Деда разбудили странные звуки, доносившиеся откуда-то со двора. Кряхтя и морщась, он сполз с топчана, сунул ноги в галоши с обрезанными задниками и поковылял к выходу.

Скребущие звуки доносились из открытой двери амбара. Дед, пригнувшись, вошёл туда. Ему открылся вид на монументальный зад бабки, обтянутый застиранной ситцевой юбкой. Сама бабка, нагнувшись, старательно скребла по сусекам. Округлая добротность зада будила смутные воспоминания. Дед подобрался ближе и игриво шлёпнул. «Отвали, старый греховодник» - неуверенно сказала бабка, однако нагнулась пониже и слегка расставила ноги. Впрочем, воспоминания отлетели быстрее, чем появились. Дед немного помялся и, чувствуя неловкость, спросил:

- Что, старая, пора?

Бабка чуть слышно вздохнула:

- Пора. Энтот, как его… цикл завершён. Пора новый зачинать. Мне под утро видение было.

- Ну, завершён, так и хрен с ним, - равнодушно молвил дед и поплёлся обратно в избу.

…Есть теория, что всё начинается из сказок. А сказки у всех народов одинаковы. Вот и бегут по дорогам, шляхам, трактам странные путники. Подпрыгивают хлебы, румяные калачи и замысловатые караваи, вечно теряющие солонки. Тихо шелестя, на манер гусеницы, ползёт бледный лаваш. Весело катятся чуреки и лепёшки, маня поджаристой корочкой. Их ждут. Без них ничего не будет.

…Колобок получился неказистый и даже страшноватый. Остатки непросеянной муки с отрубями и мышиным помётом спеклись в бесформенную массу разных оттенков серого цвета. Так мог бы выглядеть глобус для дальтоников работы похмельного столяра. Две сохлые изюминки, вставленные вместо глаз, миловидности ему не добавили. А когда бабка ножом криво прорезала рот, чувство неприязни только усугубилось, ибо изделие тут же скрипуче произнесло:

- Опять за своё, старая кошёлка… Когда ж ты сдохнешь? – и добавило длинную непечатную фразу. Из неё можно было заключить, что бабка появилась на свет в результате совокупления старой козы и ферганского ишака, страдающего кожными заболеваниями. Дед смущённо крякнул. Бабка бессильно опустилась на лавку и промямлила:

- Так это… катиться надо уже… - и, помолчав, с тихой ненавистью добавила: - С-сыночек…

- Катиться?! – взбеленился Колобок. – Ну, и катись сама! Погреми мослами, авось до погоста докатишься. Думаешь, легко кататься? Ты что вечно лепишь, мымра косорукая, слеподырая? Это, по-твоему, шар? – Колобок вытянул маленькие корявые ручки и охлопал себя. – Это даже не эллипсоид, мать твою! У-у-у-у, курва социально незащищённая…

Последние слова Колобка почему-то привели деда в немалое возмущение. Он поднялся и, грозно задрав бородёнку, пробасил:

- Ты чего тут озорничаешь, выпечка, едрить твою в нетто? Я те щас живо устрою усушку и утруску!

Колобок обернулся и неожиданно зашипел как старый хорь, загнанный в угол курятника:

- Ах ты, старый импотент… я давно до тебя добираюсь, мешок с ревматизмом. Ну, подходи, сука, яйца откушу! Они тебе всё равно не нужны. Ты бы лучше этой кулинарше хрен в руки сунул, чем тесто.

- Правильно! – страстно воскликнула бабка, но, спохватившись, сама начала костерить собственное творение.

Набирающий градус скандал был прерван деликатным стуком в ставню. Разом повернувшись, семейство узрело в окне бурую, с сильной проседью, морду Волка. Волк слыл в лесу зверем образованным и интеллигентным, поскольку знал даже такое мудрёное слово, как «пенетрация». Желающим он объяснял его на простых личных примерах.

- Я прошу прощения, коллеги, - мягко произнёс Волк, - скоро он там выкатится? Все уже готовы. Нельзя ли поторопиться? Лисе на маникюр, у нас с Медведем тоже дела…

Колобок недобро ощерился:

- Готовы, говоришь, пушнина некондиционная? Ну, ладно, выкатываюсь. Я вас пристрою в Красную книгу по блату…

С этими словами Колобок скатился со стола, ударился о пол, нецензурно выразился и, подпрыгивая на собственных неровностях, покатился на крыльцо. Вслед за ним машинально потащились дед с бабкой.

