Несмотря на войну.

Вокруг цветы - маргаритки, тюльпаны, лилии, на полях разноцветный ковёр из полевых цветков - белые ромашки, жёлтые одуванчики. Цветут сады, палисадники, кажется, цветет сам воздух. И если не слышать шума моторов, рева и выстрелов танков, артиллерийских залпов, то кажется, что войны нет. В прозрачном синем небе порхают быстрые ласточки, на лету хватая кружащихся мошек.

Последнее лето этой проклятой войны. Берлин уже лежит в руинах. Советской Армии оставалось нанести врагам всего несколько хороших ударов, и фашистскому зверю будет начисто переломлен хребет. С запада идёт, катится, запоздав на пару лет Второй фронт - американцы. Из Москвы торопят - скорее, скорее!

Фашисты уже не те, что были в сорок первом - как бы разделились на два лагеря. Первый кричит - "Гитлер капут!", сдаются, бросают оружие, но остались ещё и непримиримые нацисты. Эти сдохнут, но никогда не поднимут руки. В тылу у победоносно наступающей Советской Армии, как чирей на седалище, оставался незахваченным мрачный средневековый замок, в котором засели остатки дивизии "Мёртвая голова" - гвардейцев Третьего рейха.

Засели плотно, с наскока их не взять, на переговоры не идут. На ультиматум советского командования ответили такими словами, что видавший виды генерал-майор Святченко сам не придумал бы таких.

Об этом он и думал сейчас, генерал-майор, украинец, коммунист товарищ Святченко, сидя в уютном кресле возле камина и накрыв ноги пледом. Он неторопливо ворошил длинной шпагой тлеющие на красном кирпиче угли и любовался вычурной каминной решёткой.

Генерал был не молод. Всю свою жизнь он просидел в центральном штабе военного округа в Киеве. Особенными талантами Святченко с детства не отличался, не выпендривался, был, как все и поэтому его ценили сначала учителя в школе, потом офицеры в училище, а потом и командиры.

Коллеги по службе Святченко уважали за то, что он наверх не лез, честно ждал очередного звания, в интригах участия не принимал. Анкета у генерала была чиста и непорочна.

Первую половину войны генерал, тогда ещё полковник, эвакуированный из Киева вместе со штабом, занимался тыловой работой, но не так уж рьяно как хотелось руководству старый полковник оправдывал доверие партии и вскоре полковник Святченко был направлен на фронт одерживать победу над Германией.

Святченко сначала очень волновался и переживал, но вскоре понял, что ничего в общем-то не изменилось. Как сидел он в штабе, так и сидит, думает и командует. А в атаку другие пущай бегут - они пешки, ими можно жертвовать. А он, генерал Святченко - шахматный король. Хоть ходит медленно и бьёт слабо, зато все остальные фигуры озабочены всю игру только тем, чтобы короля уберечь.

Такая игра Святченко нравилась. Он очень любил эту игру и никогда не задумывался над тем, что есть кто-то больший чем король, который фигуры шахматные на доске переставляет - короля, ферзя, офицеров, коней, пешек. Может и вовсе всю игру прекратить. Но это всё была уже наука "философия", а она была далеко за гранью понимания генералом основ бытия.

В данный момент генерал размышлял, напрягая надбровные дуги, словно думал он ими. В дверь постучали, и с докладом вошёл ординарец генерала капитан Тузиков - ухоженный подтянутый офицер.

- Разрешите обратиться, товарищ генерал, - высоким голосом произнёс Тузиков.

- Обращайтесь, - разрешил генерал, не повернув головы.

- Прибыл капитан Тихомиров, - доложил капитан, - и ждет в приёмной.

- Ага, - обрадовался генерал, поворачиваясь, - прибыл атаман шайки головорезов! Зови сюда!

Тузиков вышел и вернулся через несколько секунд с человеком среднего роста, капитаном - крепким жилистым черноволосым мужчиной с красивыми гусарскими усами.

- Здравия желаю, товарищ генерал! - громко сказал капитан Тихомиров.

- И тебе того же, - ответил генерал, откидываясь в кресле, - проходи, садись. Разговор у нас с тобой будет длинный.

В комнате было жарко от горящего камина, и хотя на улице вовсю бушевала весна, но камин у генерала топился весь день. Тузиков говорил, что генерал любит размышлять, глядя на пламя костра.

