Абстаятельства: у меня внутри, где-то между кишками и сердцем, живет оркестр маленьких барабанщиков в стиле нойз. Их там сотни. Они сидят, каждый в своей отдельной каморке, не слышат друг друга, их всех слышу только я. Большинство времени эти труженики ударного фронта дрыхнут, уронив головы на старые разъебанные барабаны. Но иногда, по необъяснимым ни мне ни кому другому причинам, они просыпаются, продирают пропитые и прокуренные глаза, дрожащими руками ищут под ногами покорёженные палочки и начинают что-то играть, каждый своё, в сой ритм. И так они рубят звуковыми волнами мои внутренности, а мне в эти моменты хочется танцевать пого, орать во всю мощь глотки либо самому сесть за ударную установку и присоединиться к их джеммингу. Обычно что-то из этого я и делаю. Но один раз я тщательно подготовился к их приходу. Я знал, что они просыпаются где-то раз в несколько часов во время усиленных запоев и закуров. Я затарился алкоголем, травой и договорился со знакомым другом-музыкантом о том, чтобы он предоставил мне на день их репетиционную базу. Все устроилось. И сидел, значит, я в почти пустой студии, там была только звукозаписывающая аппаратура, здоровенный то ли бонг, то ли там-там, три фляна водки и пакаван ганджубаса. Я все употребил, включил аппараты на запись и стал ждать. Через часа полтора они проснулись. И тогда начался полнейший пиздец. Я не стал ограничивать свои желания: я вскочил со стула, распинав бутылки, схватил в лапы там-там и взялся, пританцовывая на нем наигрывать нечто бешеное, потом в тему к игре подбирать и читать текст. По прошествии пятнадцати минут я ебнулся об пол и заснул. Через полчаса кончилась пленка. С утра я проснулся и поставил то, что назаписывал и мне оно очень даже понравилось. Я решил сделать из этого стих, а запись оставил себе. На память.

Стих: Записки Сумасшедшего

Абстаятельства: славна страна белорусская. Славна и пиздата. Хорошо иметь такую историческую родину и ганджубас пиздатый, и самогонка из картофеля идет по горлу без препятствий, и дефки там, красивые да неискушенные в провинцыях. В общем, рай земной. И в очередной раз решив взять руки в ноги и мотнуть стопом из одного конца сей славной страны в другой, а конкретно из Гродно в Минск, а после уже вообще съебать обратно в Россию. И наматывая километры дорог на свои руки, я ехал на левых тачках сквозь тело Белоруссии. И угораздило меня, бухущего и злого, зависнуть по независящим от меня причинам в городке Барановичи. Там я с бутылкой спирта непонятно с какого хуя встал на главной площади города в воскресный день и стал читать какие-то апокалиптические проповеди, что делать, если прет сильно, умею. А Барановичи хоть город хоть и небольшой, но дурильня там своя все же имеется. Так вот в эту самую крезу меня и забрали незамедлительно. Накачали какой-то химией под завязку и посадили в палату, полную совершенно натуральных психов. Не то что я со своими проповедями. В палате я протрезвел окончательно, выветрил химию и наслушался сумасшедших речей от пациентов больницу. Оказывается, в Беларуси очень даже уникальные шизофреники. Я так вдохновился их речами, что даже написал вот эти Записки , спрятал их подальше. А через день меня отвели на проверку, где я показал себя абсолютно вменяемым и меня выпустили. Из Барановичей я незамедлительно уехал, увозя с собой листок со стихом и воспоминания об обвалившемся кафеле на полу и стенах, дырявых лестничных пролетах и пружинных кроватях с ремешками, на всякий случай.

Стих: Re: Mark

Абстаятельства: представьте себе весну на Южном Урале. Представили? Нет? Тогда я обрисую: языческие боги страдают от недержания мочевого пузыря и нервов, они непрерывно льют нам на головы свою небесную жидкость и регулярно ебошат молниями. Кроме того, холодно до стука в костях и воняет довольно дико, причем так, что нос иногда носишь в кармане. Все чем занимаются люди в эти резиновые дни это уныло трахают мозги себе и окружающим. И когда в череде этих унылых дней живешь один в пустой однокомнатной квартире, где сортир и есть эта комната, заменяющая все подсобные, гостевые и спальные помещения. Когда книги, которые берешь в долг у друзей, ты, прочитывая страницы, рвешь на туалетную бумагу. Когда процесс поглощения редкой пищи превращается в процесс ее извергания либо естественным способом либо посредством блёва, если желудок с непривычки охуевает от неожиданного прихода еды. Так было со мной. И когда ко мне в таких условиях непонятно какими путями попал альбом с репродукциями Шагала, это было какое-то ниибическое чудо, упавшая с неба на башню книга. И просмотрев альбом я не стал вытирать им жопу и не потому, что там глянцевая бумага, нет; просто Шагал это было нечто святое, светлое и разноцветное, что так поступить с этой реликвией не поднималась ни рука, ни жопа. И я сидел на своем толчке раз за разом окунаясь+ не думайте, не в дерьмо, а в миры Шагала и мне становилось хорошо и вроде даже дождь за маленькими окнами шел кислотный, родной. И в один момент я подорвался куда-то к соседям, выпросил письменный инструмент, лист бумаги и, подложив под него альбом Шагала, стал писать. И написал. Правда первое время хотел вытереть написанным зад, но удержался.