Иван пробирался сквозь засохший малинник к видневшемуся вдали полю. Где-то недалеко должна быть деревня, в которой он знал кое-кого из жителей. Иван совсем продрог и очень проголодался. Полдня он просидел в полусгнившем колхозном амбаре, дожидаясь сумерек, и теперь двигался быстро, почти бегом, чтобы успеть до темноты. Ночью ему не откроют.

В сожжённой дотла деревне на окраине леса Иван нашёл яблоню, на которой дозревали крупные сладкие яблоки. Утолить ими голод не удалось, только еще больше захотелось есть. Иван побродил по пепелищу, но ничего съедобного нигде не нашёл. Тлели, догорая гнилые брёвна фундамента. Сутулые, оголившееся от стен печи тянулись чёрными трубами в небо.

Не осталось ни одного строения. Не было и трупов. "Видимо, жители успели спастись" - подумал Иван и побрёл к окраине деревни, где в тумане промозглых сумерек над пожарищем возвышался остов когда-то большого здания - амбара или склада.

Когда он подошёл совсем близко, в нос резко ударил запах палёного мяса. Внезапно Иван всё понял. Догадался, почему нигде не было трупов. Он не хотел идти к амбару, но ноги сами несли его. Едкий дым до слёз щипал глаза, а Иван не мог отвести взгляд от лежащих друг на друге почерневших останков людей. Кожа на лицах обгорела и ссохлась, поэтому все трупы одинаково страшно улыбались, глядя выжженными глазницами кто в небо, кто в землю, кто на Ивана. Улыбался чёрный скелет, прижимая к груди маленькую дымящуюся куклу - своего ребёнка, улыбался беззубым ртом коричневый череп, выглядывая из-под горы полуистлевших тел.

Иван зажмурился и отвернулся. Внезапно что-то хрустнуло сзади и с глухим стуком упало. Иван автоматически отпрыгнул в сторону, перекатился до ближайшего бугорка и передёрнул затвор винтовки. Ничего. Всё та же тихая скорбь, тишина и запах смерти. Вероятно, от догорающего остова отвалился кусок и упал.

Иван повернулся и отпрянул от неожиданности. Рядом с ним на земле лежал ещё один мертвец - паренёк лет одиннадцати с простреленной насквозь спиной. Вероятно, успел вырваться и побежал, а немцы застрелили из автомата. То, что здесь похозяйничали фашисты, сомнений не было - то здесь, то там виднелись отпечатки тяжёлых кованных форменных немецких сапог.

Иван встал с земли и быстро пошёл по дороге к лесу, подальше от этого страшного места. Вскоре он наткнулся еще на один труп - полуголая молодая женщина лежала на обочине, раскинув в стороны руки, как мёртвая птица крылья, судорожно сжав колени. Прямо у виска, прикрытого белокурой прядью, виднелась маленькая дырочка, на которой запеклась кровь. Перешагнув через неё, Иван вышел на дорогу и ускорил шаг.

Не пройдя и десяти метров, он поймал прыгающую через дорогу крупную луговую лягушку. Это была большая удача. Лягушка была сытая, откормившаяся за лето, с толстыми ножками - прекрасный ужин. Пришлось вернуться в деревню. Иван нашел на пепелище одного из домов красные мерцающие угольки и поджарил на них лягушку. Обсасывая косточки, Иван подумал, что хорошо бы поймать ещё парочку таких, пока не затух костёр. Он побродил по нескошенной пожелтевшей высокой траве за домом, сильно шурша ногами, но никаких живых тварей больше не прыгало, не летало, не ползало. Пришлось оставить эту затею и двигаться дальше. Попив из колодца, Иван наткнулся на дорожный указатель и понял, куда ему нужно направить свои стопы.

Темнота незаметно сгущалась, Иван решил, что теперь уже можно идти прямо по дороге, а не плутать по обочине, царапаясь о ветви и то и дело проваливаясь в закрытые опавшей листвой рытвины. Похолодало, пришлось передвигаться бегом.

Если бы летом, можно было бы заночевать прямо на земле - не впервой, но осень уже запускала свои холодные пальцы под латаный-перелатаный Иванов солдатский китель, и снятое с полицая пальто не спасало от зябких объятий ночи.

