Той ночью было душно. Пот – градом. Лысый стоит  в кустах – не видно: затаился, ждёт. Я прячусь за углом  дома, в метрах тридцати – на васоре, страхую.
«Мерин» медленно вкатывается на детскую площадку многоэтажки. Гравий шуршит под колёсами. Я весь вжимаюсь в стену, дрожь пробивает электрическим током.
Первым выходит Андрюсик, обходит автомобиль, открывает дверь (джентльмен, ё-моё!), помогает Ленчику выбраться из автомобиля. Они долго целуются. Это раздражает. Моего кента, Лысого, они не знают и вряд ли видят, поэтому всё зависит от него на все сто. Хватило б выдержки ему, за остальное я не переживаю. 
Андрюсик поравнялся с зарослями сирени, Лысый бьёт его кастетом. В лицо. Он падает. Замертво. Ленчик отскакивает в сторону, включает голосовые связки. Но только на долю секунды. Второй молниеносный удар, подобный нападению кобры, валит и Ленчика. Тишина. Гробовая. Из окон вроде никто не выглядывает.
Я продолжаю ждать. Лысый выбирается из укрытия. Оглядывается. В слабом свете фонаря видны  только серые тени. Я так и не решаюсь подойти.
Быть убитым страшно, размышляю. Если об этом думать. Но страшней умереть в своей постели от какой-нибудь болезни. Но им повезло. Если Лысый приложился всей мощью кулака.
Я закуриваю. Дым режет глаза. Тру веки. Лысый тем временем обшаривает тела. Деньги ищет! Я же ему говорил – этого не надо делать.
Андрюсика нисколько не жаль. Богатенький Буратино! Ленчик с ним и повелась только из-за капусты, я для неё оказался пустым. Матильда! И всё же меня одолевают сомнения – правильно ли я поступил? По девчонке в душе кошки скребутся.
Срать! Сраааа-ть! Запатентованное слово «комеди-клабом» меня веселит. Лысый - исполнитель. Если чё – ему отвечать. «Наша раша», ржу про себя, только в трагическом исполнении. 
Он подходит ко мне. В одной руке деньги, в другой – ключи от машины.
- Ну что, Муха, покатаемся? – шепчет.
Я выхватываю ключи, выбрасываю в темноту.
- Лысый, ты мудоёб!
- Чего…  е-ерепенишься? – заикается. 
- Нас попалят с машиной, не понятно?! Помимо денег, больше ничего там не выгреб? Я тебя знаю...
- Вот… несколько штук… В мягкой валюте…
- Давай сюда.
Деньги надо потратить. Срочно. Я решаю – каким образом?
- Сильно приложился? Как они там?
- Два голубка. Не дышат.
- Точно?
- Да, я отвечаю своим ртом!
- Смотри, не проблякайся. Кастет выкини.
Лысый запулил железку в том же направлении, куда полетели ключи от «мерина».
Уходим. По подворотням. Отбрасываемые тени в тусклом свете уличных лампочек - огромные, нереальных размеров. Как в детективном кино. 
- В какую дыру намылимся? – Лысому не терпится побухать.
- Всегда делай бэп, как говорят старшие, - говорю (у нас полгода разницы), - заскочишь к ментам – и меня потащишь. Я в тебе не уверен.
- Муха, ты сомневаешься в лучшем друге. Я в тебе ошибаюсь?
- Твоя ошибка, Лысый, в том, что ты доверчив. Слишком. Я не считаю тебя своим другом. Товарищ – да. Но не друг. Кент, одним словом. 
Деньги решаю пропить. Как пришли – так пусть и уйдут.




В клубе тусняк  не слабый. Прямо у входа толпа, на паркинге  куча тачек.
- Надо было на «мерине» приехать, - не унимается Лысый. – Круто!
- Тебя, суку, я понимаю, только гуманизатор ментовской может исправить.
До Лысого так и не доходит весь этот цирк.
Охрана – лохи! Пропускают  внутрь, как с добрым утром. Но нет ничего удивительного: Лысый в свои семнадцать – на все тридцать, кажется, выглядит, да и я не слабо так смотрюсь.
Булкотряс не заводит. Лысый отрывается с какой-то муркой, она его обнимает, вертит задом. Знать бы ей, что сделал он часом назад, вряд ли так крутилась.
Шарахунка и выпивка на столике, её много, места нет свободного. А всяких разных кисок и лапост вокруг барского угощения – как мух на мертвечине, обилие. Они разрушают мои мозги – ещё бы, я угощаю!
Одна киска ничего, но подруга - настоящая лапоста из фильмов ужасов! Её отодвигаю в сторону.
Я говорю громко в ухо красотки, пытаясь перекричать музыку:
- Ты мне нравишься!
Она радует: целует, засовывает язык глубоко в горло. Я задыхаюсь! Ничего себе метод внушения!
Освобождаюсь, предлагаю:
- Айда в тамбур, попилимся.
Удаляемся. Я держусь за круглую попку тёлки, мне кажется, что в руке огромный грецкий орех.
В тёмном углу замечаю Лысого. С голым задом. Он тоже парится. С той самой, с которой танцевал.
Кончаю быстро – это нервное. У Лысого настоящая пилорама! Двадцать минут прошло, уже дым валит, и никак. Его кисуня  раз двадцать, наверно, кончила. Это коктейль с водкой так действует. Я же почти не пил.
Моя киска приобретает облик матильды и плавно превращается в лапосту  - она разочарована. Я злюсь, даю ей леща по лицу, а заодно скидываю Лысого с подруги и тащу на выход.
- Что случилось, Муха?
- Пошли!
- Но я не довёл дело до конца… Так не поступают…
- Пошли, говорю! Нам здесь не место…




