За окном лил мерзкий промозглый ливень. В палате стояла бальничная вонь, с едкими примесями сырости и хлорки. Уткнувшись носом в коричневую, от постоянной выжарки, наволочку, он тихо постанывал и старался перевернуться на спину. Навязчиво болели пролежни, постоянно сочащиеся и прилипающие к простыни. Ему жутко приспичило по нужде и в течении получаса он непослушными пальцами давил на кнопку звонка, но сестра всё не появлялась. Он уже начал бояться, что его забыли, ведь уже вечер и никто не хочет работать, а, темболее, заботиться о старом вонючем скупердяе. Он слышал разливистый и задорный смех медсестёр, отголосками доносившийся из манипуляционной. Им всегда весело, они пьяны и молоды, а он – умирающий одинокий старик. Он вспоминал свою жизнь, ведь когда-то у него была куча денег, он беззаботно жил и не в чём себе не отказывал, было всё: любимая работа, семья и вообще полный фарш по жизни. Он вспоминал свою дочь, и, так и неуспевшего родиться сына, врачи сказали это был сын, а ведь он так мечтал о сыне, наследнике и помошнике в делах, он бы сделал из него человека…от этой мысли на глазах играли искорки слёз, всё потеряло смысл после того случая. Почему? – Этот вопрос молотком вбивался в его мозг, почему именно с его семьёй это должно было случиться? А всё могло быть иначе, теперь он один. Его кулаки сжимались в бессильной ярости, ему хотелось бежать и орать во всю глотку, но он лишь заходился в бешеном приступе кашля, разрывавшего его лёгкие на куски. Опять кровь на платке. Он умирал. Умирал медленно и унизительно.

Ему уже было невмоготу, мочевой пузырь готов был взорваться с минуты на минуту. Он нажал кнопку звонка и держал её неотпуская. Вскоре в палату влетела разъярённая немолодая медсестра. Она с разбега вкатила ему два куба димедрола и лишь после этого с перекошеным, от недовольства, лицом подала судно. От неё разило чесноком и водкой. В нетерпеливом ожидании, она сосредоточено выковыривала коротким и грязным ногтём застрявшие в зубах остатки ужина и вытирала добытые элементы об заляпаный халат. Когда судно было заполнено, она с ловкостью выудила его из под грузного тела и, поставив на пол, задорно подпихнула его ногой под койку, при этом часть содержимого выплеснулась на пол. Грязно ругнувшись, она с той же лёгкостью упорхнула в коридор, сверкая грязными порепаными пятками в подраных шлёпанцах, при этом так грохнув дверью, что желтая штукатурка над дверью посыпалась хлопьями.

Он опять остался один. На город опускалась ночь и в палате было почти темно. Ничего, по крайней мере сегодня его не будут мучать кошмары, потихоньку димедрол давал о себе знать и морщинистые веки тяжелым занавесом опустились на выцведшие глаза с пожелтевшими белками. Его разбудил оглушающий грохот грома. Ливень всё не прекращался, из разорванного брюха черной жирной тучи сверкали острые разряды молний. Из трещины в потолке разражающе капала вода в, заботливо подставленный, ржавый таз. Его тошнило от собственной беспомощности. Дорогие швейцарские часы – всё, что осталось от былой роскоши, показывали три часа ночи, но спать совершенно не хотелось. С нижних этажей доносились звуки перекатываемых каталок, это везли очередных «счастливчиков» в реанимацию.

Его размышления о смысле бытия были прерваны звонким цокающим звуком каблучков, стучащих по каридору, выложеному выщербленой плиткой. Каблучки затихли у двери в его палату, привычно скрипнула дверь и палата наполнилась непривычным терпким ароматом дорогих духов. В темноте он с трудом разглядел белый халат и лоток в руках медсестры. Медсестра? В такое время? Тогда почему она не включила свет? Он не знал её, за три года пребывания здесь, он научился различать звуки знакомых шагов и запахов. Её запах был приятный и свежий, но чужой и какой-то холодный. «Может,новенькая?» - промелькнуло в его голове. Незнакомка подошла вплотную к койке, но он всё еще не мог разглядеть её лица, как вдруг вспышка молнии осветила палату и дала возможность, на доли секунды, лицезреть поситительницу. Она была божественна. В неестественном, голубоватом свете её лицо выражало смертельное спокойствие и отчуждённость. Огромные чёрные глаза, пухлые красные губы, точёный нос и, слегка округлый, овал лица, обрамлённый чёрными длинными локонами. Именно так он представлял себе богиню, или ангела во плоти. Она прекрасна.

