Этот ресурс создан для настоящих падонков. Те, кому не нравятся слова ХУЙ и ПИЗДА, могут идти нахуй. Остальные пруцца!

ПАСХА — 53. Реинкарнация 25

  1. Читай
  2. Креативы
1

— Чаво вы тут фулюганичаити? Чичас милицию позову, шляются тут ряженые всякие на ночь глядя! — пожилая санитарка в замызганном рабочем халате и в подобии тюрбана из вафельного полотенца на голове стояла в дверях со шваброй наперевес и так дышала свежим перегаром, что даже стоящие чуть в стороне остальные члены экспедиции скривили лица.

— Из ржаного хлеба брага, небось сахар и хлеб у детей крадут, сволочи, — негромко, но отчётливо проговорила Ведява, повертев носом.

— Откуда такие познания? — поинтересовался стоящий рядом лётчик, обмахивающийся раструбом промасленной краги.

— Поработай с мужиками с моё, у меня нюх гораздее, чем у любой собаки. Стоит одному мокрогорлому в поле выпить, так я на соседнем гектаре учую, что и сколько. Так-то я и сама не против, но только после работы и чтобы стол был накрыт, а эта старая жаба земляная подмышкой небось занюхивает, Красной Москвой не хуже браги несёт. Подойдёмте поближе, как бы чего не вышло.

— Не думаю, что Гошнаг себя обиду даст.

— О ней я как раз меньше всего переживаю, — Ведява буквально переставила Виктора Аполлинарьевича в сторонку.

— Бабуля, позовите заведующую, пожалуйста! — вежливо попросил Хакурате и полез в портфель за листом бумаги для расписки.

— Кобылья трещина тебе бабуля! Прикатился хер с горы, заведующую ему вынь да положь!

— Вы знаете хоть, с кем разговариваете? Между прочим, я...

— Зря стараетесь, Шахан Умарович, надо быть ближе к народу и к его чаяниям. Просящему у тебя — дай.

Гошка ловно поднырнула под рукоятку швабры и резко выпрямилась, выставив вверх плечо. Оставшиеся у санитарки зубы клацнули, пасть захлопнулась, и она, закатив глаза, стала молча валиться вперёд. Талько вывернулась из-под массивной туши, успела выдернуть швабру из ослабленных рук санитарки, и та рухнула прямо на зазевавшегося Хакурате, повалив его на пол вместе с портфелем, как большую усатую кеглю.

— Ибо всякий просящий получает, и ищущий находит, и стучащему отворят. Пока всё канонично, только помогите мне эту лошадь от товарища председателя отлепить, мало ли кто увидит и сделает неправильные выводы.

— Откуда такие познания в Священном Писании? Нагорная проповедь, евангелие от Луки как-то не вяжутся с твоими социальными идеалами. Блаженны кроткие ведь, ибо они наследует землю? — Виктор вместе с Тамарой привалил всё ещё неочухашуюся грымзу к стене.

Изо рта нянечки обильно текла кровь, видимо, та откусила себе кончик языка. Гошнаг оглянулась на Хакурате, которого Ведява отряхивала, подняв с пола на ноги.

— Да что за день-то такой сегодня? Теперь этот весь вымазался, только в крови. Снимайте быстро гимнастёрку, дядя Шахан, дети увидят и все казённые матрасы обсикают со страха. Василий, принеси быстро из повозки кафтан, товарищу областному большевистскому вампиру переодеться надо, а я пока число кротких приращу.

Гошка размотала тюрбан из вафельного полотенца, достала из рукава штык, распорола ткань на две части. Одну протянула Хакурате, а вторую засунула в рот бабке, начавшей подавать признаки жизни. Далее пришло время завоёванного в бою трофея. Талько пропустила рукоятку швабры насквозь через рукава халата нянечки и начала трепать той уши, пока не открылись мутные глаза.

— Сиди на жопе ровно и тихо, иначе я вернусь снова. Кивни, если поняла. Молодец. Ключи от комнат где? Чего мычишь? А, извини. В кармане? Я сама достану, не телепайся. Тут только два. От муму и от мумуму? Главный вход и со двора? Спасибо, разговорчивая. Василий, запри дверь и оставайся здесь, будешь спины наши прикрывать. Как-как, сядь и посрак, ты же в камере устав караульной службы изучал. Полезет кто — стреляй сначала в воздух, потом в злодеев. Ведява и Виктор со мной, Тамара помогает дяде Шахану оттереться и переодеться. Интересно, вода здесь есть, а то они до утра так и будут насухую жмыхаться.