Но всё-таки это было лучше - вот так мёрзнуть, бежать задыхаясь, чувствовать, как гулко стучит молодое сердце, гоняя кровь по венам, согревая тело. Это лучше, чем валяться мёртвым, превратиться в твёрдый как камень труп, лежать с выклеванными птицами глазами и обкусанным добрым ёжиком носом.

Сколько Иван бежал, он не помнил. Уже долго он семенил по заброшенному полю, когда дорога вдруг расширилась, и за холмом показалась маленькая деревенька. Страшно хотелось есть, а зубы стучали от холода. Кусок хлеба и пару картошин, да переночевать, хоть в сарае. А утром он уйдёт отсюда.

По огородам Иван пробрался в просторный, заросший травой двор. Огня в доме не было, но по запаху печного дыма было понятно, что в доме кто-то есть. Иван постучал в окошко. Долго никто не подходил, но когда Иван постучал ещё раз, испуганный женский голос спросил:

- Кто там?

Ваня подошёл к окну и ответил:

- К родственникам пробираюсь в Оршу, да заплутал. Не дадите ли хлебца кусочек, да бульбы. Есть очень хочется.

За окном долго молчали, а потом женщина тихо сказала:

- Иди себе дальше, нет у нас хлеба, и бульбы нет.

Больше она к окну не подходила, и Иван, устав звать её и стучать в окошко, осторожно пошёл вдоль деревни. Ещё в двух домах никто не ответил, в одном мужской голос пообещал накормить Ивана палкой.

Злой и голодный, Ваня сел под яблоней на укрытое ветхой тряпкой сено и незаметно уснул. Проснулся он оттого, что скрипнула дверь. Прогнавший давеча Ивана хозяин дома вышел на двор облегчиться. Забежав за хлев, он стянул штаны и присел.

Через минуту в лоб ему ткнулся ствол винтовки. Тот от страха пошатнулся и мягко опустился в собственную кучу. Иван для убедительности передёрнул затвор. Мужик задрожал и плаксивым голосом произнёс:

- Не забивай мяне, хлопчик, жана в меня, дочки. Возьми что хочешь. Не открыл я табе, боязно, бандиты ходют.

Иван увидел, что мужчина немолод и сильно испуган.

- Поесть бы мне, батя, и уйду я, - произнёс он, и мужик покладисто закивал головой.

Он натянул штаны и побрёл в хату. Иван винтовку не опускал. В сенях пахло кислятиной и плесенью.

- Погоди тут, - сказал мужик, открывая вторую дверь - вынесу тябе повячерить.

- Нет уж, - твёрдо сказал Иван, - проводи гостя в хату, раз уж пригласил.

- Жана в меня, - прошептал мужик, - злая як тигрица...

- Не страшно, - сказал Иван, для убедительности ткнув мужика стволом в спину. Чёрт его знает, что он там себе замышляет, может, у него обрез под печью.

Перешагнув порог, Иван услышал недовольный голос с печи:

- Кого ты там привёл, скотина, ночь на дворе?

- Тихо ты, дура, хлопец голодный, - огрызнулся мужик.

- Да что ж я, всех босяков придорожных буду кормить, что ли? - резким и визгливым голосом заверещала жена. - А ну, пошёл вон!

В доме было темно, и Иван сначала тихо прижался в угол рядом с дверью, но теперь глаза пообвыкли, и он увидел, как растерянно ссутулившись, стоит посреди хаты мужик, и как шевелится, отодвигаясь, маленькая занавеска на печи.

- Не ори, ружьё у него, - прикрикнул на жену мужик, взглянув на Ивана.

- Эка невидаль, - отозвалась та, - сейчас ружьё у всякого-якого, а людей честных грабить, последнее отбирать, это хорошо?

Если бы Иван не был партизаном, он бы растерялся. Но он помнил, как кулацкие недобитки, как их называли в отряде, прятали от бойцов еду и одежду, не хотели помогать партизанам - фактически роте красной армии - в борьбе против фашистов. Приходилось всё добро реквизировать, а недобитков расстреливать. За них же, мирных жителей, воюешь, и такое вот отношение нужно терпеть.

- Так сейчас будет, - сказал Иван спокойно и уверенно, - обоих застрелю и сам заберу, что хочу. Начну с бабы.