Она молча поставила лоток на тумбочку и робко присела на стул, стоящий возле кровати. Можно было подумать, что она любуется им. Он видел огоньки, играющие в её глазах, отражающиеся вспышки молний. Он лежал в недоумении, но не смел проронить и звука, на эти мгновения он словно лишился дара речи. Разрывая пелену черной тишины, бархатный певучий голос произнёс: «Ты не помнишь меня?». Он всё еще ничего не понимал, но почевствовал, как дрожь и холодный озноб изнутри медленно разливался по его телу. «Богиня» зажгла свечу и придвинулась вплотную, позволяя ему рассмотреть её лицо.

Его словно ударило током, он сжался и отпрянул, как напуганный зверёк, его глаза распахнулись, от нахлынувшего ужаса, морщинистое лицо исказила гримаса страха. Она опустила глаза и её губы растянулись в дьявольской усмешке. «Значит вспомнил. Мне прийдется это сделать». Она заклеила его рот широким скотчем. «Я выслушаю тебя, но не сейчас, я слишком долго ждала. Тебе ведь, всё еще не верится, что перед тобой та пятилетняя девочка с вокзала? Прийдется поверить, я тебе всё напомню, освежу память, а кое-что ты узнаешь впервые, но, в любом случае, знай, этот разговор – последний в твоей жизни».
Его руки судорожно сжали одеяло, как будто оно было его последней спасительной соломинкой, хотя он отчетливо сознавал, что его уже ничто не спасёт.
Девушка встала у его ног, вылезшая из-за тучи луна озарила её красивое и серьёзное лицо. «В тот день ты сломал мою жизнь. Ты купил меня, купил, как покупают парасёнка, чтоб патом заколоть и съесть. Да, у меня небыло детства, я родилась на памойке и всё, что я помню – грязный вокзал, заплёваные мусорники, вечно пьяная мать, пропившая квартиру после смерти отца. Еще не научившись ходить, я ползала по цементному полу, питаясь объедками, заботливо подкинутыми сердобольными прохожими или привокзальными торговками. Я спала в картонной коробке из под телевизора, укрываясь старым вонючим пальто, с поеденным молью воротником. У меня небыло игрушек, небыло друзей. Когда я стала постарше, я начала попрошайничать и клянчить еду, чтоб прокормить себя и, уже не выходящую из запоев, мать. По утрам, когда мать просыпалась, пытаясь опомниться от очередной пьянки, я расчёсывала её грязные засаленые волосы, я до сих пор не могу забыть этот жуткий запах её немытой головы. Её бесчисленные любовники, такие же пьяные и вонючие, оставляли на её лице следы благодарности, в виде синяков, а мне иногда приносили конфеты. Моя жизнь была гавном, но ты сознательно вступил в него и оно облепило тебя, прилипнув намертво.

В тот день, когда ты появился, мать была пьяна вдрызг уже четвёртый день подряд. Ты предложил ей за меня 100$, на что она улыбнулась своей беззубой улыбкой, и затребовала 300$, на 200$ вы сошлись. 200$ за девственность пятилетней девочки, помоему,вполне приемлимая цена. Нет, ты был так добр, ты даже купил мне мароженое, эскимо с орехами, первое в моей жизни эскимо с орехами. А потом, час спустя, ты с остервенением трахал меня, трахал меня, как зверь, как голодное животное, впиваясь в меня и разрывая мою несозревшую девственную плоть своим огромным ненасытным членом, тебя возбуждал мой плачь и крики, а я просила, нет, я умоляла тебя остановиться и отпустить меня, но ты продолжал, сжимая меня в своих сильных ручищах. Ты бил меня по лицу, заставил сосать свой окровавленный член, после чего жестоко изнасиловал в задний проход. Я чувствовала, как рвётся моя промежность, как начинается кровотечение. Затем ты кончил мне на лицо, размазал сперму, обтерся и с отвращением сплюнул, сказав, что из меня получится отменная шлюха. А потом ты просто ушел, хлопнув дверью этой занюханой ночлежки.

Я очнулась уже в больнице, внизу живота что-то противно тянуло, это были швы. По венам растекалась чужая кровь, обещавшая восстановить потерю моей. Врачи были очень добры ко мне, но на следующий же день я сбежала. На вокзале я обнаружила свою мать, лежащую в луже своей мочи, меня стошнило, но я всёж заглянула в её глаза, помоему, она даже не узнала меня. Часть денег она успела пропить, а остальное украли её же дружки. Для меня она с того дня стала просто омерзительным существом и я всё решила для себя.

