Люблю лаконичность. Следующим утром становлюсь подмастерьем. Моё появление оказалось как нельзя кстати, поскольку без подмастерья бригада не решалась начать новый горячий объект. «Велика ли бяда!» – удивлялся я. Мужиков было пятеро. Двое не вышли в первый же день. Вероятно, устали ждать. Запили. Мы принялись за работу без них. «Удивительно, – думал я, – когда не было одного профана, боялись браться за дело. А когда не вышли сразу два мастера, даже носом не повели». Первой задачей было соединить две квартиры, снести стены и убрать образовавшийся мусор. Три дня рубили стены. После почтенные мастера принялись за какую-то незначительную работу, а выгребать мусор предоставили мне. Я радовался как ребёнок! Пять кубометров кирпичей, штукатурки и пыли. Четвёртый этаж. Естественно, лифта нет. Мусорные контейнеры под это дело в двухстах метрах от дома. В качестве средства доставки – моя шея, в качестве вспомогательного средства – обычный мешок. Ведь о такой суровой тренировке мышц, характера и выносливости многие и мечтать не смеют. Сгребая в мешок строительный шлак, при этом мужественно кашляя и чихая, потом кряхтя, шатаясь по лестнице мимо чистых жильцов и любопытной молодёжи, а потом по улице к свалке… Я вместе с другими людьми любовался собою, зная, что похож на мученика. Ссадинами и рубцами покрылись плечи, задубели и почернели руки, хмуро клонилась шея. Я стал суров и молчалив, и писал длинные письма в Ленфильм, рекомендуя себя в качестве брутального антигероя. Дома я надувался от гордости, когда родители ахали, замечая следы моего циклопического усердия, и в ответ по-хулигански склабился, дескать, вот, хотели усердия? так глядите же и наслаждайтесь! Только братик волновался:
– Сколько заплатят?
– По стандарту, около семи.
– Уже договаривались?
– В таких делах люди понимают без слов. 
Я упивался работой с восьми утра и до десяти вечера. Три верных приятеля совершенно потерялись из виду, и когда выпал нежданный выходной, я поспешил с ними повидаться, чтобы прогуляться по центру. По обыкновению встретились с радостью, чуя друг в друге страсть к приключениям. Они и сами работнички что надо: вкалывают, стараются, перспектив ищут. Только я понаряднее в этот раз, ибо почти каторжник. Но знать им об этом необязательно. Некрасиво это – хвастаться. Выходим на брод (местный Арбат): видимо-невидимо люду пьяного, нарядного, голого. Музыка давит со всех сторон. Трещат по швам заведения и шатры, от гвалта содрогаются. Андрей предлагает: «Зайдём, присядем, выпьем, есть тема, почти халява», а мне становится страшно, вдруг испачкаю что-нибудь! И вообще, весёлое сборище баб, гуляк и прочей сволочи странно угнетает. Боюсь смотреть в глаза каждому встречному да поперечному.
– Что это с тобой? Захворал? – приглядывается Марат.
Алик усмехается, великодушно предлагая:
– Да, налейте ему.   
Ну вот, всё верно! Ах, эти вечерние сантименты, в протухшем шатре! Водочку наливаем украдкой из подполы. Впрочем, пиво для виду стоит и пока не заканчивается. Незачем волноваться. Знает ли кто, о чём думает простой подвыпивший работяга, когда оказывается в шумном общественном месте? Попытаемся разобрать детально тупое бледное лицо, впрочем, это излишне, лучше сразу заглянем в беспросветные неподвижные зрачки и найдем усталость, апатию, грусть. Кому-то покажется, что в этом мозгу и лоботомия ничего не изменит. Ан нет! В самом центре хрусталика ещё можно узреть, как захлёбывается, но всё же не сдаётся, барахтается, ищет спасения маленькая безголосая утопленница. Это бессмертие надежды. Наверное, для того, чтобы человек совсем не обгадился. Эксперимента ради стоит уподобиться гражданам.