Ведява вытянула одну руку ладонью вперёд, сделала полный оборот и указала на дверь за длинной доской с крючками, на которых висела нехитрая детская одежонка. Гошнаг толкнула дверь и щёлкнула носиком выключателя. Перед ней открылся ряд из шести настенных рукомойников с длинной общей раковиной-водосборником под ними, а так же два напольных поддона для мытья ног.

— Тамара! Перебирайтесь сюда, а мы дальше пошли.

Вестибюль сиротского дома представлял собой большой двусветный прямоугольник c большой купеческой люстрой в середине потолка и многочисленными дверями, большинство из которых, по счастью, имели обозначающие таблички.

— Медсанчась, Канцелярия, Пионерская, Дезинсекционная...— Гошнаг читала надписи и дёргала за дверные ручки — всё было закрыто.

— Зиси... дизи... — это что? — Ведява настороженно рассматривала табличку, держась за ручку кабинета.

— Если по-простому, то вошебойка.

— Равдже пре куй! — Мокша отдёрнула руку и перебежала другую сторону вестибюля к распашной двери с надписью «Столовая» и принюхалась. — Щи щавелевые с яйцом на куриных хребтах и вытопленной коже, сазаньи котлеты с макаронами и компот с вишней. Неплохо кормят ребят, смотри-ка...

Гошка тем временем дошла до дальнего торца вестибюля, постучала в располагающуюся посередине дверь заведующей и махнула рукой, подзывая остальных.

— Позакрыто всё, а у бабки только два ключа, от парадного и чёрного ходов. Какие будут предложения?

— Давайте разделимся. Мы с Шаханом наверх по одной лестнице, ты с Ведявой — по другой, Виктор с Васей парадную дверь запрут и с чёрного хода попробуют зайти, — Тамара приложила ухо к двери. — Тихо как в гробу.

— Не накликай! — Ведява отодвинула грузинку и наклонилась к скважине замка.

— Не думаю, что нам надо разделяться. Кто-то из вас здесь был раньше? — лётчик задумчиво шарил по карманам своей чёрной кожаной куртки.

— Я только мимо проезжала и проходила. Сзади и не была, даже не знаю, где там дверь и куда она ведёт, — ответила Талько.

— Был и не раз. Задняя дверь чуть правее середины, если с улицы смотреть, но не заходил в неё, мне всё со стороны вестибюля показывали. В обоих крыльях спальни, на втором этаже младшие дети, на первом — старшие. Слева мальчики, справа девочки, если ничего не поменялось за пару месяцев. Здесь же не только детский дом, а в большей части областной приёмник-распределитель. Земля наша, здание наше, кадры хоть и неказистые пока, но тоже наши, а подчиняется Краснодару. Государство им деньги бюджетные выделяет, нам только по шапке и достаётся, случись чего. Уж я бьюсь, бьюсь...

— Перестаньте причитать, мы имеем то, что имеем сейчас. Разделяться смысла нет, мы друг друга дольше искать будем, — в голосе Виктора прозвучали недовольные нотки. — Ведява, кажется, след взяла.

— Только безносый может не учуять, это же духи Красный мак, слышите, как Китаем пахнет?

— Приятно пахнет, ванилью и ещё чем-то... — принюхалась Гошка. — Только мы в Китае не были, а я из всего китайского лишь ходю в нашей школе нюхала, да и то издалека. Ничего общего. Можно подумать, Ведява, ты из Китая прям не вылезаешь!

— Не вылезаю. Потому что и не залезала ни разу. Мамина сестра ещё до революции в Москве на Новой заре работала, тогда ещё фабрика Брокаров была, потом мыловаренный комбинат номер пять и трест Жиркость. Не слыхали про Жиркость? А про мыло Тэжэ? Так это и есть Трест Жиркость. Я к тётке ездила устраиваться, когда разруха началась, месяц проработала, и комнату свою предлагали на Мурашкином переулке, и жалованье хорошее... Только не могу я в городе жить, сразу болеть начала. Знак мне свыше был подан, наверно, в село вернулась — и как рукой сняло. Тут заведующая ваша, за этой дверью, — Ведява указала на правую от входа дверь.