Некоторое время я жила у цыган, потом сбежала от них, познакомившись с одной старой учительницей, приютившей меня у себя и научившей меня читать, писать и многому из того, что умела сама. Я любила её, как мать, нет, даже больше, чем мать. На её могиле я поклялась, что когда нибудь стану достойным человеком.

Первое время я зарабатывала на жизнь воровством, искусно научившись этому у цыган, использовавших дар гипнотического воздействия на психику. Всё своё свободное время я проводила за чтением книг. Теперь я юрист. Обвинитель. У меня отличная репутация и заработок соответствующий. Я долго искала тебя. И каково было моё удивление, когда я нашла такую добропорядочную семейку: дочь, беременная жена и любящий муж и отец. Благо, моя профессия требует полного освобождения от предрассудка принципиальности.

В тот день было очень жарко. Кажется, твоя жена и дочь собрались за покупками, они, конечно, и не догадывались, что эта поездка будет для них последней. Авария была ужасной – лужи крови, машина в лепешку,и два изуродованых трупа, хотя нет, простите, три трупа. Еще неродившийся младенец. Кстати, хочешь знать сколько стоила их жизнь? 10 тысяч. Да, расценки возрасли за последние годы, но я нисколько не жалею. Я получила то, за что заплатила, как ты когдато. Всё честно. Я была на похоронах, видела твои страдания, твои слёзы, но этого мне было недостаточно. Ты куда-то исчез, но я опять нашла тебя и спустя много лет пришла за тобой. Твоя жизнь ничего не будет мне стоить я всё сделаю сама. Мною никто не будет гордиться, никто не будет меня стыдиться, по твоей милости у меня никогда не будет детей».

Она мелкими шажками расхаживала по палате, по мертвенно-бледному лицу пролегли тонкие блестящие дорожки слёз. Слёзы беспомощной ярости и обиды. Она с ненавистью смотрела в сторону обездвиженого тела. Резким движением она сорвала скотч с его перепуганой физианомии. «Говори, но помни, что бы ты не сказал, всё будет использовано против тебя, в любом случае». По её лицу скользнула тень сарказма. Он издал свистящий звук, заходясь в свирепом приступе кашля. Она смиренно ждала. Откашлившись и, в очередной раз заляпав кровью платок, он затрясся в истерике, слёзы лились градом, он стонал, бессильно комкая одеяло и, отдышавшись, прохрипел: «Прости, прости… Боже, прости меня… Я..Я не хотел..я..»

Резким движением она снова заклеила ему рот скотчем, а, заранее приготовленные, наручники крепко зафиксировали его руки и ноги, приковав к поручням кровати. «Ну всё. Хватит, мне надоели твои сопли. Прежде, чем ты сдохнешь, ты испытаешь хотябы малую долю тех мук, что испытала я». Подойдя к лотку, она взяла какой-то предмет, при этом, до него донёсся резкий запах скипидара. Грубым рывком она скинула с него одеяло, затем уверенным движением стянула штаны и жестко ввела клизму в анал. Обжигающая смесь растопленного скипидара, соли и йода медленно растекалась по кишкам, заставляя его извиваться, стонать и обливаться потом. Его глаза почти вылезли из орбит от адской боли, заполняющей все его внутренности. Введя весь раствор до последней капли, она заткнула анус пробкой от шампанского и, на мгновение, замерла тихо сказав: «Кстати, меня зовут Ангелина, а для тебя – просто Лин». Сильным толчком она затолкала в анус спираль кипятильника, продвинув пробку вперёд по толстой кишке. Вставив вилку в розетку, она в последний раз заглянула в его, обезумевшие от боли и ужаса, глаза, неприязненно поморщилась, прошептав: «Теперь мы в расчёте», и поспешно застучала каблучками к двери. Уже идя по коридору, она уловила глухой звук взорвавшегося кипятильника и печально ухмыльнулась. В этот момент, какая-то часть в её сердце превратилась в рубец, наконец перестав кровоточить. Перед ней дверь в новую жизнь. Жизнь без прошлого, но с будущим.

Утром в палате всё еще стоял запах жареного мяса со скипидарным соусом. Изумлённые медсёстры увозили тело в морг. Вся больница сбежалась смотреть на редкостное проишествие. Никогда еще у него небыло столько поситителей.
Видавший на своём веку и не такое, патологоанатом, равнодушно зафиксировал смерть от сердечного приступа.

Царевна БезхуЯна.
deliya@yandex.ru

Tweet