Жух-шух! Мы повсюду. Жух! – мимо пронесся исхудавший за зиму брат, едва не сбив меня с ног. Шух! – а вот и красавица соседка бежит вприпрыжку по зеленеющей степи, не обращая внимания на пристальные взгляды поклонников. Куда ни кинь взгляд – везде царит суматоха.

Мы очень спешим, ведь теплые дни уже наступили. Заготовки на зиму никого не интересуют. Сейчас на уме у всех только одно – Испытание.
Да, вы совершенно правы. Это одно из тех важных слов с Заглавной Буквы, которыми предки обозначали что-то очень загадочное и необъятное. Странная привычка, если вдуматься. С таким же успехом можно ставить заглавную букву в конце слова. Начало вещей, по большому счету, уже совсем не важно – если у чего-то есть свое имя, значит это «нечто» уже появилось на свет и тут ничего не поделаешь. Главное для любого события – не то, как оно началось, а чем, в конце концов, завершится. Нужно быть честным до конца: «вселеннаЯ», «любовЬ»,  «смертЬ». Вечные ценности часто начинаются с безнадежно глухих согласных и неприятных шипящих, но редко на них заканчиваются. По мне так уж лучше выделять мягкие знаки – это, по крайней мере, создает смутную иллюзию того, что, в конце концов, все будет хорошо.

Но Испытание, по старой традиции, пишется с заглавной буквы. Раньше его называли по-разному: Конец света, Апокалипсис, Армагеддон, Кияма, Рагнарёк. Наши предки любили напустить жуткого смысла в самые простые вещи. Они искали причину всеобщей погибели где угодно, но только не в самих себе. Легко считать смерть заслуженной казнью. А для того, чтобы назвать ее Испытанием, необходимо настоящее мужество.
Раньше здесь вздымались могучие каменные горы, усеянные светящимися кристаллами. В низинах между ними извивались гладкие черные реки. Их бороздили стальные корабли – сотни, тысячи судов с быстрыми гребными колесами. А потом… Потом в небе расцвели огромные красные цветы и наступила наша эра. Древние ошибались. Большой взрыв не создал новый мир, а уничтожил старый. Мы переждали время огня в подземных убежищах. У нас было много пищи и мало мыслей. Наверху что-то гудело и трещало, а наши новорожденные светились благословенным зеленым цветом. Уже через несколько поколений внутреннее сияние угасло, но вместо него пробудился огонь в наших душах.
Первое слово, которое теперь говорят дети, уже давно не «мама», нет. Они все чаще пищат «ночь» или «темно». Малыши рождаются и вырастают длинными холодными ночами, которые мы называем зимой. Короткие теплые дни, когда из-под бурого льда и спекшегося песка на поверхность пробивается свежая трава – лето. Опасные сумерки, пробуждающие к жизни густые тени с жадными глазами – весна и осень. Не спеши покинуть свой дом, не медли туда вернуться, иначе заворочается, проснется в древних руинах что-то голодное и злое, мелькнет промеж звездами, свистнет, ухнет – и поминай как звали, только тряпки рваные останутся, да пучок твоих волос деткам на память.
Страшно? А мы привыкли. Неведомые монстры просыпаются только в межсезонье. Раскаленное лето и окоченевшая зима – не их время. Это хорошо. Летом мы живем. Бегаем туда-сюда. Жух-шух. Жух-шух. Нужно многое успеть. В подземных озерах под пристанями, где швартовались старые корабли-коробочки, иногда можно найти немного пылающей воды. Древние обозначали ее какими-то буквами и номерами. Если спросите – по мне так это совсем ни к чему.  Горит, светит и греет одинаково, а, значит, зиму мы переживем без бед. К чему здесь цифры?

Жух-шух. Заберись на голое металлическое дерево, растущее на берегу черной каменной реки, оборви крепкую паутину, свитую великим пауком Горэнерго для ловли птиц – и получишь волшебную веревку, которой сносу не будет. Приезжие, правда, рассказывали, что далеко на севере по берегам потрескавшихся черных рек растут металлические деревья, верхушки которых светятся по ночам, а на заходе Солнца раздается громогласная молитва: «Внимание, включается аварийное ночное освещение». Если аккуратно срезать паутину с такого дерева и уронить ее на мокрую землю, то всякий, кто туда наступит, сразу же погибнет от судорог.

