- Витёк, с горла пить самогон могу, с горла пить водку – не могу. Не пить совсем?
Воробьёв смотрел в мою сторону с надеждой. Его руки дрожали, щёки и веки отвисли. Запах дорого одеколона не скрывал вчерашнего перегара – наоборот, усиливал. Он верил, что я скажу ему последнюю его же фразу.
Я ответил:
- Как хочешь, Валера. Я умею по-всякому. Будешь?
Рука потянулась к бутылке. Я отдал ему вожделенную жидкость, он снял пробку, глянул на меня, как в последний раз, и засадил полствола.
- Знатный ты булдырь!
Запить тоже было нечем. Валера скривился. Рвотные позывы погнали содержимое желудка наружу. Он хрюкнул как бы и еле успел высунуться из окна автомобиля.
«Ауди» стояла на окраине города у обочины ещё минут двадцать. Я приводил Воробьёва в чувства. Ему не следовало пить с горла – правда. Но желание похмелиться всегда выше желания перетерпеть, заставить себя сдержаться, чтобы потом не думать о дрожащем теле, похожим на ливер, вынутый из убитого животного, – и это правда более горькая, известная мне самому так же хорошо, как и сам бодун.
- Витёк, допивай без меня, - сказал Валера.
- Я бы тебе и не дал больше! Добро переводишь. Смотри и учись! – Я допил бутылку с двух заходов и выкинул в окно. – Главное, не торопиться.
Валера хмыкнул недовольно. Лицо его было болотного цвета. Интересно, как выгляжу я со стороны?
- Поехали?
Воробьёв сорвался с места, как сумасшедший гонщик Шумахер. В таком состоянии он был плохой водитель, я переживал. Надо было всё-таки оставить ему водки.


Я обязан был показаться на работе. Мой статус не позволял мне прогуливать, как и Воробьёву. Я работал завмагом на одного «крупного» предпринимателя. А Валера – мент поганый - начальник милиции, подполковник. Ему и флаг в руки с надписью «даёшь стране обрезанных костей!».
Щербакова не было. Как хозяин, он мог появиться в любое время. Я оказался первым на рабочем месте, хотя и опоздал на целый час.
Спрятавшись в кабинет, я включил компьютер, выпустил пар. В сейфе стояла бутылка коньяка, но о ней стоило забыть: неприлично пить одному.
Щербаков позвонил на сотовый, сказал, что не будет сегодня. Всех, кто станет спрашивать его, отсылать на завтра.


Коньяк вынырнул из сейфа. Мариночка, секретарь Щербакова и по совместительству его любовница, разлила коньяк по рюмкам. Двадцатилетняя сучка позволяла делать с собой всё. Я это знал от Щербакова, он рассказывал, доверялся. Но позволяла делать только ему, остальных она просто не замечала. Или делала вид. Гордая.
Мою персону она лицезрела и относилась ко мне, как к необходимости: работа есть работа. Но выпить любила. Коньяка или шампанского. Поэтому я её и пригласил в кабинет к себе.
Мы ни раз уже выпивали, и до Щербакова ничего пока не доходило. Но даже если Мариночка и проговорилась бы, то всё равно ничего бы не произошло: слишком многих людей из милиции, налоговой инспекции и прочих инстанций я знал. И умел договориться. Именно поэтому Щербаков и держал меня в начальниках. По сути своей, я должен был следить за порядком и дисциплиной в торговом зале. Старший менеджер отвечал за приём товара и ревизии. Я же отвечал за самого себя. Не работа – подарок судьбы, халява. И ещё: зарплата. Приличная.



