Конец начала –

Стало очень тихо. В гостиной вдруг зашипела пленка раритетного бобинного магнитофона. Послышался хорошо узнаваемый Гераськин голос:
http://udaff.com/creo/69334.html


(…продолжение конца..)-

«Когда-то домовых не было. Их вывели. Вывели эльфов и орков, инопланетян и супергероев. Чтоб все было как в книгах и кино. Цивилизация занималась эскапистским онанизмом. Она занимается им до сих пор. Поэтому я убил Тузика. И еще многих убью…»

- Ну вот, - печально сказал Герасим. – Сам понимаешь.
Я кожей почувствовал, что он замахнулся на меня чем-то, может дубинкой или ножом.
Я отпрыгнул в сторону. Головой больно ударился о стену, перед глазами звездочки повели хоровод, и я едва удержался, чтобы не потерять сознание. Я упал на пол и выставил вперед руки, защищаясь от атаки, и закрыл глаза, потому что было нестерпимо страшно, но удара не последовало, и тогда я открыл глаза и увидел, что Герасим стоит на полу на коленях,  а рядом с ним лежит мокрый труп несчастного песика, и Герасим гладит его по мокрой черной шерстке и что-то шепчет ему, и ему очень плохо, потому что он потерял мою дружбу. Я поднялся на ноги, хотел что-то сказать, как-то утешить Герасима, но тут снова включился магнитофон:

«Что бы случилось, если бы любое наше действие имело необратимые последствия? Если бы у нас была всего одна попытка: на дружбу, на любовь. И если дружба распалась, а любовь ушла – это было бы равнозначно смерти. Необязательно физической. Понимаете о чем я? В начале прошлого века люди при помощи…»

Пленка свистнула и порвалась. Я перешагнул рыдающего Герасима и подошел к входной двери. Я прижал ухо к глазку и долго слушал: кажется, милиционеры ушли. Я приоткрыл дверь и высунул наружу нос: так и есть, пусто. Быть может, они поджидают меня у подъезда? Устроили ловушку?

К черту, подумал я. Хватит мучить голову всякими “Если”. Надо идти.




Людка родила ребенка. Это был розовощекий карапуз с моими глазами и ее тонкими губами. Девочка. Она потешно шевелила ручками и ножками, пока Люда готовилась ее пеленать. В квартире у Людки было тихо, пахло топленым молоком. Я сказал Людке, помявшись:

- Давай я ее удочерю.

Люда сказала:
- А? – У нее был усталый взгляд и красные воспаленные ладони. Она пеленала мою дочь, а я смотрел на малышку, и все никак не мог поверить, что это именно моя дочь. Что Людка не сделала аборт, когда я ушел от нее, а выносила малышку и родила. И теперь собирается воспитывать в одиночестве.

- Я усыновлю девочку. Если хочешь, поженимся.

Она взяла баночку с присыпкой, повернула ко мне изможденное лицо и спросила:
- А?

Я сказал громко:
- Я хочу усыновить свою дочь.

Она долго молчала, переваривая мои слова.

- Зачем?
- Потому что это моя дочь, - сказал я.

Людка спросила:
- Тебя в армию что ли забирают?

Я потупился.

Людка вздохнула:
- Чего уж там… собирай документы. Поженимся. Будет у тебя дочка, будет у тебя отсрочка.

Я улыбнулся, обнял ее и чмокнул в щеку. Людка замахала руками: иди, мол, не мешай ребенком заниматься. Я кивнул ей, легонечко ткнул младенца в животик и поспешно пошел к двери. Не успел отворить ее, как услышал голоса. Я сразу узнал их: разговаривали те самые милиционеры, что уже приходили по мою душу.

- Ну че ты? Че? Неужто думаешь, сюда придет? Не…
- Дак тут это…
- Ну что?
- Ребенок его.
- Да плевал он на него…
- А теперь? Не-е, брат, сюда придет он, на коленях, если надо, приползет…

Я замер. Я оглядывался по сторонам в поисках выхода, но выхода не было. За спиной напевала детскую песенку Людка, хныкала малышка, за спиной был шестой этаж и безоговорочное отсутствие пожарной лестницы. За дверью меня ждут милиционеры в синей форме. Они скрутят мне руки и отправят служить.