Молодежь в эти сказки верит, а старики втихаря посмеиваются. Они-то знают, что если бы Древние умели разговаривать, то наверняка договорились бы между собой не раскидывать в каменных горах семена могучих огненных цветов. Их пыльца лишена запаха, зато быстро лишает вас волос, ногтей и жизни. Зачем изобретать язык, если вы все равно не научились понимать друг друга?

Жух-шух. В покосившихся горах есть пещеры. Говорят, раньше там несметных сокровищ было видимо-невидимо. Входы в них закрыты прозрачными кристаллами – почти все они теперь разбиты дыханием красных цветов. Делать в этих пещерах, откровенно говоря, нечего. Повсюду лежит едкий пепел, который чуть пошевелишь – и вот он уже в воздухе клубится, в нос лезет, а ты потом красным кашлем изойдешь и навсегда говорить перестанешь.

Нужно копать. Рыть шлак у подножия гор. Там, в теплой сухой глубине, лежит достойная награда. Когда расцвели огненные цветы, испуганные Древние побежали к своим горам. Там-то их и засыпало-загубило, утрамбовало-задушило, спрятало-сохранило. Найдешь под шлаком скорченную мумию – считай, повезло. Добра на ней навалом.
Одежду – ту, что еще не совсем истлела, рви на клочки и обматывайся ими для тепла. Через стекла очков можно своих родственников разглядывать –они перед тобой начнут съеживаться и мельчать, а ты им, наоборот, будешь крупнее казаться. Если повезет, то ты сможешь отыскать наручные часы – лучше всего механические, с музыкой. Это великая ценность. Модель реальности в миниатюре.

Древние считали, что часы символизируют наш мир – стрелки вращаются вместе с планетами, наматывая на себя невидимые нити судьбы. На самом деле все немного иначе. Снимите с часов стекло, капните на короткую стрелку соком дикого вьюна и приклейте туда какую-нибудь муху, заставив ее стоять в позе безропотного смирения – со склоненной головой.
Заведите колесико. Если часы исправны, то вы сможете наблюдать всю нашу жизнь в действии.
Здесь есть над чем поразмыслить. Судите сами – 24 часа в сутки муха рискует расстаться с жизнью. Минутная стрелка рано или поздно совместится с часовой и попросту отсечет ей голову. Каждый час из механизма доносится музыка – незадолго до наступления смерти нашей героини, либо вскоре после нее. У мухи есть лишь 2 возможности умереть под торжественный звон хронометра – на пике света, ровно в полдень или на пике тьмы, в полночь. Так или иначе, шансы на столь славную смерть очень  малы и зависит вовсе не от усилий самой мухи, а от того, в какой момент времени жертву окажется на циферблате. Большинство мух покорно ждет своего конца и слушает мелодию, которая не имеет никакого отношения к факту их смерти, либо гибнет в тишине, так и не дождавшись музыки.

Жух-шух. Древние убивали друг друга ядами. Найдите в кармане у мумии прямоугольную коробочку с предупреждением об опасности. Достаньте оттуда белую палочку, подложите ее в жилище к недругу и подожгите. Когда он умрет, все вокруг будут говорить – его убил дым, а не злой сородич.

Жух-шух. А есть еще такой вариант – отыщите среди развалин стеклянную бутылку со смертельной жидкостью. Древние прекрасно понимали, что она вредит им, но все равно пили ее в ритуальных целях. Исполняя некий важный обряд, наши предки произносили заклинание «Тост!» и проглатывали строго отмерянное количество жгучей влаги, принося свое здоровье в жертву какому-то совершенно абстрактному понятию, причем делали это с такой радостной легкостью, с какой обычно возлагают цветы к алтарю доброго божества. Я ни разу не видел, чтобы муха добровольно приклеивала себя к стрелке часов и испытывала бы от этого неподдельный экстаз.