Он поднял винтовку и навёл на шевелящуюся занавеску.

- Эй, эй, хлопец, не шали, - испугался мужик, - дите в мяне там! Сейчас накормлю, не бедуй!

Он торопливо откинул заслонку у печи и вытащил оттуда маленький закопченный горшочек.

- Вот, - протянул он его Ивану, - бульба. Бяри скильки надо.

- Сами голодаем, - прибавил он, вздохнув.

Иван запустил в горшочек руку и вытащил три небольшие, ещё тёплые картофелины. Две положил в карман, одну тут же съел не чистя. Мужик торопливо потащил горшок обратно в печь.

- Эй, погоди-ка, - окликнул его Иван, - плохо угощаешь.

И взял ещё две картошины, оставив хозяину со злой супругой и ребёнком по одной. Ничего, они дома, найдут, что поесть. Да у таких скупердяев всегда что-нибудь есть припрятанное на чёрный день, не подохнут.

Хозяин глубоко вздохнул, а жена его на печи заворочалась. Но Иван не обращал внимания. Он сел, прижавшись спиной к теплым кирпичам домашней печи и с аппетитом съел рассыпчатую сладкую картошку. Ещё минутку посидел, отогреваясь от осеннего холода, затем встал и направился к выходу. Отворив дверь, обернулся и сказал:

- Спасибо, хозяева, за хлеб, за соль...

- Иди, иди себе с богом, - недовольно пробурчала с печки жена, да и с чего ей быть довольной-то?

Иван вышел из воняющих кислятиной сеней и услышал, как в хате резко и визгливо на одной ноте заверещала жена несчастного мужика, а тот оправдывался басом: "Бу-бу-бу, бу-бу-бу", заплакал ребёнок. "Ничего, от пяти картошин не обеднеют", - подумал Иван и направился к лесу.

А через полчаса он уже шагал по едва заметной лесной тропинке сытый и весёлый, отогревшийся и довольный. Рассвело. Верхушки тяжёлых сосен покачивались от ветра, скрипя и воя, шелестя ветвями. Там, наверху, в небе свирепствовал ветер, разгоняя облака. А они клубились - серые, плотные пониже, мягкие и белые, как вата, наверху.

Неожиданно ветер над самой головой Ивана разорвал облачное покрывало, и в этот кусочек показалось ясное, светлое, словно весеннее небо. Солнечный луч блеснул на мгновение над верхушками сосен и исчез.

Ивану захотелось разбежаться, как стрижу, взмахнуть крыльями и взмыть в этот осколок бирюзы, подняться над облаками и лететь там, где нет ни полицаев, ни немцев, лететь, подставляя крылья солнцу, лететь до самого Ленинграда, прилететь на Васильевский остров, впорхнуть в открытое окно, чтобы мама и бабушка застыли удивлённые... Какая глупость. Размечтался, как мальчишка, нужно идти дальше.

На опушке леса Иван увидел сложенное в стог сено и решил прилечь отдохнуть. Ненадолго, только перевести дух, ведь впереди трудный день. Но сухое сено окутало спокойным нежным теплом, как домашнее ватное одеяло. Иван уснул, почти сразу же. После холодной камеры в стогу было хорошо и безмятежно.

Приснилась ему Светлана. Живая и близкая. Будто идут они с ней к нему домой по Ленинграду, по Васильевскому острову, улицы пусты, Светлана в белом платье, держит Ивана за руку и смотрит ему в глаза. Они говорят о чём-то хорошем, таком, от чего сердце заливается сладкой истомой. Они подходят к двери его квартиры, за которой слышится голос бабушки и мамы. Долго звонят в трескучий звонок, но открывает им почему-то начальник полиции Федька и кричит каким-то резким визгливым голосом:

- Вставай, сука, выспался! - и пинает, пинает по ноге. Иван проснулся. На него смотрел в упор холодный ствол винтовки. Иван пошарил рукой возле себя. Оружия не было. Сбоку зло засмеялись. Краем глаза Иван увидел вчерашнего мужика, который поигрывал его, Ивана, винтовкой, а второй - полицай, снова пнув Ивана, прикрикнул:

- Вставай, падла! Руки вверх!

