Однажды один злодей на суде имел наглость заявить, что при производстве «выхода», то есть следственного эксперимента по научному,  злые милиционеры избивали его, и, тыкая пальцами в пустующие зимой и обворованные им дома, заставляли оговаривать себя. Этого просто не могло быть, и это заставило меня и моего хорошего приятеля - опера сесть в катер и отправиться в одну из деревень, расположенную в устье реки Северная Двина. Именно там проживал этот негодяй, необдуманно позволивший себе возвести напраслину на славные правоохранительные органы. Мы надеялись обьяснить неблагодарному злодею, как он был неправ.

Подошли к обрывистому берегу у одной маленькой деревушки, которая в осеннее время почти полностью опустела. У крайнего жилого дома пасся конь рыжего окраса, изредка взбрыкивая задними ногами. Опер озабоченно посмотрел на него и сказал,
-    Жалко…, пистолет не взял.-
Я спросил, зачем ему пистолет, на что тот ответил, - Пристрелили бы коня, если что!-
С этими словами мы вылезли на берег, оставив на катере уже изрядно «уколовшихся» капитана с матросом. До деревни, где обитал «злодей», от берега было необходимо около 3 километров пройти по заброшенному  колхозному полю, по узенькой грязной тропинке, изредка преодолевая мелиоративные канавы с вонючей, масляно поблескивающей водой. Несмотря на осень, погода была на редкость приятной, светило неброское солнце, согревая нас последним теплом на этом непростом пути. Все это время опер шел ссутулившись, настороженно оглядываясь по сторонам. Я, озадаченный его поведением, тоже на всякий случай пригнулся. Опер посмотрел на меня, кивнул, но ничего не сказал. Так мы подошли к нужному дому, высокому, пятиоконному, с большой поветью. Дом еще из тех, из настоящих поморских домов, которые по-прежнему в северных деревнях взирают на своих мелких убогих «колхозных» собратьев свысока.

Опер, как настоящий профессионал обошел дом кругом, осмотрел заколоченные окна и сделав безошибочный выбор, что войти можно в дверь, подошел к крыльцу. Несмотря на явно топившуюся печь, дверь была заперта изнутри.
- Козел, дома закрылся!, - предположил находчивый опер и стал остервенело дергать дверь на себя, несмотря на то, она явно открывалась вовнутрь. От шума в соседнем доме оживились соседи. На полуразвалившееся крыльцо вышел заросший мужичок(?), одетый в рваные брюки от строгого коричневого советского костюма и «олимпийку» с надписью «Москва-80». Из обуви на нем были галоши, в которых носки  полностью заменяла грязь. По цвету его лица можно было предположить, что одет он в цирковое трико с капюшоном, где лишь для глаз прорезаны  дыры.
- Эээээ!….., Вы Че к Володьке ломитесь?! – с полублатным надрывом попытался образумить нас мужичок, для пущей устойчивости хватаясь обеими руками за столб крыльца. Из стороны в сторону его качало как старого морского волка на палубе парусника.
– Нету Ева Дома, …..Нетути….., Он Еще Вчера…., Не…… Давно Ушел В Общем…. Неча Тут Ломиться!, - Потом, вероятно исчерпав весь запас отпущенных ему сил упал лицом вниз в кусты малины у крыльца, и больше к порядку нас не призывал. Тем временем неожиданное решение опера открывать дверь в другую сторону принесло результаты. Что  то звякнуло и дверь  распахнулась, обдав нас сложной смесью запахов немытого тела, перегара, сигаретного и печного дыма, тухлятины.