Жух-шух. Древние были сделаны из бумаги – именно поэтому они не выдержали грозного дыхания огненных цветов. Их души переселились в бумажные книги – хрупкие и мудрые. Тела же стали денежными купюрами – разноцветными бумажками, непокорными тлению. Если выкопать из шлака достаточно денег, то можно обложиться ими и пережить любую зиму. Деньги – это жизнь.

Жух-шух. Мы живем благодаря мертвецам. Кому-то это покажется странным или даже диким, но, если вдуматься, подобное положение дел полностью соответствует представлениям Древних о культуре. Умертви брата своего, выложи его тело на всеобщее обозрение – и ты преступник. Сделай из него чучело, набей его дерьмом, покажи свой шедевр публике – и ты художник.

Жух-шух. Мы суетимся и растем.

Жух-шух. Хитрим и выгадываем.

Жух-шух. Много копим и мало тратим.

А потом наступает переломный момент, когда, достигнув определенной степени благополучия, мы незаметно привыкаем к нему. Пресыщаемся. В голову закрадываются безрассудные мысли – «Нас много, мы сильны и способны на большее. Мы достойны жить иначе».
Потом появляется лидер. Он знает, куда надо идти. И мы идем. Затем бежим. Падаем, поднимаемся и снова бежим. Бежим, забыв обо всем, кроме заветной цели. Никаких остановок и преград. Никаких «я» или «он» – ведь если он упал, я буду должен помочь ему подняться. Есть только «мы» – огромная масса, променявшая разум и память на желания и чувства.

Это и есть Испытание. Если ты забудешь, какой ценой досталось тебе все то, чем ты сейчас владеешь, то, в конце концов, потеряешь инстинкт самосохранения и побежишь следом за незримым лидером, о котором ты знаешь лишь то, что он находится где-то там, впереди, за спинами твоих собратьев. Древние люди, увы, не прошли своего Испытания. Возможно, эти бедолаги даже не догадывались о том, что оно существует.
Теперь наша очередь. Много лет назад, до восхода огненных цветов, мы были безмозглыми грызунами и делали примерно то же самое, что и люди, но неосознанно. Теперь у нас есть выбор. Те, кто может преодолеть себя, станут  сопротивляться инстинкту саморазрушения – этому массовому эволюционному психозу, злому антиподу инстинкта самосохранения.

А можно сделать как я – бежать за лидером. Да, вы совершенно правы. Я не прошел Испытания. Заглавного мягкого знака в конце моей истории не будет.
Огромный ковер из бурых тел покрывает степь, превратив цветущую зелень в море из задыхающегося мяса. Мы бежим, склонив головы, постепенно наращивая скорость.
Интересно, о чем сейчас думает лидер? Начав это движение, может ли он остановить его?
Я знаю, что впереди обрыв. А под ним глубокая река с острыми камнями и сонными рыбами на дне. Рано или поздно о таких вещах начинаешь догадываться без всяких подсказок, ведь эта степь и обрыв дожидались тебя всегда. Даже самый хороший вожак может предложить нам лишь выбор из нескольких направлений. Спросите его, как выглядит конечная точка маршрута – и вы поймете, что я имею в виду.
Трагичность ситуации заключается в том, что я уже не хочу следовать дальше. Никто не хочет. Но выхода нет. Один, два, сто или тысяча одумавшихся не смогут остановить эту лавину. Остановиться должны все – моментально и одновременно. А так не бывает. Муха намертво приклеена к часовой стрелке. Мы понимаем это, и продолжаем бежать.
Осталось недолго – вот уже показался край обрыва, и товарищи, бегущие впереди меня, начинают исчезать из поля зрения.
Единственное развлечение, доступное тебе за секунды до смерти – твои собственные мысли.
Чем мы, в сущности, отличаемся от древних людей?

А может быть я – неразумный человек, которому снится, что он – разумный лемминг?
Мне вдруг становится легко и свободно.

Интересно – услышу ли я музыку?

Tweet