- Так че, стукнуть в дверь?
- Не, ты это… погоди. Давай покурим сначала.
- Есть сигарета?
- Ага, купил.

В щель между косяком и дверью потянуло крепким васильковым табаком. У меня появилась лишняя минута. Я заметался по прихожей, распахнул дверцы платяного шкафа. Из шкафа выпорхнула коварная моль и уселась мне прямо на нос. Я ударил по носу ладонью, не выдержал такого внезапного напора и чихнул. Неожиданный чих прочистил мне мозги, заставил сосредоточиться. В шкафу было полно женской одежды. На полке сверху лежали парики и шиньоны. План был составлен мгновенно: за пять секунд я скинул мужскую одежду, надел лифчик, отыскал юбку, примерил. Подошел к зеркалу и скривился: надевать такую ужасную юбку! Это же моветон!

В щель между дверью и косяком тянуло лавандой. Я нашел другую юбку и поспешно влез в нее. Меня подстегивала тревожная музыка, что лилась, кажется, отовсюду. Надевая сексуальную полупрозрачную белую маечку, я заглянул в спальню и увидел, как Людка укачивает дочурку: дочка довольно сопела под тревожную музыку и посасывала большой пальчик.

Я кое-как приладил парик, поправил съехавшую “грудь” и вздохнул: пора. Взялся за ручку и тут же отдернул ее, словно она была раскалена.

- Ну же… - прошептал я самому себе. – Петька, ну!

Я снова схватился за ручку, вздохнул и дернул.

Они стояли на площадке и ботинками старательно вминали окурки в кафельную плитку. У них были серые лица и синие фуражки, из-под каблуков вырывалось дьявольское пламя, будто они были демонами ада. Я кокетливо поправил волосы и сделал шаг. Они подняли головы и замерли: выглядел я, видимо, очаровательно. Я почувствовал прилив сил и даже улыбнулся им, взмахнув ресницами.


- Как дела, мальчики? – спросила я. Я чувствовала небывалый душевный подъем, потому что чувствовала, что одежда преобразила меня, превратила из зеленого призывника в настоящую леди. Я начала строить планы: приду в какую-нибудь крупную фирму, закину ногу на ногу и мне дадут высокооплачиваемую должность. Конечно, шеф станет приставать ко мне: пошло намекать, чтобы я надевала короткие юбки и платья с глубоким декольте, но я – леди, я не поведусь на ухищрения шефа: буду мягко, но решительно осаживать его.

- Что застыли как столбы, мальчишки? – проворковала я.

Милиционеры переглянулись. Тот, что постарше, сказал:
- Мужик, ты чего?

Я оглянулась: никаких мужиков рядом не было. Кажется, они обращались ко мне.

- Что, мальчики?
- Брат… тебе помочь может, а?

Это было за гранью добра и зла. Я топнула ногой, уперла кулаки в бока и закричала на милицейских свиней:

- Да как вы! Как вы смеете! Меня! Добропорядочную девушку! Да я в суд на вас подам, вы у меня… да! В суд! Чего ухмыляешься, мужлан?! Я – аристократка в пятом поколении! Не верите? Ну все, мальчики, вы меня разозлили по-настоящему.

Громко стуча каблуками, я спустилась на первый этаж. Меня переполняла злоба: в каком мире мы живем! Вроде бы правовое общество, а мужчины как были свиньями, так ими и остались. Я вышла из подъезда с твердым намерением подать на негодяев в суд. Но скоро намерение забылось. Некое чувство, теплое и радостное, поднималось во мне. Я знала, что я – женщина, а женщин в армию не призывают: такое чувство, как если бы я вдруг узнала, что я бессмертна.