— Так и было. Старшие девочки здесь размещались. Как бы её открыть ещё, — Хакурате собрался было стучать кулаком, но военлёт перехватил его руку.

— С ума сошли? Детей всех перепугаете, как хлынут со всех сторон с воспитателями и нянечками, такой вой поднимут! В двадцатом веке живём всё-таки, — Виктор Аполлинарьевич вынул из-под куртки продолговатый замшевый чехол с тесёмками, а уже из него подобие большого перочинного ножа с множеством лезвий, отвёрток и пластинок разной толщины и формы.

Гошка, охочая до всяких технических приспособлений, тут же потянула свои руки к занятному предмету, но...

— Кыш, сорока! Потом наиграешься, шпильку у дам попроси и посвети мне, — Виктор внимательно рассмотрел личинку английского замка и выбрал среди лезвий подобие тонкого плоского шила. Отогнув самый кончик шпильки, лётчик засунул её в паз, а снизу подпёр шпильку шилом. — Абракадабра, сим сала бим, тыква превращается в прекрасную карету! — авиатор протянул хитроумный нож девушке, достал маузер, взвёл курок и распластался перед дверью.

— Отойти всем от створа, оружие наизготовку! — Виктор, лёжа на полу, свободной рукой отворил створку.

Перед ним открывался длинный широкий коридор, тускло освещённый единственной лампой на стене. Никаких засек, пулемётных гнёзд и других фортификационных сооружений. По правую руку виднелось семь дверей, ещё две виднелись в противоположном торце коридора. На одном из мягких топчанов дремал толстый кот, даже не соизволивший открыть глаза и лениво повернувший ухо на звук.

— По-моему, у кого-то разыгралось воображение, не буду показывать пальцем, — Виктор поднялся и с улыбкой щелкнул Гошке по козырьку кепки. — Тишина и покой. Ведява, твой выход!

— А сколько всего детей в приюте? — Тамара обратилась к Хакурате.

— Именно сегодня даже примерно не скажу, мне отчётность не приносят текущую, раз в месяц только накладные на продукты подписываю и два раза в год — счета за ремонт, уголь и электричество. С проверкой так же получается. Беспризорники волнами прибывают со всей страны. Летом к морю бегут, зимой просто тепло и стол ищут. С каждым годом всё меньше неучтённых, советская власть работает всё-таки. По санитарным нормам до двухсот человек принять можем, но столько в первые годы к зиме набивалось, сейчас и половины не будет наверно. Ребята Луначарского из Наркомпросвета уже глаз на здание положили, хотят опять училище сделать. На дворе середина июня — большинство детей и вовсе на дачах летних, так что мало их здесь. Идёмте, Ведява зовёт всех.

Мокша стояла между двух торцевых дверей в конце коридора и прижимала палец к губам. Гошнаг одними глазами задала вопрос: «Где?» и достала из кармана начавший там приживаться универсальный нож лётчика. Ведява опустила руку вниз и двумя пальцами показала шагающего туда-сюда человека, а потом оттопырила указательный палец — мол один или одна.

Талько кивнула, по очереди приложила ухо к левому и правому полотну, и пожала плечами.

За горами, за лісами горами,
Стоїть бочка з пирогами
Раз, два, три —
То жмурити будеш ти!

Выбор пал на правую дверь. Гошка присела к скважине с инструментом, а Мондзолевский, обречённо вздохнув, стал подсвечивать фонариком. Неожиданно дверь распахнулась, массивная дубовая ручка въехала прямо в лоб начинающей шниферше, отчего та перевернулась через голову, выронив и нож, и заколку.

Компания ощетинилась стволами пистолетов, но в проёме показалась женская фигура и прозвучал довольно приятный голос : «Ну наконец-то! Проходите в апартаменты, я со света в темноту плохо вижу», — женщина сделала рукой приглашающий жест и отступила обратно в комнату.

— Тамара, Виктор, заходите, осматриваетесь, кивайте головами. Ведява, дядя Шахан, оставайтесь у двери, контролируйте коридор. Кто эта женщина, товарищ Хакурате?

— Директриса и есть. Сацкая Зинаида... э-э-э... Павловна, кажется. В обкоме её за глаза дразнят «у Зинки трусы без резинки», ну и ещё в том же духе, вы понимаете. Осторожнее с ней, зрачки видели? И слова растягивает. Под марафетом она, как бывший фельдшер ручаюсь. Может, нам с вами тоже пойти?