- Вооваа?, - лукаво поинтересовался у зловещей тишины дома опер, - Тыы гдее…, выходииии!!!! - Никто не ответил, и мы были вынуждены подняться по невысокой лестнице дом. Оказались в небольшом коридорчике, где слева была низенькая дверь в жилое помещение, оббитая дерматином, а справа находилась поветь, наполовину заполненная хламом, и откуда явно несло кислятиной. Открыв дверь в жилое помещение, почти не морщась, вошли внутрь. Из обстановки присутствовала засаленная потрескавшаяся «русская» печь, занимающая почти половину по-деревенски большой кухни. Огонь внутри нее гудел, как в мартеновской печи и изредка постреливал на замызганный пол искрами. Слева у заколоченного и разбитого окна стоял колченогий стол, покрытый грязной прожженной клеенкой, рядом почти новая, но без седалища табуретка, накрытая какой то кислотно-зеленой тряпкой, справа от двери висел рукомойник, под ним грязный заблеванный таз, из которого торчали рыбьи хвосты. Воровато косящийся на нас драный кот пытался вытащить их лапой. На этом спартанский антураж и заканчивался, единственное, что можно добавить, прямо от входа был дверной проем во вторую, и единственную комнату дома – переднюю, как деревенские на Севере гордо именуют комнату, где три стены представляют собой сплошные окна, а четвертая – печка. Убедившись, что «хитрого» Володи на кухне нет, мы прошли в комнату, где опять таки были ошарашены шикарностью обстановки – слева стоял раскрытый 3х-створчатый шкаф, в котором все ящики были брошены на пол. Вещи, в основном платья эпохи победившего социализма, вывалены, причем по их запаху и цвету можно было предположить, что кот выходом на улицу по нужде, как по большой, так и по маленькой, себя не утруждал. Рядом стояла голая металлическая кровать, на которой лежала раскрытая посередине книга «Математика, 4 класс». Больше ничего кроме грязного пола в комнате не было. Окна заколочены снаружи и почти все разбиты, осенний ветерок тихо колыхал обрывки тюля.

-Тааак….. ну и где этот мудак? - не обещающим ничего хорошего голосом поинтересовался у тишины опер. Потом пнул кровать и сплюнул на пол.
-    Может спрятался? - робко предположил я.
-    Точно, этот урод может….., давай я на чердак, а ты под дом и на поветь.
-    Ну да, я в говне ковыряться не собираюсь….., ты посмотри, что на повети делается, да там в дерьме корову спрятать можно, все ж годами копилось! – попытался протестовать я.
-    А ты говно не трогай, ты Володю смотри, - посоветовал опер и по шаткой лестнице шустро полез на чердак. Я поднялся по ступеньке на поветь и брезгливо ногой отодвинул лежавшее на щелястом полу полусгнившее женское пальто зеленого цвета - под ним Володи не оказалось. Осмотревшись по сторонам, обнаружил испачканные в засохшем навозе вилы. При помощи них вопрос, как искать под грудами гнилого тряпья и прочего мусора спрятавшегося Володю, был решен. Опер тем временем, судя по всему, падал. На чердаке звенели и бились бутылки, любовно собранные и отмытые хозяином дома для сдачи. Опер матерился, что-то трещало и пыль стояла столбом.
-    Неееет…, что за урод?….. к нему люди приехали, а он прячется, - нарочито громко пытался усовестить тишину опер, - Володя, ты лучше вылезай, скажешь, что за солью ходил к соседям, а то ведь найдем, хуже будет, - опер чихнул и кубарем скатился с чердака, таща за собой ржавую раму с колесом от велосипеда времен Крымской войны.
-    Видал!?, Раритет!, - восторженно заорал опер, потом осмотрев находку повнимательнее швырнул ее об дверь туалета в конце коридора, от чего та открылась, обдав нас новой волной зловония.
-    Ладно, давай под дом, - Мы вышли на улицу, открыли дверцу под крыльцом и низко пригнувшись, почти гусиным шагом вползли под дом. Было темно и к разгоряченному служебным рвением лицу липла старая паутина, под ногами что то мерзко чавкало. Опер снова споткнулся об бутылки и упал в целую их россыпь.
-    Бл****ть, су**ра…., вылезай лучше, - снова бросил в темноту свои угрозы опер. На наше удивление впереди послышалось деликатное покашливание, как будто кто то, страдая излишней застенчивостью хотел, что бы на него обратили внимание.
-    Кто там? Собака?……выходи! – предложил я. В ответ снова тихонькое покашливание, потом сопение и мы с опером в сумерках подполья увидели, как перебираясь через поистине королевские залежи тары к нам ползет мужичок. Когда он приблизился к нам вплотную, я дрожащей рукой зажег зажигалку и осветил ему лицо.