Идём по центральному проспекту. Быстро. Как будто  уходим от слежки. Лысый семенит сзади.
Выходим к недавно отстроенному кинотеатру. Заходим с тыльной стороны. Мне кажется, что надо спрятаться. Я останавливаюсь. Лысый упирается носом в мой затылок.
Темно. Присматриваюсь – кто-то лежит возле стены. Подхожу ближе – в нос бьёт неприятный запах бомжа. Ненавижу смрад!
Последняя пружина, державшая меня на тормозах, обрывается.
- Ты что здесь разлёгся? Вали с дороги!
В ответ слышу неотчётливый голос старика:
- Ребята, плохо мне, дайте умереть…
Сам напросился. Я бью его ногой в бок. Ещё раз, и ещё… Лысый пытается  оттолкнуть, но я прилаживаю  смачно кулак  в его сторону.  У меня сильный удар, без кастета челюсти ломаю.
Лысый отлетает в сторону, валится на спину.
- Ты - урод, Муха!  Выбил мне зуб!
Он скулит. Как щенок. Никогда его таким не видел. Слабак!  Но мне не до него – я озлоблен на этого мудахера, который решил сдохнуть, как последнее чмо, нагадив себе в штаны.  И я должен ему помочь. Справиться с жизнью.
Нога попадает  в лицо. Я чувствую, как трещат кости. Бр-р-р! Моя шмотка соприкасается с грязью. Это мерзопакостно! Такой контакт равносилен заражению туберкулёзом, чесоткой и любой другой  гадостью, которая вообще существует,  мелькает мысль. Последним ударом башмака, сверху вниз, как грязную крысу, я размазываю его морду по бетону.
Но мне не легче. Лысый убегает от меня. Правильно делает. Я бы его убил сейчас, как этого бродягу: ведь он убил мою настоящую любовь… Он убил её! Сам бы я не смог. А ему – было плевать на моё  желание. Я всегда знал, что он долбоёб! И я понимаю, что не могу себя простить за  ту слабость, которой снарядил меня сам чёрт.
Дьявол!




Он шёл с последних сил. Ноги почти не двигались. Вши кишели в грязных волосах, падали на  асфальт.  Грязный пакет весел в руке, где лежали не полная  пластиковая бутылка воды, набранная в грязной луже, и, покрытая плесенью, булка хлеба. Моча не держалась, и он спускал прямо в штаны. Исходившая  вонь  въелась в него, а вместе с ней и грязь давно немытого тела, как угольная пыль въедается в шахтёра. Идущий люд навстречу шарахался от подобного вида, сторонился, уступал дорогу.
Когда силы покинули, он сел у стены кинотеатра. Это ему навеяло прошлое.
Ползком, он сумел скрыться от посторонних глаз, на задворки. В памяти отобразилась яркая картина детства, как  умирала его парализованная любимая собака. Она точно так же хотела спрятаться, сдохнуть, чтобы никто её не видел. Багира, любимая Багира, на передних лапах упорно ползла к выходу, на улицу, инстинкт толкал её вперёд, подальше от людей, от лишних глаз, но заботливые руки матери настойчиво брали пса и укладывали на коврик возле камина. Он плакал над умирающей сукой. Собака тогда была символом настоящего друга для двух родственных душ: в первую очередь для него и потом уже - для матери, воспитывавшей единственного сына в гордом одиночестве. Она так хотела, чтобы сын оставался добр к животным, но и не забывал про людей, - человек, говорила мать, если научится любить, не сможет почувствовать на себе настоящего зла. 
Это было давно. Теперь же он стал не нужным никому. Хотя нет, это произошло сразу, как только его обвинили в убийстве человека, жестоком убийстве, и от него отвернулись все немногочисленные  родственники. Да, он отсидел, вышел на свободу, но она была слишком свободной.
Ночь пришла быстро. Уснуть он не мог. И ждал, когда придёт покой. Он знал, что произойдёт это быстро и совсем скоро. Всему бывает свой конец.
Когда подошли два подростка, он понял, что ошибался, надеясь на лучшее.
Первый удар причинил  невыносимую боль. (Он вспомнил, что убитый им человек умер от побоев – он отбил несчастному - так говорили в суде - почки, но жертва оставалась живой, какое-то время билась в агонии.) Второй пинок оказался легче, он пришёлся в то же место. Дыхания не хватало, и несчастный прохрипел, чтобы его оставили.
Удар в лицо отключил сознание. Конечная мысль, которая так и застыла в голове «Так мне и надо», стала раскаянием за то, что было когда-то сделано.
Последнего, завершающего удара он уже не чувствовал.
Бог сжалился над ним.
Дьявол усмехнулся.


                                  Примечания

Паркинг – место для парковки автомашин
Гуманизатор – милицейская дубинка
Делать бэп – делать то, что говорят
Киска – очень красивая девушка
Лапоста – некрасивая девушка
Мудахер – бомж
Попариться – заняться сексом
Порадоваться – поцеловаться
Разрушить мозги – пообщаться
Тамбур – лестничная клетка
Шарахунка - закуска, угощение
Матильда - презрительное название девушки
Быть на васоре – следить, ожидать, страховать на расстоянии
Мягкая валюта - рубли

Tweet