Капитан Тихомиров прошёл, скрипя начищенными до зеркального блеска сапогами, присел на указанный генералом деревянный стул с высокой резной спинкой и обвёл глазами комнату, в которой разместился генерал-майор. С первого взгляда было заметно, что до того, как сюда с шумом поселился советский генерал-майор, здесь обитали состоятельные люди.

Убранство помещения слепило золотым блеском, вещи были тяжёлыми и значительными.

- Нравится? - довольно улыбаясь, спросил генерал. - Всё домой заберу. Жаль только, камин никак не увезти, но решётку отправлю точно.

- Экспроприация экспроприаторов, - добавил он и весело захохотал.

Капитан Тихомиров улыбнулся шутке, а стоящий в дверях Тузиков радостно захихикал тоненьким голоском.

- Иди, иди, капитан, - прикрикнул на него генерал, - нечего тут блеять.

Тузиков тут же растворился в темноте двери, а генерал, налив в два высоких хрустальных бокала вина из пыльной бутылки, произнёс:

- Попробуй, капитан, вино - высший сорт! Тут погреб немецкий остался, там много бочек и бутылок. Немыслимое количество. Победим "фрицев", всё солдатам отдам, пусть хлебнут хорошего вина за Победу. А пока, капитан, выпьем за ответственное задание, которое нам с тобой поручило командование. Чтобы, бляха-муха, мы его с честью выполнили!

Капитан кивнул, офицеры взяли бокалы, чокнулись, генерал опрокинул в свой огромный рот, как в колодец, бокал тёмно-красного вина и довольно икнул. Капитан отпил половину и поставил бокал.

- Что, не нравится? - удивлённо спросил генерал.

- Не знаю, товарищ генерал. Я не много вин пробовал, всё больше водку да самогон. Поэтому не разбираюсь, - ответил капитан.

- Да, от самогончику нашего украинского и я бы не отказался. Из свеколки хороший получается. Чистый, как слеза младенца. Я бы мог и здесь пить хоть самогон, хоть водку, хоть спирт, сам знаешь. Но "путешествовать" по Германии и не попробовать их хвалёные вина? Так нельзя...

Генерал, помолчав, закусил вино зелёным луком и, наклонившись к капитану, спросил:

- Старый замок знаешь? Который третью неделю оборону держит?

- Слышал про него, товарищ генерал, - ответил капитан, глядя генералу в глаза тяжёлым волевым взглядом.

- Слышал - это хорошо. Но этого мало. А дело вот в чём. Местный патриот, коммунист из преданных нам людей знает, где расположен выход из подземного тоннеля в замок. У нас есть только один шанс, если ход ещё не завален, пройти по нему и проникнуть за стены.

Генерал сделал паузу, ожидая реакции капитана, но тот ничего не ответил, а просто смотрел на командира и как бы сквозь него.

- И знаешь что, капитан, я решил, что твои, только твои хлопцы могут проникнуть в замок. А у вас есть только один шанс - второго дубля не будет. Если операция с подземным ходом потерпит, я бы сказал, "фиаско", то надеяться больше будет не на что. Все подступы к замку простреливаются - много наших хлопцев там уже гниет. А стены в замке такие, что ни артиллерия, ни гаубица не берёт. Бомбили их, так ведь замок маленький - точно не попадёшь. Только лишь ям вокруг стен понаделали. Бойницы узкие, из снайперской винтовки не попасть, да и не перестреляешь их всех таким образом, сто с лишним человек. А наших гибнет, когда в атаку идут, каждый день по столько, сколько фрицев в замке, - спокойно произнёс генерал и внимательно посмотрел на собеседника.

Самому-то генералу было абсолютно начхать на солдат, которые каждый день шли в безнадёжную атаку на неприступный бастион. Когда-нибудь замок всё равно бы пал, но вчера "сверху" генералу намекнули на медлительность, неприсущую генеральским погонам, а подходящую больше полковничьим. И Святченко заволновался.

- Продовольствия и воды в замке запас большой, - продолжил генерал, наливая себе ещё вина, - это мы у местных коммунистов выведали. Прежний владелец замка барон... забыл, как бишь его дурака звали... да, чёрт с ним, вот он погреба внутри понастроил такие, что им на год жратвы и питья хватит. А потом мышей начнут есть, они научены, да будут солдат наших из бойниц постреливать. Так что нужно действовать, капитан, времени у нас с тобой нет. Что-то понадобится - сразу мне докладывай, оружие, людей бери, сколько надобно, но чтобы к выходным у меня на замке красный флаг висел. Ясно?