-    Ааааааа! Оооооо! Вааалоодя бл***…..!!!!! Мы одновременно взмахнули кулаками и новообретенный субьект упал назад на груду бутылок.
-    Эээ-э-ээээ, - попытался возразить он, но отправленный умелой рукой опера в нокдаун, снова упал в кучу. В наступившей тишине долго сыпались осколки и бутылки, Володя не шевелился. Опасаясь протягивать в темноту руку, я ногой пошевелил лежавшего «кренделя».
-    Ээ, вставай!, - а когда тот не ответил, добавил, - Вставай давай! - В тревожной тишине прошла минута. Лежащий в россыпи бутылок Володя зашевелился, послышался «хрустальный звон» и он сел, обшаривая темноту перед собой руками.
-    Ты че меня лапаешь !!!, - возмутился опер, отпихивая почему то мои руки, которые я протянул, пытаясь взять Володю за шиворот. Потом опер плюнул в сторону злодея и почему-то шепотом сказал. – Давай урод, вылезай! -  Мы расступились и Володя на четвереньках прополз между нами в сторону светившегося вдалеке отверстия дверцы. Первым на улицу вылез Володя, потом опер и наконец стеная и причитая, я. Признаюсь, что мы были немного взволнованы и начали заслуженно укорять Володю.
-    Ну, урод, ты какого хера спрятался, - кипятился опер, пытаясь заглянуть злодею в глаза, тот старательно отворачивался, пока его взгляд не наткнулся на меня.
Аааа урод, ты какую ху*ню на суде петь стал??!!!, - подключился к дискуссии я.
-    Какую такую?, - попытался удивиться Володя.
- Такую!, - не сдавался я, - Кто тебя бил, а?! Тебя еще никто не бил……пока не бил, - Володя геройски молчал.
-    Я его бить буду! - тихо предложил опер и со смаком пнул его по ягодицам. Володя стоически поморщился, как мученик эпохи раннего христианства, но ничего не сказал, продолжая смотреть сквозь нас в осеннюю даль колхозного поля. Тут в дискуссию вступил соседский мужичонка, ранее спокойно лежавший в кустах малины.
-    Вы Чееееее Володьку Трогаете!?….. – но попытавшись прорваться сквозь колючие заросли плодового кустарника опять упал, но и лежа на спине продолжал что то угрожающе мычать. Чтобы не привлекать внимания «сельского схода» мы втолкнули Володю в спасительную темноту дома. На кухне он был посажен на табуретку без седалища. Опер закурил, молча обошел сидящего и, наклонившись к самому уху тихо спросил, - Ну?..., - потом пустив злодею в лицо струю дыма повторил вопрос, - Ну? - Володя затравленно оглянулся на меня - гадливо улыбающегося, потом, судорожно сглотнул.
-    Ты Володя зачем неправду говоришь?, - бережно попытался вовлечь в разговор мужичка я. Мужичок молчал, вновь впав в нирвану, смотря немигающими глазами на  заблеванный таз, возле которого кот с урчанием пожирал объедки.
-    Нечего с ним цацкаться, - взорвался опер, дал злодею затрещину, от которой тот вместе с табуретом упал вперед, задница у него так и осталась в дыре табурета. Подобным образом дискуссия продолжилась еще довольно продолжительное время, причем Володя в ней принимал участие исключительно в качестве плохого немого комика, несмешно падающего на пол от очередной затрещины, коими мы с опером обильно поощряли артиста. Повторив в сотый раз, как он должен был на очередном судебном заседании разоблачить свои лживые оговоры славных сотрудников правоохранительных органов, мы с опером вышли, оставив Володю в табурете сидящим. Проходя мимо соседнего дома мы увидели, как  стоящий уже на четвереньках немытый мужичок грозит небу черным кулаком, одной галоши уже на ногах не было. Светило солнце, и та тревога, которая первоначально охватила меня при виде настороженного опера, прошла. Мы вышли на тропинку, идущую через заброшенное колхозное поле. Опер вновь насторожился. Вдалеке мы увидели скакавшего по полю коня, немного погодя до нас донеслось его ржание. Я хотел было пройти дальше, но был остановлен вопросом
-    У тебя бумага есть?
