28 августа 1996 года. Запорожье. Ж/д вокзал. 2 часа ночи.
Мы с Витькой целуемся, спрятавшись за стену багажного отделения. Украинская ночь тиха, свежа и звезды загадочно мерцают. Я прижимаюсь к Витькиной груди и мне страшно и жуть как тоскливо.
Как нежданно  в это лето друг детства стал вдруг любимым, самым родным и желанным человеком в мире. Мы ездили на далёкие пляжи, на чьи-то дачи, а иногда трахались прямо у нас во дворе, в виноградной беседке на лавке у колонки, глубокой ночью, когда бабушка крепко храпела в доме.

«Уважаемые пассажиры, по-езд но-мер сто со-рок Сим-фе-ро-поль-Мур-манск, прибывает на 3-й путь». Пора. Я с трудом отлепляюсь от Витькиной футболки, мокрой от моих слёз. И мы бежим. Мои  двоюродные братья с багажом уже поджидают нас на объявленном третьем пути.
Это последний прямой поезд. В Запорожье цепляют дополнительный вагон. Стоянка три минуты. Перрон полон. Коробки, корзины, мешки….Помидоры, виноград, абрикосы, варенье, сладкий перец….На Севере всё это драгоценно. А здесь благодарная почва щедро сыпет своими сочными плодами. Здесь считается дурным тоном засадить помидорами меньше трёх огородов. На прополку и поливку выезжают, как на священный и бескомпромиссный бой, не взирая на самочувствие и жизненные планы. И вот в августе на каждую семью обрушивается стихийное бедствие – помидоры. Они валят с огородов как из рога изобилия, их собирают ваннами. Сначала готовят лечо, икру, заправки для борща, после переходят на закатку целых плодов, сначала с огурцами, потом без огурцов и когда уже всяческие моральные силы по борьбе с урожаем исчерпываются хохлы с каким –то садистическим упоением давят из томатов сок. Погреба заполняются сотнями банок, и на душе у братьев славян становится светлей – теперь им зима не страшна.

Своим горячо любимым дочам, не сильно любимым зятьям, уехавшим на север за длинным рублем и внукам, родившимся уже за полярным кругом украинские бабушки отчаянно запаковывают всё, что выращено и закатано непосильным трудом, будто бы хотят  передать кусочек родины. На каждого выезжающего, включая грудных детей, приходится не менее 5-ти коробок живого урожайного веса.
Подали состав, толпа взволнованно всколыхнулась, ожила, задвигалась. Какой-то круглолицый загорелый дядька в белой рубашке  ловко заскочил в тамбур и, перекрыв своим упитанным торсом проход, начал энергично забрасывать внутрь мешки и коробки. 5….10…15….

Мы с братьями и Витькой оказались метрах в десяти от входа, ближе не подобраться… Вдруг поезд будто нехотя тронулся и поплыл вдаль. Дядька из тамбура, прижимая к груди последнюю корзинку, скрылся в недрах вагона, а  его место сразу занял другой,  сильно раскрасневшийся и всклокоченный (то ли в борьбе за право первым залезть в тамбур то ли в прощальном застолье) «Коо-о-оля, давай скорее!», - зычно гаркнул он, и тут до всех дошло, что поезд уходит, а они вместе с виноградом, абрикосовым вареньем  и грецкими орехами остаются на перроне в Запорожье. «Аа-ааааааааа!!», - заорали бабы. «А-а-ааааа!!!», - подхватили дети. Поезд набирал ход. На подножки запрыгивали самые сильные и ловкие – молодые ребята и мужики, малолетних детей передавали по рукам, пытаясь заметнуть в тамбур с перрона. Вдруг поезд заскрипел, дёрнулся и встал – кто-то сорвал стоп-кран (рационально рассудив, что уезжать одному без годового запаса баклажанной икры по меньшей мере глупо). Толпа выдохнула и ринулась к вагону. Я увидела, что Витька  ловко распихивая мечущихся пассажиров, почти достиг входа в вагон.

