Адажды гирой шел па улице и захател ссать. Пассал прямо там, где и захател. А патом ржал дико, никого не стисняясь. Возможно оттого, что на улице была ночь, и ни адной живой души не шараебилось в акруге. А может просто был апкурен в сопли.

Гирой часто был адин. Он нихуя не любил адиночества, просто он пастаянно заебывал людей, и они не очень хорошо к нему относились.

Как-то гирой с друзьями знакомились с дефками на улице. Все были пьяны. Они песдели пра начные клубы и кинафильмы. Дефки хихикали и велись невъебенно. А патом гирой рассказал, как он дрочит, ва всех блять падробнастях. И дамы ушли, упиваясь чувством собствиннага достоинства.

Друзья пастаянна гаварили гирою, что он далбаеб. Наверное, так оно и было. Близким людям лучше знать. Им, сукам ебучим, со староны виднее.

Гирой песдовал сибе па улице. Биз денег. И падашла к нйему девачка. И стала рассказывать, что она "придставитель хуйпоймешькакой арганизации". Бабло в общим собирает, через прадажу всякой поебени, на барьбу с наркотиками. Гирой сказал: "Я НАРКОМАН". Не со зла он так сказал, просто стыдно было признаться, что диньгами не распалагает.

Аднажды гирой узнал, что если псиать солва пухой как, лшиь бы преавя и паселдняя бкувы свапдапали то весм все пнаятна бдует, он падумал пра слово хуй. И смиялся патом.

Гирой никогда ни мог панять, что иму больше нравится - миталлика или боб марли. Хули там выебываться, он от филипа керкорава торчал или от айсофбейс там.

Ище он никак ни мог разобраться, что он больше лйубит - бухать или курить. Паетому бухал и апкуривался па вазможности аднавременно.

Абажал гирой паесть. Но вечером бапки тратил на бухло, а утром с пахмела хавать уже ни мог. Так и жил вечно галодным, сука.

Пашел гирой в начной клуп. Пазнакомиться хател с девачкой какой-нибудь. Ибо любил ебацца. Но делал это ничасто, а тачнее пачти никогда. И ходил он па клубу, но нихуя не знакомился. Иба стиснялся. И пил, то-ли для храбрости, то-ли просто так, хотелось. Когда гирой пиристал стисняться, говорить он уже нихуя ни мог. Так и осталась одинокой неприкаянная женская душа. Ни встретила она в тот вечер своиво гироя. А если и встретила, то прошла мимо, носик свой ебучий варатя от блюющева уибанца.

Не любил гирой рилигию. Ибо нипанятна она иму была. Да и страшно было думать, что кто-то следит, оком блять недремлющим, за иво пахаждениями. Встретил как-то гироя иблан с четками и в цвитной адежде, и ни смог прайти мимо прападающей души. И стал песдеть иму хуйню пра Бога. А гирой паднял на иблана взгляд свой глубокий, и молвил абреченно: "Бог умер". И снова ваткнул, размышляя а том, какой он ниибацца умный. Хотя или па тиливизору эту фразу услышал, или знакомый кто припизднул в умном разгаворе.

Гирой много смиялся. Но бывало, что и плакал. Только не от страданий душевных, мыслей, ночами бесонными приходящих, а от пиздюлей, иногда им отхватываемых. Редко давила депрессия гироя, иба умный он был, да и самодавольный ниибацца.