— Она же вас знает, вы что, не видите, как нас за других приняла? И её состояние только нам на пользу. Лучше стойте здесь и смотрите, чтобы не убежала.

Гошка поправила клоунский нос, потёрла шишку на лбу, натянула поглубже кепку, поморщившись от боли, и шагнула в комнату.

Зинаида Павловна как раз усаживалась за большой дубовый письменный стол, на котором горела керосиновая лампа под самодельной кованой подставкой. Рядом, на скатёрке с вышитыми кривобокими петухами с выпученными, как будто они тужатся снестись гусиными яйцами, глазами и украшенной гигантским штампом «Кубдетдом № 4», стояли большая казённая миска с полудюжиной рыбных котлет, тремя плохо очищенными яйцами и двумя горстями местной мелкой, но сладкой вишни.

На подставке из пластинок самшита небольшой никелированный чайник сиял боками, отражая свет потолочной лампы с хрустальными подвесками.

Вид самой Зинаиды Сацкой не очень соответствовал плебейскому убранству стола и сам был далеко не монолитным образом. Комиссарская кожанка, алая косынка на плохо высветленных пергидролем кудрях, золотые цыганские массивные серьги, солдатская выбеленная гимнастёрка, пикантно расстёгнутая чуть ли не наполовину пуговиц и открывающая обзор на красный же кружевной бюстгальтер, с подбитыми китовым усом чашками на уже начавшей терять форму большой белой груди. Всё это дополнялось короткой шёлковой белой нижней юбкой, белыми ажурными чулками на поясе и белыми лаковыми туфлями на довольно высоком и тонком каблуке.

Если бы судить только по безукоризненным точёным ногам, хозяйке детдома можно было дать никак не больше тридцати, но складки лица, шишкастые паучьи пальцы рук и пробивающаяся через толстый слой пудры щетина подсказывали, что Сацкой глубоко за сорок.

Обстановка комнаты соответствовала эклектичному стилю заведующей. Кроме массивного стола и родственного ему одежного шкафа, на сорока метрах находилось четыре убогих табурета, выкрашенных в грязно-синий цвет, и четыре попарно сдвинутых незастеленных кровати с рулонами матрасов и постельного белья. К каждой паре спальных мест прилагались колченогие тумбочки с трёхсвечными канделябрами на них и с закрытыми на ключ дверцами. Гошка их незаметно подёргала, пользуясь тем, что Виктор и Тамара заслоняли обзор директриссе. Зато на полу, во всю площадь, лежали толстые восточные ковры ручной работы, на каждый из которых в новом состоянии можно было выменять доброго коня с упряжью или пяток удойных коров. От внимательного взгляда Талько не ускользнуло то, что двери в кабинет были двойные, то есть тамбурные, а в помещении не было ни одного окна, хотя на боковой фасад их выходило штук шесть — их она видела, подъезжая к зданию бывшей гимназии. Ещё одна дверь похожего фасона располагалась за спиной усевшейся в простенькое кресло Зинаиды Павловны.

Стены были обтянуты плотным, похожим на шинельное, сукном, и только Горький с Луначарским, улыбающиеся с фотографии в рамке, хоть как-то увязывали помещение с просветительской деятельностью. Особенно неприятным был воздух апартамента. К обильному, но ещё терпимому аромату концентрированных духов Кремль, примешивался запах отвратительный мертвечины. Гошка совсем недавно слышала такой, когда под досками пола в школьном классе разлагалась тушка большой крысы, сдохшей от отравленной приманки.

Стараясь побыстрее покинуть помещение, Талько выбрала табурет показистее, отодвинула в разные стороны Тамару с Виктором и уселась за стол напротив Сацкой, отметив, что оба запаха усилились.

— Привезли? — Зинаида подняла на визитёршу глаза, в которых чёрные колодцы зрачков оставили от радужных оболочек только тонкие серые ободки. Её нисколько не смутил вид сидящего перед ней человека неизвестного пола в кепке, усах и дурацких роговых очках без стёкол на большом красном носу. Можно было подумать, что такие посетители появлялись здесь по нескольку раз на дню.

— Смотря что, — Гошнаг оставила место для своих манеров.

