидел целый месяц.
Признаюсь, я немногого добился. На обороте графика, размашистым торопливым почерком без наклона написаны были вперемешку слова и цифры, и незнакомые символы. Бумага – паршивая, писано явно «на колене», да и писавший, я знаю, был далеко не в порядке… И все же кое-что разобрать удалось.
Во-первых, обращение. Как не крути, а значится в нем «дорогой предок». За это я готов поручиться.
Далее по тексту поддались расшифровке следующие куски:
«…вычислена (неразборчиво) точка (неразборчиво) Кольца…»
«…молния… остался жить…  Кольцо замыкается (замкнется?)…»
«…однослойный экран (неразборчиво) недостаточно… больно…»
«…у---у (уйду? улечу? ускачу?)… локальных часа… не успею…»
В последней строчке удалось разобрать слово «временный». А может, это слово «встретимся»? Хотелось бы… И еще – подпись, но разобрать ее не представляется возможным. Три вертикальных черточки – «Ш», «Т», «М»? Больше – ничего.
Впрочем, есть еще сережка. Она по-прежнему лежит у меня на столе. И по-прежнему мигает на ней красная лампочка, а прозрачная – молчит. Я к ней уже привык.
Но когда-нибудь соберусь с духом и поковыряюсь в ней!

Этой истории уже больше пятидесяти лет.  Много воды утекло с тех пор. И я уже пожилой человек, дед, а мир вокруг переменился так неузнаваемо, что иногда осознаешь с грустью – он уже не твой, и постичь его ты не успеешь, как не старайся. О чем говорить, если даже ручка, которой я пишу эти строки, не является ручкой в моем понимании, у нее иной принцип действия. Это такой прибор. Я не жалуюсь, но…
У меня есть любимая взрослая (слишком взрослая…) дочь, которую я вижу, увы, слишком редко. Она талантливый агроном, специалист по гидропонике, она умеет вырастить отличные растения в любых условиях. Ее работа очень важна, и если и выпадает свободный денек, приехать навестить меня она не успевает. Потому что работает она – на Луне.
Еще у меня есть любимый внук по прозвищу Кукушонок. К счастью, его я вижу почти каждый день, он любит покушать, и мне доставляет огромное удовольствие за этим следить. Но и он уже взрослый, и слушает дедушкины байки все более снисходительно. Еще бы! Он уже аспирант, работает под руководством ученого с мировым именем, в институте его ценят и возлагают серьезные надежды. Занимаются они, если мне не изменяет память, релятивистской физикой. Вникать я давно уже не пытаюсь. Был бы сыт и здоров, с меня довольно…
Так что я, скорее всего, никогда не вспомнил бы это маленькое приключение, если бы не одно маленькое «но».
Вчера внук  с  легким недоумением рассказал мне забавный случай.
Предмет их нынешнего научного азарта – некий проект под названием «Аккумулятор Т». Кукушонок, любезно делая скидку на дедову техническую отсталость, растолковал мне суть в самых простых словах. Оказывается, это будет устройство, способное аккумулировать энергию «хода времени» в некотором ограниченном объеме пространства. Теоретически предмет, помещенный в это «пространство ослабленного времени», станет двигаться в будущее медленней, чем весь остальной мир. Иначе говоря, он соскользнет в прошлое. Практической ценности данный проект не имеет – стабилизировать процесс накопления и выброса энергии пока не представляется возможным. Устройств контроля не существует пока даже на бумаге. Да и речь идет, если верить выкладкам, о долях секунды…

Правду говоря, и самый-то прибор еще только начал строиться. Протянули целую паутину проводов, в которых запутываются, в основном, молодые сотрудницы, изводят уйму тонизирующих напитков и непрерывно ругаются с начальством по поводу поломок ценного оборудования, перерасхода того да сего...  Осталось – начать да кончить.
И вот приходят они, стало быть, вчера на работу и видят: на новехоньком лабораторном столике – обгорелое пятно, а посередке лежит  жареная белая мышь. Мышь реанимации не подлежала – у нее даже хвост обуглился, а вместе с ним и пластиковое покрытие вокруг. Столик безнадежно испорчен. Смотрят они на натюрморт, затылки чешут, и тут входит замдиректора по АХЧ…
Ну, мышку они успели в корзину скинуть, а за столик получили грандиозный втык – начальство решило, что сие есть след от горячей сковородки, каковой поступок сродни преступной халатности, и т.д., и т.п. И сколько же раз оно, начальство, должно предупреждать, что в лаборатории положено работать, а есть принято в столовой? Ах, вы не ели? Ну, это мы сейчас посмотрим!
Завхоз с каменным лицом расстилает на полу газету. Научная общественность с каменными лицами наблюдает. Корзину переворачивают, но обнаруживают лишь вполне добропорядочные обрывки проводов, бракованные микросхемы и прочий технический мусор. Остатков пищи нет. Мышки нет тоже.

В общем, замдиректора с ворчанием удалился, ни в чем, впрочем, не разубежденный. А ребята весь день вместо прямых обязанностей занимались мозговым штурмом. Два вопроса стояло на повестке: а) кто так плоско пошутил? б) куда делась «котлетка по-киевски»? Думали-думали, ничего умного не придумали…
- Послушай, Кукушонок, - сказал я, - а может, это след ваших грядущих экспериментов? Наглядное, так сказать, подтверждение? Закинете вы, допустим, мышь в прошлое, она полежит-полежит, да и обратно вернется… А?
Внук призадумался. Потом рассмеялся и похвалил старика за небанальный образ мыслей. Сказал, что «версия заслуживает рассмотрения». Обещал завтра подкинуть идею коллегам, и обязательно – с упоминанием автора. Он у меня хороший мальчик.
Вот только я-то  шутить и не думал. Кольнуло меня, и всплыло в памяти, как будто вчера было – и осока обожженная,  и странная записка,  и все остальное. Узловая точка, говоришь? Кольцо замыкается? Ну что же, очень может быть.
Теперь я точно знаю, кому отдать мою сережку. Ведь она так и лежит у меня в столе. И все мигает, мигает… Отдам ребятам, пусть покопаются. Они башковитые, глядишь, чего и сообразят.

А эту историю решил я оформить, скажем так, документально. В назидание,  в подтверждение,  а также во избежание.  Авось, пригодится кому. Может, этому... потомку в валенках. Глядишь, прочитает он, на ус намотает, да и возьмет себе экран покрепче. Не однослойный, а, допустим, двойной. И глядишь, появится он на той просеке без приключений, в здравом уме и твердой памяти.
И тогда сядем мы с ним и обстоятельно обо всем покалякаем. Петровича пригласим. И дом, глядишь, останется цел. И Кабан не пострадает…
Полвека назад?!? Ну и что? Версия заслуживает рассмотрения!
Ведь, как известно, у Кольца – ни начала, ни конца…

КОНЕЦ