Коробки, мешки и дети запихивались в первую очередь. Видимо северяне южного происхождения рассуждали в этот момент так – «если мы не поедим, то хоть дети наши поедят». Неожиданно, безо всяких предупреждений поезд тронулся снова «А-а-аы-ы-ыа-а-аа!!!», - истерично орали бабы. «Ы-ы-ыыыыы», - напрягали все силы мужики. «Ма-ааа-ма!!», - кричали дети. «Ва-ааааря!», - звал меня из тамбура Витька. Братья уже кидали ему мой багаж. Я не успевала, я спотыкалась о коробки, наступала на рассыпанные помидоры. Вагон удалялся. На перроне творилось нечто неописуемое - эвакуация под бомбёжкой. Кто-то бежал налегке, с одной только связочкой репчатого лука, кто-то судорожно собирал по асфальту абрикосы, кто-то качал плачущего ребенка и при этом орал «Ва-аааааля!!! Персики!!! Персики не забудь!!!»…… Поезд мерзко заскрипел и встал. «Аа-ааааы-ы-ыыы!!», - рванулись в новый бой пассажиры. Я очутилась у входа, Витька подхватил меня за подмышки и втащил внутрь.  Я посмотрела в его глаза и заплакала. Поезд тронулся. «Пока!», - крикнул Витька, спрыгивая на ходу. «Витя!, - позвала я, он обернулся, оступился и провалился в щель между перроном и поездом, на ступеньки брызнула кровь, а в тамбур залетела нога с фирменным кроссовком «Адидас». С перрона послышалось «Хлопчика, хлопчика задавили! А-а-ааааааа». Меня вырвало прямо в чью-то корзину с малиной. Но поезд почему-то двигался дальше. Какой-то жирный  мужик, затаскивая мешок, деловито выбросил Витину ногу на улицу, будто бы это  была пустая бутылка или использованный билет.

Я выпала из реальности.  На ватных ногах, наступая на рассыпанные по проходу кроваво-сочные помидоры и склизкий виноград, пошла в вагон. В одном из купе  уже  выпивали,  закусывая всё теми же грёбаными  помидорами. «Привет, красавица! - выпей с нами». Я быстро осушила стакан. Стало жарко и немного легче. Что они говорили, я не понимала, всё плыло, качалось и прыгало в глазах. Витя, Витька, как же так, господи, это просто кошмарный сон. Отрезанная нога в кроссовке, блевотина в малине, красные помидоры, чьи-то потные лица.... Мне налили ещё самогона. Я пью и Витькин образ расплывается, тает будто уходящий поезд. «Пойдем покурим,» - кто-то трогает меня за плечо. Кто это? Зачем я здесь? Перед лицом мелькает тельняшка, чья-то волосатая рука… Мы выходим в тамбур. «Меня Виктор зовут, а тебя?» Я смотрю в пол – на нем такие же кроссовки. Витя, Витенька, Витюша, нога… Адидас….боже мой. Новый Витя осторожно берёт меня под руку и, нашёптывая что-то в ухо, подталкивает в туалет. Это сон, это просто сон. А может я умерла и попала в ад. Ну и отлично... Я вижу своё отражение в зеркале, чувствую, как он шлёпает меня по заднице, приговаривая - «Ну! Кто твой папочка, детка, скажи, кто твой папочка?» «Витя, Витя» - повторяю я, а перед глазами плывёт Витькино лицо, я снова вижу, как он падает…нога….кроссовок…. кровь на ступеньках…. «Да, девочка, да» – распаляется мой новый знакомый. В туалет втискивается ещё кто-то. Отвратительные  тошнотворные члены тыкаются мне в нос, в глаза, бьют по щекам, я глотаю приторно-горькую теплую жидкость, хочется блевать, я смотрю в потолок, круглая тусклая лампа медленно превращается в солнце - я на пляже, загораю, а рядом лежит Витька, мы смеёмся, пьем вино  и он гладит меня по спине. «Витя!». «Я здесь, детка, я здесь» – раздаётся чужой голос. Меня берут на руки и несут в купе….

Дальше всё то же. Самогон, помидоры, варёная картошка в полиэтиленовых пакетиках. В Туле закусываем пряничными медведями, в Медвежьегорске - копченой рыбой. В туалете тусклая лампа и потрескавшееся зеркало, глухие голоса, скользкие руки…..Я просыпаюсь, чтобы выпить и снова проваливаюсь в темноту.
Сколько времени прошло – не знаю. Промозглым серым утром (такие  бывают только в Мурманске) я очнулась  на третьей полке рядом с помятой и мокрой от сока коробкой винограда. Сильно трещала голова и очень хотелось в туалет. Я оглядела себя - трусы и джинсы  в крови и в разводах засохшего дерьма, грудь в синяках, на футболке помидорный сок. Ненавижу помидоры. Я глянула вниз, вагон был пуст. Конечная. Поезд дальше не идёт. Мы прибыли в столицу Заполярья, привезя с собой вкус, цвет, запах лета, собранные со всей страны. Помидоры и персики Украины, яблоки и груши Черноземья, ягоды и грибы Карелии. Бред какой-то, зачем всё это? Вити нет, ни нового, ни старого.  …. Впрочем, нет, есть ещё один – мой муж. Он ищёт меня по вагону. «Милая, милая  - вот ты где, как же я скучал по тебе, помидорчиков привезла?»…

29.07.2007

Tweet