— Что договаривались. Порошок, что же ещё. Второй день на этой дрисне сижу, недолго и в жёлтый дом попасть. Пётр Иванович ещё за близняшек не расплатился, — костлявые пальцы застучали по столешнице, как будто Сацкая играла на невидимом детском игрушечным пианино.

— Девочка где?

— Где, где... Курочка в гнезде, а яичко сама знаешь где, — высокий голос Гошки позволил заведующей частично сориентироваться. — Как хотите, а без порошка разговора не будет.

— Хорошо, так и передам Петру, что ты сорвала обмен. У него сейчас и так трудности, местные милиционеры повязали Ибрагима в трактире Тульского. Прихватили ржавое и марафет. В горах то ли застрелили, то ли взорвали Ащеулова с подельниками, туда большевики армейские соединения утром выдвинут, конницу с артиллерией. Учитель с семьёй пропал, лабинские в панике. Пётр Иванович схватил, что под рукой было, и меня к тебе за девочкой отправил, а ты тут кочевряжишься как вошь на гребешке. Булатов завтра заедет, на крайняк — послезавтра, в пятницу, тогда и рассчитаетесь, я ваших дел не знаю. У меня турчанка вот на шее сидит, девку вашу утром на границе не дождалась. Нажалуется ещё своим султанам-визирям, сама поедешь своей потёртой шкурой отрабатывать, ты Петра знаешь, он своего не упустит. Ты давно с ним спишь? — Талько била о площадям, умышленно сплетая правду с ложью, запутывая и так находящуюся в изменённом состоянии сознания Сацкую, а после резко сменила тему, не давая собеседнице сосредоточить своё внимание на конкретике разговора.

— С десятого года. Я была солисткой в Одесском театре миниатюр или кабаре, как нас начали уже называть, а Петенька... Пётр Иванович тогда два года как закончил юнкерское училище в Иркутске, а в Одессу прибыл, конвоируя какого-то революционера, — Зинаида Павловна налила в эмалированную кружку из чайника, выдохнула и выпила содержимое, запрокинув голову и двигая петушиным кадыком. По комнате разлилась волна густого запаха мертвечины, и Гошнаг, схватив чайничек, сняла с него крышку и поднесла содержимое под свет люстры.

Тамара и Виктор тоже заглянули в чайник, преодолевая любопытством отвращение. В горячей коричневатой жидкости плавало несколько белёсых кусочков, напоминающих кружочки толстого корня петрушки.

— Носы убирайте, это мандрагора. У меня мама травница, показывала мне это растение в горах и рассказывала много. Даже она, со своими знаниями и опытом, избегает с ней работать, говорила, что результат очевидный, но непредсказуемый, в Иране только насасслалары её не боятся. Сами смотрите, что с Зинкой творится.

Творилась, и правда, какая-то чертовщина.

Ещё пару минут назад бледное лицо директрисы пошло красными пятнами, ноздри расширились, груди в распахнутой гимнастёрке часто вздымались, норовя вырваться из атласных кружев. Одна рука скользнула под юбку, пальцы второй перескакивали с соска на сосок, крепко сжимая их под тканью, зубы прикусили нижнюю губу до крови. Ещё через минуту по телу Сацкой пробежала судорога, и бывшая солистка кабаре со стоном откинулась на спинку кресла.

— Вот это был интересный номер, — хмыкнул Виктор Аполлинарьевич, подкручивая вверх усы, — она живая хоть?

— Пока да, но сердце у неё совсем плохое. Сейчас она ещё под силой мандрагоры, но через несколько минут её начнёт отпускать, и тогда запросто отойти может. Корень пастыря времени как бы даёт взаймы человеку огромную энергию, но обратно забирает гораздо бо́льшую, — Гошка убрала свою руку от запястья Зины, стараясь не касаться её пальцев.

Первые же слова, произнесённые заведующей чуть слышным голосом, подтвердили правоту Талько.

— Неси марафет скорее, я отдам девочку, она в полном порядке, на втором этаже. Попудрю носик и сразу пойдём, обещаю...

— Сейчас сбегаю мигом, давай ключи пока, мои помощники за ней сами поднимутся, отдохни пока.

— Там нет ключей... Беги быстрее, мне совсем плохо...

Гошка плюнула на ковёр с досады, и со всех ног понеслась по тёмному коридору.