-    Есть, а тебе зачем?, - сначала не понял я. Потом догадавшись, что опер вряд ли будет писать стихи прямо сейчас, молча открыл подаренную им мне на день рождения кожаную папку и достал лист бумаги.
-    Мало, - меланхолично заметил опер. Я достал еще.
-    Можешь меня не ждать, - разрешил опер. Я молча пошел вперед. Миновал кирпичные развалины фермы, поросшие чертополохом и крапивой невиданных размеров. Уже был виден наш катер с веселящейся вовсю командой - там орало радио и капитан что то неразборчиво кричал в мегафон, когда меня обогнал стремительно бегущий опер. Он хрипел от душившей его злости и, не снижая скорости влетел на борт катера.
-    Пистолет…….., …… пистолет ……капитан у тебя есть!?
Капитан катера икнул и даже опустил поднятый стакан с разведенным спиртом из личных стратегических запасов.
-    Тебе зачем?, - не нашел ничего лучшего, как спросить я.
-    Я бл*дь….., - слова буквально клокотали и застревали в горле опера, - я бл*дь……, ….. Нах*й!……. - Дико оглядевшись  по сторонам и увидев багор, лежавший на палубе, опер схватил его и, взвалив на плечо, бросился в поле. Вдалеке резвился и ржал конь. В следующие полчаса мы стали свидетелями того, как размахивая багром как вертолет пропеллером опер бегал по раскисшему полю, пытаясь попасть по коню, а тот, взбрыкивая передними ногами, весело ржал, фыркая отбегая на безопасное расстояние.
-    
Утомленный опер вернулся на катер, молча выпил оставшийся в стакане капитана спирт и  закурил.
-    Багор, - понуро заметил капитан.
-    Какой багор?!, - не понял «зверолов».
-    Багор верни на место, казенное ведь имущество, мне без него никак, - пояснил капитан. Опер молча поднялся и еще минут 10 искал судовой инвентарь в зарослях крапивы на краю поля, потом притащил его и бросил на палубу. Мы поняли, что делать нам здесь больше нечего, и катер, тяжко отвалив от берега, пошел домой. Шли молча, «моряки» молча грустили - из за опера им не хватило спирта. Я молчал, потому как не решался спросить у опера что случилось, понимая, что произошло что то личное. Вскоре опер не выдержал и, косясь на нас, стал потирать левое плечо, бормоча под нос что-то ругательное. Я вопросительно посмотрел на него. Тот отвернулся и почти всю дорогу молчал, изредка кряхтя и потирая плечо. Уже перед самым подходом к городу мне удалось вытянуть из него, что оказывается, на сотрудника милиции было совершено нападение. Причем злоумышленник выбрал момент, когда сотрудник был наименее защищен, то есть когда опер осуществлял процесс дефекации и поэтому не мог оказать полноценного сопротивления. Выяснилось, что опер и  этот конь были ранее знакомы, и уже тогда гадкое животное выказывало неприязнь к нему, именно поэтому опер так настороженно вел себя в деревне и по дороге. А сейчас паскудное животное подкралось и смогло укусить его за плечо и спину именно в тот ключевой момент, когда уже следовало позаботиться о чистоте отдельных частей тела. Понятное дело, опер разволновался и постарался при помощи багра наказать обидчика. Я стал его успокаивать. Обьяснил, что конь плохо воспитан и испытывает неприязнь только лично к нему, а к правоохранительным органам в целом животное не имеет ни малейших претензий, поэтому и чувство собственного достоинства опера, как сотрудника милиции, страдать не должно - ведь он по прежнему опора и надежда всех  униженных и оскорбленных. Опер слегка успокоился, но взял с меня обещание, что я ни под каким предлогом в нашем отделе это рассказывать не буду. Я согласился, что в глазах молодых сотрудников, не разобравшихся в ситуации, это может выглядеть несолидно и его авторитет, который он так старательно зарабатывал последние годы, может быть умален. Все это я торжественно пообещал ему. Обещание свое сдержал, но странное дело, на следующий день в отделе об этом знали все.

Tweet