- Так точно, товарищ генерал, - не торопясь, ответил капитан, - разрешите мне ещё вина?

- Наливай, - ответил генерал и подумал о том, что будь в Советской Армии все такие командиры, как капитан Тихомиров, то мы бы войну ещё в сорок втором выиграли. Может быть, и не было её вовсе, войны этой.

А ведь пришёл-то капитан Тихомиров в их дивизию из милиции добровольцем на фронт. Взвод ему дали, думали - не сбережёт. А он сразу себя показал. Шесть танков немецких в первом же бою подбил и людей не растерял. Ходы тактические выдумывал, как будто в шахматы играл. Раз-два и шах. Три четыре и мат. Немцы бегут. И сам воин неплохой, с двух рук стреляет - в гильзу пистолетную с десяти шагов не промахивается.

Есть у человека талант воевать. И солдат своих научил всему, что сам умел. Поэтому генерал очень на Тихомирова надеялся.

- Вот, капитан, тебе вводная, - сказал генерал, наливая в бокалы вина, - а как уж твои бойцы будут действовать, проникнув в замок, я не знаю. Сам решай, но чтоб удар изнутри по фашистам был такой, чтоб они от него оправиться уже не смогли. Тогда мы их голыми руками возьмём. Есть у тебя такие люди, которые смогут незаметно в замок войти?

Капитан задумался. Может он, конечно, отправить в фашистскую берлогу трёх своих лучших бойцов, а сам снаружи остаться. Но слишком хорошо он генерал-майора Святченко знал, чтобы так сделать. Вспомнилось, как не удалась недавно атака на вражескую высоту у капитана Мальчикова.

Солдат он всех своих мёртвыми положил, чужих из соседнего батальона подставил, а сам живым ушёл. И не виноват он вроде, а всё же снарядил генерал взвод автоматчиков и перед строем Мальчикова расстрелял. Не хотел такой перспективы Тихомиров.

- Разрешите, товарищ генерал, я и сам в замок пойду, - уверенно попросил капитан.

- Сам? - удивился генерал. - Так ведь подохнешь же, или ты не боишься?

"В любом случае подохну", - подумал капитан и сказал:

- Главное, замок взять, товарищ генерал. Для Родины жизни не жалко.

"Врёт, а приятно, - подумал генерал, - не хочет, чтоб перед строем расстреляли. Но всё равно молодец".

- Хорошо, пусть будет по-твоему, - продолжил генерал, - завтра с утра получишь инструкции, подготовишься, отоспишься. Начнём операцию послезавтра часа в четыре утра, когда у фрицев самый сон. А мы с артиллеристами их помотаем весь день, постреляем, чтоб фашисты к ночи выдохлись и уснули без задних ног. С собой возьми бойцов, на которых можешь положиться, как на самого себя. Есть такие?

- Есть, товарищ генерал.

- Вот и хорошо. Вопросы имеются?

- Так точно, товарищ генерал, - задумчиво произнёс капитан Тихомиров, - как вы считаете, насколько мы можем доверять этому немцу-патриоту, коммунисту?

- Можем, капитан, - ответил генерал, - он нам не в первый раз помогает. Мы его из фашистского плена освободили, где он с соратниками по борьбе сидел в ожидании расстрела. К тому же он с тобой пойдёт по подземному ходу до замка. Говорил, что в детстве и юности много раз по этому ходу лазил. Так что не переживай, капитан, свой товарищ, надёжный, не подведёт.

Капитан утвердительно качнул головой, а генерал довольно откинулся в кресле.

- Разрешите идти готовиться, товарищ генерал? - спросил капитан Тихомиров.

- Давай на посошок к немецкому вину приложимся за Победу, - ответил генерал, наполняя бокалы.

Офицеры чокнулись, выпили залпом. Генерал взял с тарелки сала и закусил.

- Поешь сальца, капитан, - сказал генерал, - теперь это редкость. Почти как наше, только вкус все равно немецкий, приторный.

Капитан взял хлеба, сала, закусил.

- Расскажи-ка ты мне, капитан, поподробнее, - попросил генерал-майор, хитро улыбаясь, - как тебя, прославленного разведчика, свои же советские чуть вместе с фрицем пленным не расстреляли полтора года назад?