CREATIVE MARKET
Авторы
Блоги
Литпоток

Пройдена первичная проверка на соответствие законодательству.
Креатив принят редакцией к рассмотрению.
Публикация размещена на сайте.

av194557
Альбертыч
14.03.25 в 10:30
Проза
Роман
ПАСХА — 53. Реинкарнация 25

— Чаво вы тут фулюганичаити? Чичас милицию позову, шляются тут ряженые всякие на ночь глядя! — пожилая санитарка в замызганном рабочем халате и в подобии тюрбана из вафельного полотенца на голове стояла в дверях со шваброй наперевес и так дышала свежим перегаром, что даже стоящие чуть в стороне остальные члены экспедиции скривили лица.

— Из ржаного хлеба брага, небось сахар и хлеб у детей крадут, сволочи, — негромко, но отчётливо проговорила Ведява, повертев носом.

— Откуда такие познания? — поинтересовался стоящий рядом лётчик, обмахивающийся раструбом промасленной краги.

— Поработай с мужиками с моё, у меня нюх гораздее, чем у любой собаки. Стоит одному мокрогорлому в поле выпить, так я на соседнем гектаре учую, что и сколько. Так-то я и сама не против, но только после работы и чтобы стол был накрыт, а эта старая жаба земляная подмышкой небось занюхивает, Красной Москвой не хуже браги несёт. Подойдёмте поближе, как бы чего не вышло.

— Не думаю, что Гошнаг себя обиду даст.

— О ней я как раз меньше всего переживаю, — Ведява буквально переставила Виктора Аполлинарьевича в сторонку.

— Бабуля, позовите заведующую, пожалуйста! — вежливо попросил Хакурате и полез в портфель за листом бумаги для расписки.

— Кобылья трещина тебе бабуля! Прикатился хер с горы, заведующую ему вынь да положь!

— Вы знаете хоть, с кем разговариваете? Между прочим, я...

— Зря стараетесь, Шахан Умарович, надо быть ближе к народу и к его чаяниям. Просящему у тебя — дай.

Гошка ловно поднырнула под рукоятку швабры и резко выпрямилась, выставив вверх плечо. Оставшиеся у санитарки зубы клацнули, пасть захлопнулась, и она, закатив глаза, стала молча валиться вперёд. Талько вывернулась из-под массивной туши, успела выдернуть швабру из ослабленных рук санитарки, и та рухнула прямо на зазевавшегося Хакурате, повалив его на пол вместе с портфелем, как большую усатую кеглю.

— Ибо всякий просящий получает, и ищущий находит, и стучащему отворят. Пока всё канонично, только помогите мне эту лошадь от товарища председателя отлепить, мало ли кто увидит и сделает неправильные выводы.

— Откуда такие познания в Священном Писании? Нагорная проповедь, евангелие от Луки как-то не вяжутся с твоими социальными идеалами. Блаженны кроткие ведь, ибо они наследует землю? — Виктор вместе с Тамарой привалил всё ещё неочухашуюся грымзу к стене.

Изо рта нянечки обильно текла кровь, видимо, та откусила себе кончик языка. Гошнаг оглянулась на Хакурате, которого Ведява отряхивала, подняв с пола на ноги.

— Да что за день-то такой сегодня? Теперь этот весь вымазался, только в крови. Снимайте быстро гимнастёрку, дядя Шахан, дети увидят и все казённые матрасы обсикают со страха. Василий, принеси быстро из повозки кафтан, товарищу областному большевистскому вампиру переодеться надо, а я пока число кротких приращу.

Гошка размотала тюрбан из вафельного полотенца, достала из рукава штык, распорола ткань на две части. Одну протянула Хакурате, а вторую засунула в рот бабке, начавшей подавать признаки жизни. Далее пришло время завоёванного в бою трофея. Талько пропустила рукоятку швабры насквозь через рукава халата нянечки и начала трепать той уши, пока не открылись мутные глаза.

— Сиди на жопе ровно и тихо, иначе я вернусь снова. Кивни, если поняла. Молодец. Ключи от комнат где? Чего мычишь? А, извини. В кармане? Я сама достану, не телепайся. Тут только два. От муму и от мумуму? Главный вход и со двора? Спасибо, разговорчивая. Василий, запри дверь и оставайся здесь, будешь спины наши прикрывать. Как-как, сядь и посрак, ты же в камере устав караульной службы изучал. Полезет кто — стреляй сначала в воздух, потом в злодеев. Ведява и Виктор со мной, Тамара помогает дяде Шахану оттереться и переодеться. Интересно, вода здесь есть, а то они до утра так и будут насухую жмыхаться.