Что ж, после каторжной работы, с ненавистью ко всему чистому, находясь под мухой в злачном месте, что логичнее всего предпринять? «Конечно же, снять стресс!» – рекомендуют психологи. Иначе легко и незаметно превратишься в тупое покорное животное. Психологи добавят ко всему, что стресс можно снимать, читая книги или медитируя, но, во-первых, я простой мужик, во-вторых, хочется отдыхать с той же силою, с какою работаешь, чтобы компенсировать потерю сил, здоровья, психики и личного времени. Спокойно, не надо хорохориться, ибо денег всё равно нет. Слава щедрым друзьям, за чей счёт я пью этим вечером. До странности я боюсь смотреть людям в глаза, прячу истерзанные руки под стол, и под стул прячу разбитую обувь, и вообще бессознательно стараюсь быть неприметным. Где же прежнее самодовольство, которое так явственно чувствовалось дома? Ну да, ну да. Хорошо, когда есть семья и родные, которых не боишься и знаешь наверняка. Но вот когда кругом незнакомые люди, тут-то становишься трусливым и вдруг сознаёшь, что в гражданском обществе иная система оценок, и для них ты грязная бестолковая обезьяна. Ах, какое удовольствие помогать прозревать слепым! Но чтобы помочь кому-то прозреть, ныне требуют предъявить диплом медицинской академии, удостоверение Мессии или пропуск в Московский Кремль. Вернемся к самодовольству. Попробуем до краёв наполнить сию ёмкость ершом и скажем надменному парню за ближайшим столиком, что он, сучье племя, утомил меня педерастическим взглядом. Моментальная точка кипения! В шатре становится жарко. Возникает короткая жестокая стычка, при полном молчании обеих сторон и свидетелей. Убеждён, я глубоко убеждён, что все: и приятели, и противники, и свидетели, были мне за это побоище исключительно благодарны.       
 
Легко представить неожиданно холодное летнее утро. Непоправимому похмелью почти всегда сопутствует раскаяние – не надо тревожиться, это всего лишь пасмурное продолжение вчерашнего праздника. Особая соль с похмелья, сорок минут мучительно трястись в маршрутке и висеть синусом на турнике из-за низкого потолка. А на объекте, с умилением сквозь призму искусственной гипертонии (ту, что генерирует радужные кольца и звёздочки) увидеть красно-оранжевые обломки, штукатурные крошки и фрикадельки, и подумать о том, что жизнь при любом раскладе полна тонкой романтики. Вот, к примеру, ржавое дырявое ведро с подвязанным проволокою дном. Казалось бы, скучный унылый предмет, приспособленный для черпания шлака. Но, поверьте мне, на островах ГУЛАГа вёдра были не хуже. Сколько арестантского романтизма в видавшей виды железяке! Мы вместе глотали пыль и скрежетали от злобы, а однажды у нас одновременно пробило дно, но эту врачебную тайну я выдаю по большому секрету. Тсс! Молодому парню будет стыдно, если дамы узнают, как он надорвался. Даже почтенные мастера не в курсе.

Вообще, одно время я испытывал сильный дискомфорт. Ноги начали страшно вонять и чесаться, хотя я всегда очень тщательно следил за гигиеной и не забывал, что в наличии только одна пара ботинок. Но гигиена скорее отсрочила процесс,  и в конце концов ботинки не выдержали старости и начали плодить ужасно вонючие бактерии. Печально, страшно и жутко в этом состоянии по совершенно случайному стечению обстоятельств оказаться в гостях у дамы. Только об этом больше ни слова. Достаточно слёз в жизни. Между тем я легко переживал болезнь, найдя хорошие стороны у проблемы. Я терпел, когда выносил шлак. И терпел, когда вёдрами поднимал на четвёртый этаж три кубометра песка, а потом гипсокартон и цемент. И терпел абсолютно всё, помня, что в обед и вечером, перед самым уходом, могу снять ботинки и вволю начесаться. Это сравнимо только с одним счастьем, когда вдруг некстати напьёшься пива перед посадкой на междугородний автобус, а потом пять часов, изнывая, терпишь до плеча. Эх, хреново живут работяги, а мастера-то мои кто? Тоже ведь работяги. Ничего не поделаешь, если уж таково разделение труда. Мастера делают одну работу, подмастерья выполняют другую. А бригадир-то, дядя Боря, каков мужик! Всегда работает вместе со всеми, да весело, с шутками- прибаутками, носа не задирает. Вот дядя Боря настоящий русский мужик: добр, весел, сметлив. Живчик. Бог электрики. Моложав, жилист и спортивен. А самому-то за полтинник уже. Иногда скучен, когда за обедом вспоминает прошлое и грозится кому-то резьбу нарезать на задней гайке с помощью блатного племянника. Но я ему прощаю такой наивный выпендрёж, на самом деле бригадир добрый дядька.