- Да уж, товарищ генерал, - смутился капитан Тихомиров, - история-то плёвая, и рассказа не стоит...

- Давай, давай, рассказывай, - строго приказал генерал, - не скромничай. А-то мне Тузиков говорил, что был такой случай, а как и что - он и не знает. Наливай ещё вина, ешь, не стесняйся и рассказывай со всеми подробностями.

Капитан Тихомиров налил вина, выпил всё до дна и, облокотившись на стол, начал рассказывать: "Тогда мы ещё в Белоруссии воевали, я ротой командовал. Иногда и самому приходилось в разведку ходить".

Тихомиров внезапно замолчал, задумавшись, а генерал Святченко нетерпеливо заёрзал в кресле, постукивая пальцем по бокалу.

"И вот однажды, - продолжил Тихомиров, - был приказ нашей разведроте "языка" доставить. И не абы какого, а непременно, чтоб офицер был или унтер на худой конец. Мои солдаты-разведчики мелочиться не привыкли, решили сразу офицера брать.

Поздно ночью с ребятами линию фронта перешли и в лесу затаились у дороги. Я под плащ-палатку форму фашистскую надел, солдатскую. Язык немецкий я немного знаю, со школы ещё помню кое-что и сам занимался по учебнику до войны. Решили ловить фрица на "живца". Долго в засаде сидели - всё утро, весь день, пока не стемнело.

Машин много было за день, но ни одного офицера, чтобы взять без шума можно было. Две легковушки проехали с офицерами, да их солдатня на мотоциклах сопровождала, а нас всего трое и было. Шуму лишнего не хотелось, стрельбу поднимать нельзя.

Пару раз унтер-офицеры проезжали на мотоциклах и один раз на лошади. Но мы всё крупную рыбу ждали, ничего не предпринимали, а уж когда темнеть стало, тучи нахмурились, ветер, того и гляди дождь проливной пойдёт, пожалел я, что того унтера на лошади не схапали - легкая добыча была. Стали мы вдоль дороги продвигаться, слышу - мотор загудел, явно легковушка. Эх, думаю, была не была, не пустыми же в часть возвращаться.

Скинул плащ-палатку и на обочине встал. Флажок красный заранее заготовленный у меня был. Вот, стою я, значит, машу флажком, показываю, мол, поворачивай налево на лесную дорогу в объезд".

Генерал Святченко весь напрягся и подался вперёд, внимательно вслушиваясь в рассказ собеседника. У него даже появилась на виске капля пота, так проникся он рассказом капитана Тихомирова.

"Машина немецкая притормозила далеко - метрах в двадцати от меня, - продолжил Тихомиров, - водитель голову высунул и кричит мне, естественно, по-немецки: "Что случилось?". А в машине вижу на заднем сидении офицер и Фройляйн, волосы длинные по плечам распущены. Хоть я и знаю немного немецкий, но произношение у меня такое, что любой фриц после двух слов бы догадался, что не немец я. Поэтому я и крикнул всего два слова по-немецки: "русские" и "прорвались". Спасибо, ветер помог, дул сбоку, может, они и не расслышали, что я там кричал.

Офицер из машины вылез и поманил меня пальцем к себе. Тут же мои разведчики из кювета выскочили. Но рано, только вспугнули добычу. Я уже как раз в это время возле водителя был. Тот и очухаться не успел, я полоснул его ножом по животу и в горло.

Баба их завизжала, а офицер автомат с сиденья схватил и хлестанул по моим ребятам очередью. Они оба сразу же и упали, а я с другой стороны машины был, спрятался. Он, фриц этот, ко мне рванулся. Я за автомат, да стрелять нельзя - ранишь его и тащи его потом полумёртвого на спине через линию фронта, а идти немало - километров двадцать пять.

Фашист орёт, сдавайся, мол, а сам прыгает, как козёл с той стороны машины. Наконец, додумался нагнуться, чтоб под днищем машины в меня пульнуть. Честно говоря, тут я струхнул, и уже палец на курок положил, чтобы его зеркальные сапоги и рожу очкастую автоматом раскрошить, да только вижу - поднимается один из моих бойцов - Гришка Смолин, и прикладом фрицу по черепу как даст!