Мариночка тонкими пальчиками взяла рюмку. Я представил её ручку, сжимающую мой возбуждённый член. Прелестная картина! В ширинке появилась жизнь. Жив я ещё, жив, пьянь сраная!
- В этом месяце плохая торговля, - сказала Марина.
- Не надо о работе, - попросил я её.
- Виктор Тимофеевич, вам всё равно, а я получаю от прибыли.
Я усмехнулся. Кто, как ни я, знал о премиях Марины.
- Не надо, - повторил я свою просьбу.
- Так за что выпьем?
- За тебя, за твоё здоровье, красавица!
- Вы мне льстите, Виктор Тимофеевич.
- Констатирую факт! И будь более доступной.
- На что вы намекаете? Для вас, что ли?
- Можно и так.
Она улыбнулась.
- Замуж хочется, наверное?
- За первого встречного не пойду.
Отвечает, как ребёнок. Красивой жизни хочется.
- Это правильно. – Я опрокинул свой коньяк в горло, Мариночка сделала маленький глоток.
- На примете есть кто?
- Почему это вы так интересуетесь, Виктор Тимофеевич?
- Интересно, просто.
- Пока никого.
- Значит, свободна?
- Как ветер в поле.
Я решил рискнуть.
- После работы поехали ко мне, а?
- Заманчивое предложение. А потом секс?
- Как пожелаешь.
- Старый конь борозды не портит, - усмехнулась Мариночка.
- Вот и сделаешь выводы.
- А сколько вам лет, Виктор Тимофеевич?
- Сорок два.
- Хорошо сохранились. Жена знает о ваших похождениях?
- Жена знает, что я алкоголик, поэтому со мной не живёт.
Я налил нам по второй.
- Шутите, Виктор Тимофеевич.
- Я не шучу – и хватит называть меня на «вы». Проще, Мариночка, проще будь.
- А мне так нравится. И я не хочу быть простой. Это не интересно. В первую очередь для вас, мужчин.
- О! Ты знаешь толк, стало быть, во всём.
- Знать всё невозможно. И вы об этом тоже знаете.
- Я слишком много знаю, Мариночка.
- Поэтому и пьёте много?
- Может быть. Так ты едешь вечером со мной?
- Еду, Виктор Тимофеевич. Вы такой лапочка! Уговорили.
- И не пытался.
Коньяк мы так и не допили. Помешала пожарная проверка. Не хватало пять огнетушителей по инструкции. Пришлось отдать товар по себестоимости в кредит.
Ненавижу я работу пожарников! Интимный разговор нарушили, суки!


Мариночка отработала по полной программе. Шлюха из неё вышла бы высококлассная!
Я ей сказал:
- В Голландию тебе надо. Там всегда была бы при деле. И деньгах. Улицу Красных Фонарей знаешь?
Ничего не поняв, пьяная, Мариночка сказала:
- Старый конь! Борозду испортил! Мне плохо…
Наверное, зря я предложил вначале выпить.


Сотовый надрывался.
- Виктор Тимофеевич, возьмите трубку. Ваш звонит. Раздражает!
Я было хотел вырубить телефон, но увидел, что это Воробьёв.
- Да, Валера!
- Витёк, я к тебе еду на такси.
По голосу видно было, что Воробьёв – в хлам!
- Что случилось?
- Потом.


Валера не вошёл в квартиру – ввалился. На нём были шорты, футболка и тапочки: домашний вариант. В пакете пять литров пива. Пиво было кстати, сам Воробьёв – нет.
- О! – сумел сказать он и выбил чечётку. – Мясо!
- Это кто? – спросила Мариночка сонным голоском.
- Начальник полиции нравов.
- Я больше никому не дам. Не хорошо мне… Нахал вы, Виктор Тимофеевич.
Воробьёв прилёг рядом с ней на диван.
- А я с женой поругался. И вовремя это сделал.
- Я догадался, Валера.
- Она спит? Как её зовут?
- Мариночка пьяна. Ты для неё что шёл, что ехал. В данный момент. Раньше ругаться с женой надо было. Тогда был бы и секс. Может быть.
Валера откинул одеяло, мутным взглядом окинул голое тело девушки, сказал:
- Красивая! Моя жена была когда-то такой же. Двадцать лет назад.
- Забудь!
- Забыл, Витёк. Только сейчас вспомнил.


Мариночка как будто не пила. Сразу видно – молодость! Она бегом отыскивала свою шмотку, одевалась.
- Я с кем-то спала ещё? Не помню, - она смотрела на храпящего Воробьёва.
- Успокойся!
- Виктор Тимофеевич, мы опаздываем на работу.
- Я вызову такси. И скажешь Щербакову, что я тебе звонил и предупредил, что задержусь на пару часиков.


Пива не было: выпили ночью всё. Воробьёв позвонил сыну. Сказал, чтобы тот пригнал его машину.
- Валера, - сказал я, - ты в плохой форме.
Он оглядел себя, перезвонил снова сыну, сказал:
- Олежек, не забудь в прихожей мою милицейскую форму.


- Витёк, с горла пить самогон могу, с горла пить водку – не могу. Не пить совсем?
Воробьёв смотрел в мою сторону с надеждой. Его руки дрожали, щёки и веки отвисли. Запах дорого одеколона (уже моего) не скрывал вчерашнего перегара – наоборот, усиливал. Он верил, что я скажу ему последнюю его же фразу.
Я ответил:
- Как хочешь, Валера. Я умею по-всякому. Будешь?
Рука потянулась к бутылке. Я отдал ему вожделенную жидкость, он снял пробку, глянул на меня, как в последний раз, и засадил полствола.
- Знатный ты булдырь!


2008 год

Tweet