Прошло полтора месяца (запоздали на две недели), закончили работу. Пришло время рассчитываться. Дядя Боря себе берёт восемнадцать, дяде Лёне даёт четырнадцать, дяде Жене тоже четырнадцать, а дяде Стёпе, который хоть и забухал, а потом неделю отработал, дал аж целых шесть тысяч. Улыбается, смотрит на меня, наверное, хвалить собирается.
– А это твои, кровные! – Бригадир протягивает две тысячи рублей. – А те четыреста рублей, что я дал тебе в прошлом месяце, можешь не возвращать.
Смотрю на него, как на родного, а он так искренне говорит: «Бери-бери, не стесняйся». Беру молча, даже благодарю. Он в свою очередь тоже не растерялся: «Даже не благодари, честно заработал» - и в довесок по-отечески хлопает по плечу. Тут стали отмечать завершение объекта, напились, конечно... Я тоже в отличном настроении:
– Дядя Боря. У меня тут дело. Не знаю, куда девать. Есть десять тысяч новых розеток…
– Да ну?! – оживился бригадир. – Откуда?
– С неба упали. Несерьёзный вопрос.
– В какую цену?
– По пятнадцать рублей. С прилавка за двадцать два рубля уходят.
– Фу, шутишь, что ли? – отмахивается бригадир небрежно. – На рынке договаривайся. А по десять возьму!
– Куда ж тебе столько? – Не верю своей радости: отличная выпала возможность подзаработать. – Правда, возьмёшь?
– Сказал, значит, возьму. А?! Мужики?! – воскликнул бригадир.
Ни дать ни взять, рубаха-парень, душа нараспашку, как у цыгана. Только, что характерно, привычка почесать руки всегда выдаст мелкую душонку. Вот и дядя Боря вытирает салфеткой руки, но отлично видно, что руки-то чистые, а значит, к прибыли чешет. Унюхал денежку, торгаш, унюхал. Мужики пьяным хором одобрительно загудели:
– Возьмёт, точно возьмёт, бригадир держит слово. 
– Я слово держу! – не унимается бригадир, весь поглощённый самолюбованием. 
– Спасибо, дядя Боря. – Не знаю, за что благодарю бригадира, да ещё с таким пришибленным видом, придурковато улыбаясь.  – Послезавтра покажу розетки. 
Тем же вечером встречаюсь с Андреем. Он ночным сторожем подрабатывает при обществе инвалидов, которые устроились на территории завода «Радиоприбор». Показал Андрюха розетки, я их повертел в руках, запомнил. На следующий день купил две такие же в магазине «Электроприбор», по четвертаку за штуку, и показал дяде Боре. Он заулыбался, написал на листочке адрес и сказал:
–    Ну, вот, вези на ПереездТихорецкую, к шести часам. Я тебя там встречу, расплачусь по факту.

Немедля встречаюсь с Андреем, находим фургон, грузим сто коробок с розетками и едем в назначенное место. Дядя Боря заждался. Оказалось, сбываем розетки на коммерческий склад электроприборов, а заведующий складом, Петро, приходится родственником дяде Боре. Петро нарисовал левые накладные на товар и собирался сбыть по цене складского. Всё чин-чинарём, коробки проверили и посчитали. Дядя Боря отсчитал сто тысяч рублей, я начал прощаться, но не тут-то было! Дядя Боря по старой привычке, по-отечески хлопнул по спине:
– Чего это ты как не родной? Сделку-то обмыть надо, пойдём в кабак, угощаю. 
Я едва скрывал омерзение, которое во мне вызывал неуклюжий интеллект бывшего бригадира. Если уж он во мне ошибался и за кретина держал, так, значит, он всякого человека способен принимать за кретина. Мало того, что это неумно – это омерзительно! И хотя я ему был обязан случайной чумарой, в общем-то, довольно приличной суммой, в пятьдесят раз превышающей полуторамесячный заработок, но ничего я с собой не мог поделать, и не пытался скрывать неудовольствие.
–    Ты чего будешь пить? – поинтересовался дядя Боря и тут же щедро обозначил: – Портвейна, пивка или водочки… 