Немец и рухнул, как мешок. Женщина его орёт: "Не убивайте, я своя, русская!" А куда нам с ней. Зарезал я её. Слышим - мотоциклы затрещали с той стороны, куда фрицы с бабой ехали. Выстрелы автоматные немцы услыхали и поднялись по тревоге. Я Гришке говорю, давай, мол, в машину, разворачивайся и гони от них, пока бензину хватит, а потом один к нашим добирайся.

Сам я фрица за шиворот ухватил и в лес заволок. Гришка, ни слова ни говоря, сел за руль, водителя немецкого мёртвого впихнул в салон на заднее сиденье, а я тем временем второго своего бойца в лес оттащил до кустов. Он уже мёртвый был".

Тут капитан Тихомиров запнулся и прервал рассказ.

Вспомнил он, что не был мёртвым второй боец - сержант-разведчик Гия Ахобадзе. Живот его был весь прошит немецкими пулями, ранение тяжёлое, не донести его, и сам не дойдёт. Когда тащил капитан Тихомиров Ахобадзе волоком по земле, кричал сержант от боли, а лишь в кустах положил, Гия потерял сознание и затих. Живот - сплошное кровавое месиво, рёбра переломаны, наверняка и позвоночник пули задели.

С такими ранами и на себе его долго не пронесёшь - умрёт на полпути. Но не ровен час, когда фрицы рядом будут, опять кричать начнёт. Дело, с таким трудом сделанное, провалит.

Посмотрел ему в лицо Тихомиров. Гия прерывисто дышит, бледный, словно полотно. На лбу капельки пота застыли, как росинки. Уходить надо, а не бросишь сержанта здесь живого. Найдут немцы - мучить будут, да так, что проклянёт Ахобадзе капитана. Нож у Тихомирова острый. Едва к горлу прикоснулся, потекла под лезвием струйка крови. Рванул капитан нож на себя и с силой вниз, мотнулась у сержанта голова, засвистел, пенясь кровью, воздух из горла, и умер человек.

- Ну-ну, а дальше? - сгорая от нетерпения, воскликнул генерал. Он, сидя всю войну то в тёплом безопасном блиндаже, то в спокойной квартирке в тылу под недюжинной охраной, любил слушать подобные истории, которые он потом, после войны кропотливо соберёт в книгу воспоминаний, кое в каких местах преувеличив свои заслуги, а кое-где и сам выступит в роли главного героя.

Капитан очнулся от тяжёлых мыслей и продолжил:

"Фашисту я связал руки за спиной и рот заткнул кляпом, пока он был без сознания. Гришка Смолин в машине сидел, ждал, пока фары немецких мотоциклов за поворотом не сверкнули, тогда он врезал по газам и помчался по дороге через лес. Я за деревом с автоматом спрятался. Фашисты мимо меня проскочили и за машиной погнались, стреляя на ходу. Немец пленный тем временем очнулся, крутит головой, щурится.

Я его за шиворот ухватил, пойдём, говорю. Он на земле сидит, мычит, вертится, пинается. Врезал я ему по шее, а он всё равно не идёт, бык упрямый. Тогда я его за ухо схватил, повернул ухо пару раз по часовой, как будильник заводят, и вверх приподнял. Вскочил он как миленький. Дал я ему пинка, и побежал он, а я за ним.

Гришка Смолин долго фрицев за собой водил, бежали мы, и всё рёв мотора слышен был. Мотоциклы трещали и стрельба автоматная. Не вернулся Гриша, не знаю, как погиб. Может, фашисты догнали и прикончили, а может, через фронт не смог перейти.

Я немца гнал бегом все двадцать километров. Кляп вытащил, но сказал, что если хоть пискнет, не убью, а язык отрежу. Еле живой он был. Сели отдохнуть, а он писать захотел. Тоже история. Руки-то у него связаны, а я же не буду ему петун из штанишек доставать. Пришлось развязать руки-то.

Он пописал, и так в расстёгнутых штанах на меня в драку и кинулся. Но устал фриц бежать со мной, привык всё в машине ездить. Я его ткнул кулаком, он обмяк и на зад сел. Я ему руки снова завязал, и пошли мы дальше. Трудно было его, придурка, мимо немецких постов протащить.

Я ему рот заткнул, а он всё норовил кляп вытолкать, чтобы крикнуть. Пришлось ему край рта ножом надрезать, чтобы больно было ему орать. Я же за ним всё время следить не могу - по сторонам смотреть надо.