На дворе уже давно ожидала аудитория. Медведь сидел на корточках, поплёвывая на самокрутку в наборном мундштуке. Сквозь редкую шерсть на его груди просматривалась наколка: три церковных купола и надпись «Подрежь активиста!». Лиса томно оперлась о плетень и разглядывала когти с облупившимся розовым лаком. Появление на крыльце Колобка вызвало лёгкий шок. Все трое, включая Волка, смотрели на него как на непьющего сантехника. Неловкое молчание нарушил Медведь:

- Ёлки магаданские… Такая пайка и в ШИЗО западло. Слышь, бабка, в этот раз уж вообще стрёмно. Может, перепечь его?

- М-да, не круасанчик, - поддержала его Лиса. – Бабушка, я потом вам рецепт из «Космо» вырежу – просто шарман! А этого…

- А ЭТОГО вы сейчас будете молча слушать! – процедил Колобок.

Такому голосу нельзя было не подчиниться. Он был целеустремлённым, убедительным, и не допускавшим двусмысленного толкования, как летящий в голову кирпич. С крыльца донёсся булькающий звук, и во дворе густо запахло испуганной бабкой.

- Все мы знаем, зачем собрались здесь, - начал Колобок. – Но я хочу задать вопрос… - он сделал паузу и резко, в стиле Риббентропа, завершил - зачем нам всем это нужно? Кто из нас, свободных зверей и… и… и вольных хлебов, - нашёлся оратор, - сделал марионеток? Вот ты, - ткнул он пальцем в сторону Волка, - ты меня хочешь?

Лиса глуповато хихикнула. Волк внимательно осмотрел Колобка, задержав взгляд на маленьком узком ротике:

- Ну, в каком-то смысле… То-есть, фигурально выражаясь… - но, переведя глаза на бешено выкаченные изюминки, поспешил закончить: - острого желания не испытываю.

Не давая слушателям опомниться, Колобок крутнулся к Медведю:

- Тебе песенку спеть? Здесь и сейчас – спеть? В глаза смотри, урка шерстяная! Нравится, как я пою?

Медведь попятился и громко икнул. Видимо, вокал Колобка не принадлежал к числу его лучших воспоминаний. А оратор уже сверлил недобрым взглядом Лису:

- Ку-у-умушка-а, - сладко протянул он, - не вспрыгнуть ли тебе на носок? Как он с прошлого раза, зажил?

- Две пластики, - хмуро отозвалась Лиса, - месяц в клинике. Сказали: ещё один колобок – и можете свиной пятак пришивать.

- Вот! – удовлетворённо сказал Колобок. – Так не пора ли разорвать этот порочный круг, мои бедные друзья?

- Колесо Сансары, - подсказал интеллигентный Волк.

- Во-во, оно самое, ети его в ступицу! Ставлю на голосование. Кто «за»?

Первым, по старой профсоюзной привычке, поднял руку дед, вообще мало что понявший. За ним проголосовали бабка, Лиса и Волк. Медведь, было, замялся, но Колобок немузыкально затянул: «Я ва-ам споюу-у-у-у ещё на би-и-ис….» Медведя передёрнуло, как от глотка тёплой водки, и лапа поднялась сама собой.

- Собрание объявляю… - начал Колобок, но его прервал мощный раскат грома. Небо мгновенно потемнело, и посреди двора в землю вонзилась жуткая ветвистая молния…

По всему миру хлебобулочные изделия остановили свой бег. Красная Шапочка впервые осознала, что, пока она таскала по лесу корзинки, её ровесницы удачно повыскакивали замуж. Илья Муромец сопоставил зарплату от киевского князя с возможностями большой дороги и предложил Соловью-разбойнику бомбить вместе. Шехерезада осеклась на половине 784-й сказки, причём в самом интересном месте: «…и одурманенный страстью, сорвал башмачник Али с принцессы шёлковые шальвары». Халиф прекратил мастурбацию и недоумённо уставился на супругу…

Первыми исчезли сказки. За ними последовали былины, баллады, народные песни, побасёнки, прибаутки, пословицы и поговорки, частушки, припевки, скороговорки, идиомы и анекдоты. Самыми живучими, как всегда, оказались обсценные выражения, но и они прекратили существование.

Канула в небытие литература, потянув за собой прочие искусства.

А потом не стало ничего.

Tweet