Дядя Боря умел кушать достойно, прожёвывая не спеша, бережно подставляя ладонь под ложку с пловом, словно боялся просыпать драгоценный рис. Он смотрел на еду кротко, наивными глазами ребёнка. Право же, это выглядело так умилительно в дешёвой рюмочной, провонявшей рыбой и бормотухой, что я даже растрогался. Немного стало стыдно оттого, что сам я отказался от еды, планируя поужинать в ночном клубе с Андрюхой, который по некоторым причинам не пожелал оставаться и уехал в центральную часть города. Между тем дядя Боря окончил трапезу:
– Ну, вздрогнем? – предложил он. Мы выпили. – Ещё найдутся розетки?     
– Нет.
– Жаль. Рассчитывай на меня, если появятся, я помогу. – Дядя Боря разомлел после ста, и теперь уже без передыха всё подливал и подливал. – Ты меня держись, малайка. Вот сейчас на носу сложный объект…
Не верю своим ушам! Он полагает, что я и дальше буду работать в бригаде!
– …работы, прямо скажу, до хера. Но ты отработал испытательный срок, и теперь в месяц будешь получать пять тысяч. А? Нормально, да? – Он весело подмигнул, будто мы были заговорщиками. – Ты секи фишку, держись меня. Я своих людей берегу, даю возможность заработать. Погоди-ка, ты чего не в настроении сегодня? – вдруг встревожился он. – Может, проблемы у тебя? Донимает кто? Эх, малайка, нашёл, о чём волноваться! Я для тебя любую проблему решу, только скажи, с кем надо поговорить… любую проблему, понимаешь… 
– Есть одна проблема, дядя Боря.
– Да?! – Он на мгновение напрягся, но вспомнил последние слова и, слегка запоздав, выпалил: – Ну, конечно, говори! 
– Нужно взаймы две тысячи. Отработаю, отдам.
У бригадира даже челюсть отвисла:
– Как? Я же тебе сто тысяч сейчас отсчитал…
– Ах, ты про это… так это не мне, это другому человеку деньги. Я их уже отдал. – Лицо моего собеседника ещё больше вытянулось. – Я тут вообще не при чём. Так, только услугу для тебя и моего знакомого оказал, посредническую.           
– Ты ничего себе не взял за посредничество?
– Нет. Не взял. Как же можно на своих близких наживаться? – Я простодушно в неподдельном удивлении развёл руки. – Ты же мне как родной, дядя Боря, а тот человек тоже мне однажды услугу оказывал.
Дядя Боря долгое время молчал, глядя на меня. Потом спохватился, засуетился, вытащил бумажник, заглянул внутрь:
– Вот ведь какая неприятность! – искренне расстроился он. – У меня только полторы тысячи с собой. Ну да ничего. Давай так сделаем: тебе пятьсот, мне пятьсот, да ещё за стол заплатить останется. Возьмёшь?
– Нет, не возьму. Спасибо. 
Он даже из вежливости не стал настаивать, ловко спрятал бумажник в карман. Вообще он сразу изменился в отношении, говорил беспрекословно и назидательно, и несколько раз требовал, чтобы я не забывал подливать водки. Нет. Он не был жадным. Он просто был уверен в том, что перед ним блаженный дурачок, которого можно не стесняться. Казалось, он торопился осушить бутылку, чтобы поскорее попрощаться со мной. Так оно и случилось. После рюмочной я поехал в центр на встречу с Андреем. Всю дорогу я испытывал странное недовольство, как будто душу разграбили, как будто кровушки попили, и я совершенно ничего не сделал, чтобы восполнить утраченное. Но по сути всё сложилось донельзя благополучно. Пусть меня за честный, почти кровавый труд продинамили на червонец, но зато выпала удача заработать в десять раз больше. Говорят же, что нужно терпеть, и сама судьба преподнесёт на блюдечке награду! Добрый дядька, кому бы я продал столько розеток разом. Некоторое время теперь можно было не волноваться о пропитании и беспечно наблюдать людскую жизнь, развлекаясь и гуляя по городу. А дядя Боря ещё сам позвонит, когда придёт время. Но долго ждать не пришлось. Шёл третий день после сделки. Мы с Андреем уже успели промотать около двадцати тысяч, когда позвонил бывший бригадир:
– Эй, малайка, тут неувязка по нашему делу.
– Что такое? – удивился я.
– Это не розетки, это русские бублики, – не переставал возмущаться дядя Боря и даже начал откровенно угрожать: – Тобой заинтересовались серьёзные люди…
– Да что стряслось-то?
– Ты что, нас за лохов держишь?! – орали в трубку. – Все розетки, что ты привёз, неисправны!
– Как так, что за шутки?!
– Какие там шутки! Одна сплошная пластмасса, без начинки…
– То есть, ты хочешь сказать, что за три дня из всех розеток каким-то чудом испарилась начинка?
– Я говорю, что ты нам впарил галимую пластмассу! 
– Погоди, Борис, послушай меня. Ты же взрослый человек, когда розетки принимал, проверял товар, заглядывал в коробки?
– Но в розетки-то никто не заглядывал!
– Ах вот в чём дело-то! – в свою очередь возмутился я праведным гневом. – Ты, старый гандон, опять меня кинуть хочешь?!
Молчание. Чувствовалась работа мысли. Жаль, это была не личная встреча. Мне нравится видеть лицо человека, которому явилось откровение. 
– Погоди, брат! Это же не по совести, – уже елейным голоском взывал Боря, – так не делается.
– Сделай красиво, Боря, прекрати этот русский развод. Больше не звони сюда.
Восполнено. Теперь всё.

Tweet