Иван поднялся с земли, и тут же ему в спину ткнулся ствол винтовки. Пришлось поднять руки. Обыскав Ивана, полицай вытащил из-за пазухи яблоко, пистолет и удостоверение, которое дала Ивану Светлана. Последнее крайне озадачило полицая. Он недоумённо почесал в затылке и вдруг неожиданно наотмашь ударил Ивана по щеке.

- Говори, сука, где взял? - визгливо и громко закричал он Ивану прямо в лицо. - Кого убил, бандитская морда?

Иван пошатнулся и тихо сказал:

- Это тебе Фёдор Данилович расскажет, когда узнает, как ты с его племянником поговорил!

Полицай оторопел:

- Да ты всё врёшь, сопляк! Чего это племяннику начальника полиции одному по лесу шастать?

Иван усмехнулся:

- А чего мне бояться? У меня оружие есть именное. Почитай надпись на "Вальтере".

Полицай, повертев пистолет в руках, обнаружил на рукоятке маленькую стальную табличку с дарственной надписью начальнику местной полиции от немецкого командования.

- Или скажешь теперь, что я этот "Вальтер" у него из кобуры вытащил? - усмехнулся Иван.

- Не знаю, - уже не так уверенно ответил полицай, - у нас здесь другой район, и свой начальник имеется. Вот к нему тебя доставим, нехай разбирается, кто ты и откуда.

- Ты сдурел, что ли, - разозлился Иван, - если иду я куда, значит, по заданию! Ещё не хватало, чтоб дядька мой узнал, что вы меня, как пацана, в стогу поймали!

- Давай ступай, не разговаривай! А то забью! - вдруг завопил сзади вчерашний мужик.

Иван повернулся к нему и сквозь зубы сказал:

- Хочешь убить, так здесь стреляй, а я никуда не пойду! Дядька мне этого позора не простит, так лучше уж я от пули подохну, чем от стыда! Первое серьёзное задание моё, "Вальтер" Фёдор Данилович свой дал, а я так попался... Давай стреляй, чего ждёшь?

Мужик тоже замешкался и ствол отвёл в сторону. Полицай сзади взвёл затвор. У Ивана похолодело внутри.

- Помереть хочешь, пацан? - грубо произнёс он. - Помрёшь! Правду говори!

Иван ничего не сказал, шагнул вперёд и ткнулся грудью о ствол винтовки - была не была - пусть стреляют, обратно в лапы к немцам Ивану совсем не хотелось. Полицай взглянул в бледное, как мел, лицо Ивана и нажал на курок.

Затвор только щёлкнул. Полицай громко и нервно захохотал. Иван рукавом поднятой руки вытер сразу вспотевший холодом лоб.

- Ай, молодец хлопец, - радостно заливался полицай, - сразу видно Фёдора Данилыча племяш! Я ж пошутил! Патрон-то я вытащил! Возьми свой "Вальтер", ступай с богом! Да смотри, впредь не попадайся!

У Ивана подкосились ноги, и он опустился в стог. Голова крутилась, как бешеная, и тошнило, словно на карусели.

- Винтовку отдай, - сказал он мужику. Тот бросил её Ивану.

- Привет Фёдору Даниловичу, скажешь от Мечика из Нерейши, он знает, - твердил полицай. - Сам-то ты откуда?

- Из Орши...- ответил Иван, засовывая пистолет за пазуху.

- Дорогу-то найдёшь? - поинтересовался вмиг подобревший мужик.

- Найду, не маленький, - огрызнулся Иван.

- Ну, давай, выполняй своё задание, - усмехнулся тот.

Иван накинул ремень винтовки на плечо и пошёл прочь по подмёрзшей за ночь дороге. Он шел и думал о том, что опять мог бы быть мёртв, и лежал бы с простреленной грудью на опушке леса в стогу. Сегодня смерть прошла мимо и только слегка коснулась его своим холодным колючим крылом.

Где она, эта черта, что отделяет жизнь от смерти? Иногда мы проходим, беззаботно ступая прямо по ней, по этой невидимой границе бытия, и не знаем о том, что забери мы чуть-чуть в сторону, и всё внезапно кончится! Весь мир перестанет существовать для нас.

Знать бы, где этот шаг.