Я радостно шагала по асфальту, размахивала рукой, в которой был зажат ремешок сумочки, и напевала под нос. Витрины модных магазинов ярко сверкали, светофоры кокетливо подмигивали мне зелено-красными глазами, прохожие провожали меня восхищенными взглядами. Я чувствовала себя прекрасно, но скоро устала. Я остановилась возле вагончика строителей, чтобы завязать шнурки, как вдруг меня со всех сторон обступили строители в оранжевой форме. От них пахло водкой. Были они небриты и не причесаны и мерзко ухмылялись, разглядывая мою попку. Я поняла, что это Бог испытывает меня: хочет показать, что жизнь девушки и без призыва в армию – сущий ад. Где-то я про такое испытание уже читала. Кажется, в старой книжке, которая называлась “Баранкин, будь человеком!”

Я распрямилась и холодно посмотрела на негодяев. Мужчины смотрели на меня, роняя слюни и высунув языки, как собаки. Отвратительное зрелище.

- Что вам, мальчики? – спросила я.
- Дак это…
- Женского тела захотелось?

Они переглянулись.
- Ну мля…

Я подняла левую бровь:
- Что же вы мнетесь? – Я положила сумочку на бордюр. – Давайте. Вы же мужчины!

Они посмотрели друг на друга совсем жалко. Самый старший, с биноклем на шее, сказал:
- Леди, мы ничего такого не хотели.
- Господи, - сказал он, - почему женщины всегда думают, что мужчины хотят от них только одного? Нет, мы не такие! Мы всего лишь мечтали поговорить.
- О чем же? – спросила я, усаживаясь на роскошный стул, спинка которого была обита красным бархатом. – Скажите, милейший, о чем я, леди, могу поговорить с  рабочим вроде вас?

Он поправил бинокль и уселся напротив. Это был немолодой, но крепкий и породистый мужчина; возможно, в прошлом он пользовался немалым успехом у женщин. Я невольно залюбовалась его грубыми, но четкими чертами лица, его сильными руками, которые он сцепил вместе и положил на столешницу. Мужчина смотрел на меня, не отрываясь. Я почувствовала, как у меня розовеют щеки. Определенно, наша неожиданная встреча на загородной даче могла иметь последствия – причем последствия очень приятные для меня. Но сдаваться я не хотела. Я провела пальцем по подбородку и сказала задумчиво:

- Вы – интересный человек, граф Кулешов. И, как мне кажется, успели повидать жизнь.
- О, да, - сказал он. – Три кампании. Два ранения. Леди, я, может быть, не так красноречив, как вы, но… - Он закашлялся, взял графин, плеснул в граненый стакан родниковой воды.
- Но? – спросила я, мило улыбаясь.
- Мне очень сложно говорить, - сказал он. – Та война… все эти войны… я потерял друзей, много хороших друзей. Они остались там, на поле брани, и падальщики терзали их тела, а мы ничего не могли сделать, потому что мертвых было слишком много, мы не могли позаботиться обо всех. Вы понимаете меня, графиня? Эта гарь, пепел, спускающийся с неба, адский огонь… все это было. Клопы. Вонь. Всепоглощающая солдатская вонь. Все это до сих пор стоит перед глазами. Наши воины, бесстрашно идущие на врага. Погибающие пачками. Это…
- Вы хотите сказать?..

Он промолчал. В дверь вагончика, где мы сидели, деловито постучались. Я вздрогнула и пролила водку мимо стопки. Прозрачная жидкость потекла по клеенке и пролилась на пол. Строитель снял с шеи бинокль, бережно положил его на ветхий стул и подошел к двери.

- Кто там?
- Откройте! Милиция.

Я вздрогнула. Парик, будто повинуясь неведомой силе, сполз с моей головы и как мокрая тряпка упал на пол, прямо в водочную лужу. Я поднялся на ноги и пошатнулся: я слишком много выпил с этим строителем и теперь был безобразно пьян. Но если что-то не придумать, меня обязательно заберут в армию. И меня ждет то, о чем говорил вислоухий строитель: слава, почет, ордена. Вырванный с мясом глаз и амбразура, на которую я лягу, чтобы пули пробили меня на вылет и забрызгали кровью тех смельчаков, что пойдут за мной в атаку.