Ведява вытянула одну руку ладонью вперёд, сделала полный оборот и указала на дверь за длинной доской с крючками, на которых висела нехитрая детская одежонка. Гошнаг толкнула дверь и щёлкнула носиком выключателя. Перед ней открылся ряд из шести настенных рукомойников с длинной общей раковиной-водосборником под ними, а так же два напольных поддона для мытья ног.

— Тамара! Перебирайтесь сюда, а мы дальше пошли.

Вестибюль сиротского дома представлял собой большой двусветный прямоугольник c большой купеческой люстрой в середине потолка и многочисленными дверями, большинство из которых, по счастью, имели обозначающие таблички.

— Медсанчась, Канцелярия, Пионерская, Дезинсекционная...— Гошнаг читала надписи и дёргала за дверные ручки — всё было закрыто.

— Зиси... дизи... — это что? — Ведява настороженно рассматривала табличку, держась за ручку кабинета.

— Если по-простому, то вошебойка.

— Равдже пре куй! — Мокша отдёрнула руку и перебежала другую сторону вестибюля к распашной двери с надписью «Столовая» и принюхалась. — Щи щавелевые с яйцом на куриных хребтах и вытопленной коже, сазаньи котлеты с макаронами и компот с вишней. Неплохо кормят ребят, смотри-ка...

Гошка тем временем дошла до дальнего торца вестибюля, постучала в располагающуюся посередине дверь заведующей и махнула рукой, подзывая остальных.

— Позакрыто всё, а у бабки только два ключа, от парадного и чёрного ходов. Какие будут предложения?

— Давайте разделимся. Мы с Шаханом наверх по одной лестнице, ты с Ведявой — по другой, Виктор с Васей парадную дверь запрут и с чёрного хода попробуют зайти, — Тамара приложила ухо к двери. — Тихо как в гробу.

— Не накликай! — Ведява отодвинула грузинку и наклонилась к скважине замка.

— Не думаю, что нам надо разделяться. Кто-то из вас здесь был раньше? — лётчик задумчиво шарил по карманам своей чёрной кожаной куртки.

— Я только мимо проезжала и проходила. Сзади и не была, даже не знаю, где там дверь и куда она ведёт, — ответила Талько.

— Был и не раз. Задняя дверь чуть правее середины, если с улицы смотреть, но не заходил в неё, мне всё со стороны вестибюля показывали. В обоих крыльях спальни, на втором этаже младшие дети, на первом — старшие. Слева мальчики, справа девочки, если ничего не поменялось за пару месяцев. Здесь же не только детский дом, а в большей части областной приёмник-распределитель. Земля наша, здание наше, кадры хоть и неказистые пока, но тоже наши, а подчиняется Краснодару. Государство им деньги бюджетные выделяет, нам только по шапке и достаётся, случись чего. Уж я бьюсь, бьюсь...

— Перестаньте причитать, мы имеем то, что имеем сейчас. Разделяться смысла нет, мы друг друга дольше искать будем, — в голосе Виктора прозвучали недовольные нотки. — Ведява, кажется, след взяла.

— Только безносый может не учуять, это же духи Красный мак, слышите, как Китаем пахнет?

— Приятно пахнет, ванилью и ещё чем-то... — принюхалась Гошка. — Только мы в Китае не были, а я из всего китайского лишь ходю в нашей школе нюхала, да и то издалека. Ничего общего. Можно подумать, Ведява, ты из Китая прям не вылезаешь!

— Не вылезаю. Потому что и не залезала ни разу. Мамина сестра ещё до революции в Москве на Новой заре работала, тогда ещё фабрика Брокаров была, потом мыловаренный комбинат номер пять и трест Жиркость. Не слыхали про Жиркость? А про мыло Тэжэ? Так это и есть Трест Жиркость. Я к тётке ездила устраиваться, когда разруха началась, месяц проработала, и комнату свою предлагали на Мурашкином переулке, и жалованье хорошее... Только не могу я в городе жить, сразу болеть начала. Знак мне свыше был подан, наверно, в село вернулась — и как рукой сняло. Тут заведующая ваша, за этой дверью, — Ведява указала на правую от входа дверь.