Но немецкую линию минули в самую темноту - хоть глаз коли, в двух шагах ничего не видно. Сам я первым шёл, а немца за шею верёвкой привязал и тянул.

Вышли мы не в том месте, где я рассчитывал, промахнулись километров на пять. У наших постов расслабился, совсем забыл, что форма немецкая на мне. Слышу, окрикнули: "Стой, стрелять буду!" Я остановился, офицер немецкий мне в спину ткнулся головой, слышу - еле живой, дышит через раз. Два солдата в плащ-палатках выскочили из-за кустов, один, поменьше, с прицела не спускает, а другой, здоровый, орет:

- Хенде хох! Бросай оружие!

Я автомат с плеча скинул и руки поднял от греха подальше. Хорошо, что сразу ещё из кустов не пальнули.

- Гляди-ка, - говорит маленький, - понимает. А что это он, Вася, солдат ихний, офицера к нам на верёвке притащил?

- Не знаю, - отвечает Вася. - Там разберутся, где надо. - И кричит нам с фрицем: "Давай, давай, иди вперёд!"

- Ты им по-немецки скажи, Вася, - настаивает тот, что поменьше, - ты же знаешь.

А я им говорю, что не надо, мол, по-немецки говорить, я и по-русски всё понимаю, потому что я капитан Тихомиров из разведроты. Они рты открыли от удивления, но этот Вася-большой говорит опять, что там, где надо разберутся, кто я, а они меня сейчас туда, куда надо, отведут. Пришли мы в часть - как назло, никого не знаю, сильно мы с фрицем в сторону забрали.

Связали меня и вместе с пленным фрицем, обыскав, в землянку посадили до выяснения обстоятельств. Немец мне говорит, ну что, мол, доигрался, теперь и тебя расстреляют. А я говорю - да не должны, мол, выяснят всё.

Так и разговорились. О том, о сём, о войне, о жизни. Бабу ту русскую, которую я в машине зарезал, он любил, жениться хотел, да ему не позволили. Я ему говорить не стал, что нет её больше, сказал, что она в лес убежала.

И тут, пока мы с немцем говорили, влезает в землянку молоденький такой лейтенант, явно только что от мамкиной сиськи. Посмотрел на меня искоса, присел, достал лист бумаги, положил на планшет и приготовился писать карандашом. Долго таращился и молчал, а я не выдержал и спросил:

- В чём дело, товарищ лейтенант?

Он тут как подпрыгнет, чуть головой перекрытие не проломил, но не заметил и заорал, что есть мочи:

- Здесь вопросы задаю я! И я тебе, фашистская морда, не товарищ!

Немец мой от испугу голову в плечи втянул, а лейтенантик подскочил ко мне и схватил за плечо пальцами, а они у него тонкие и длинные, и спрашивает:

- Кто такой есть? С какой целью подослан? О чем говорил сейчас с этим фашистом?

Я ему отвечаю, что я, мол, капитан Тихомиров из разведроты такого-то пехотного батальона, документов с собой по понятным причинам нет, с немцем говорил о погоде.

Но он не поверил, долго ещё мучил всякими вопросами, а потом ушёл, пообещав меня к вечеру расстрелять. В полдень за мной политрук части приехал, забрал меня из плена, а немца отправили, как говорил большой Вася, "куда надо". Вот такая история, товарищ генерал-майор", - закончил рассказ Тихомиров.

- Да-а, - сказал Святченко, - запросто могли расстрелять. Война дело такое. Давай ещё по одной, и отпущу тебя, готовься, высыпайся. Это задание посерьёзнее будет, чем то, с "языком".

Генерал с капитаном чокнулись, выпили до дна.

- Надеюсь на тебя капитан, как на самого себя, - задумчиво произнёс генерал, - послезавтра ночью, ровно в три часа проводник прибудет в твоё распоряжение. Фамилия его товарищ Штадлер.

Едва заметно дрогнула щека капитана, глаза странно блеснули, как от боли.

- Что с тобой? - удивился генерал-майор. - Нервное?

- Всё нормально, товарищ генерал. Зуб стреляет. После Победы вылечу.

- А-а, ну-ну. Смотри, чтобы это тебя не отвлекало от выполнения задания. Иди, отсыпайся.

Капитан Тихомиров повернулся на каблуках и вышел, скрипя сапогами, а генерал Святченко снова потянулся к бокалу. Очень уж ему нравилось немецкое вино.