Ноги заплетались. В голове стучали молотки. Земля вздымалась мне навстречу, грозила ударить по носу. Я шел по влажной, усеянной хвоей земле. От почвы поднимался пар. Вся местность была как в тумане, за белой дымкой вдалеке смутно угадывались очертания высоких сосен. Где-то сзади лаяла собака, матерились милиционеры. Я бежал, пригибаясь: может быть, они примут меня за трусливого зайца, уходящего от охотников? Но шанс спастись был мал: по моему следу шла специально натренированная собака. Она лаяла все ближе и в любой момент могла кинуться на меня и повалить на землю.

Впереди замерцал огонек. Это была одинокая лесная избушка: маленькая и уютная. Я чувствовал дыхание пса за спиной, поэтому было не до церемоний: я замолотил кулаками в дверь. В доме скрипнули половицы. Дверь открылась без вопроса и я, озябший и жалкий, нырнул в горницу. Дверь за мной захлопнулась. Я отдышался и поднял голову. Передо мной со свечой в руках стояла Люда. Она сильно постарела. У нее была добрая и мудрая улыбка и какие-то отчаянно веселые морщинки.

- Привет, Петенька, - сказала она.
- А где наш… где наша… - Я не нашел в себе сил удивляться.
- Погибла доченька наша, Петя. Не знал разве? Ну да ладно… пошли, что ли в комнату, накормлю тебя.

Пол грустно скрипел под ногами. Пауки, оккупировав углы и закоулочки, ухмылялись нам оттуда. Мы сели за стол и в гробовой тишине хлебали вкусный деревенский борщ из глиняных горшочков. За окном было темно, накрапывал дождик. В окошко трижды постучали.

- Кто там? – глухо спросила Людка.

Я спросил:
- Слушай…

- Кто там?! – громко позвала Люда.

- Как она погибла? Что случилось?

В окошко снова трижды постучали.
- Война была… - сказала Люда.
- Ее убили?
- На войне не убивают других. На войне люди сами убивают себя.
- Я…

- Кто там? – закричала Люда.

Подул холодный ветер. Свеча моргнула и погасла. В окно опять постучали. Трижды. И я тогда закричал:
- Хватит! Хватит!! Хватит меня мучить! Я хочу, хочу, хочу в армию, мне все равно не нужна эта жизнь!!



Утро выдалось промозглым. Тучи как стада бешеных носорогов неслись по небу. Солнце не рисковало выглядывать. Я поднялся с кровати. Ужасно болела голова. Повсюду вповалку спали мои родственники и друзья, которые всю ночь провожали меня в армию. Я решил никого не будить: почистил зубы, умылся, быстро собрался. За спиной хрипло дышала моя бабушка.
Домовой Аксентий, убивший жену, надрывно храпел на кухне.

Я присел на дорожку и зачем-то включил телевизор. Телевизор был с выпуклым экраном. Черно-белый – по моде. Показывали армейские хроники. Рота бравых солдат в нарядной черно-белой форме маршировала по черно-белому плацу. Раздавались черно-белые команды. Камера внимательно следила за стрижеными мальчишками. Мальчишки шагали по присыпанной желтым песком дороже, и лица их были так веселы, что даже мое сухое черствое сердце наполнилось радостью. Юные воины шли прямо к пропасти. Громко кричали черно-белые сержанты. На черно-белом солнце блестели черно-белые пуговицы. Мальчишки шли к краю пропасти с радостными улыбками. Когда самый первый занес ногу над пропастью, мне на миг показалось, что на лице его мелькнул испуг. Но нет, это просто черно-белый зайчик загорелся в его монокле.

А потом диктор сказал: добро пожаловать в будущее!
Оно вас ждет, и вы ничего не сможете изменить.
Потому что не умеете останавливаться.

Tweet