— Так и было. Старшие девочки здесь размещались. Как бы её открыть ещё, — Хакурате собрался было стучать кулаком, но военлёт перехватил его руку.

— С ума сошли? Детей всех перепугаете, как хлынут со всех сторон с воспитателями и нянечками, такой вой поднимут! В двадцатом веке живём всё-таки, — Виктор Аполлинарьевич вынул из-под куртки продолговатый замшевый чехол с тесёмками, а уже из него подобие большого перочинного ножа с множеством лезвий, отвёрток и пластинок разной толщины и формы.

Гошка, охочая до всяких технических приспособлений, тут же потянула свои руки к занятному предмету, но...

— Кыш, сорока! Потом наиграешься, шпильку у дам попроси и посвети мне, — Виктор внимательно рассмотрел личинку английского замка и выбрал среди лезвий подобие тонкого плоского шила. Отогнув самый кончик шпильки, лётчик засунул её в паз, а снизу подпёр шпильку шилом. — Абракадабра, сим сала бим, тыква превращается в прекрасную карету! — авиатор протянул хитроумный нож девушке, достал маузер, взвёл курок и распластался перед дверью.

— Отойти всем от створа, оружие наизготовку! — Виктор, лёжа на полу, свободной рукой отворил створку.

Перед ним открывался длинный широкий коридор, тускло освещённый единственной лампой на стене. Никаких засек, пулемётных гнёзд и других фортификационных сооружений. По правую руку виднелось семь дверей, ещё две виднелись в противоположном торце коридора. На одном из мягких топчанов дремал толстый кот, даже не соизволивший открыть глаза и лениво повернувший ухо на звук.

— По-моему, у кого-то разыгралось воображение, не буду показывать пальцем, — Виктор поднялся и с улыбкой щелкнул Гошке по козырьку кепки. — Тишина и покой. Ведява, твой выход!

— А сколько всего детей в приюте? — Тамара обратилась к Хакурате.

— Именно сегодня даже примерно не скажу, мне отчётность не приносят текущую, раз в месяц только накладные на продукты подписываю и два раза в год — счета за ремонт, уголь и электричество. С проверкой так же получается. Беспризорники волнами прибывают со всей страны. Летом к морю бегут, зимой просто тепло и стол ищут. С каждым годом всё меньше неучтённых, советская власть работает всё-таки. По санитарным нормам до двухсот человек принять можем, но столько в первые годы к зиме набивалось, сейчас и половины не будет наверно. Ребята Луначарского из Наркомпросвета уже глаз на здание положили, хотят опять училище сделать. На дворе середина июня — большинство детей и вовсе на дачах летних, так что мало их здесь. Идёмте, Ведява зовёт всех.

Мокша стояла между двух торцевых дверей в конце коридора и прижимала палец к губам. Гошнаг одними глазами задала вопрос: «Где?» и достала из кармана начавший там приживаться универсальный нож лётчика. Ведява опустила руку вниз и двумя пальцами показала шагающего туда-сюда человека, а потом оттопырила указательный палец — мол один или одна.

Талько кивнула, по очереди приложила ухо к левому и правому полотну, и пожала плечами.

За горами, за лісами горами,
Стоїть бочка з пирогами
Раз, два, три —
То жмурити будеш ти!

Выбор пал на правую дверь. Гошка присела к скважине с инструментом, а Мондзолевский, обречённо вздохнув, стал подсвечивать фонариком. Неожиданно дверь распахнулась, массивная дубовая ручка въехала прямо в лоб начинающей шниферше, отчего та перевернулась через голову, выронив и нож, и заколку.

Компания ощетинилась стволами пистолетов, но в проёме показалась женская фигура и прозвучал довольно приятный голос : «Ну наконец-то! Проходите в апартаменты, я со света в темноту плохо вижу», — женщина сделала рукой приглашающий жест и отступила обратно в комнату.

— Тамара, Виктор, заходите, осматриваетесь, кивайте головами. Ведява, дядя Шахан, оставайтесь у двери, контролируйте коридор. Кто эта женщина, товарищ Хакурате?

— Директриса и есть. Сацкая Зинаида... э-э-э... Павловна, кажется. В обкоме её за глаза дразнят «у Зинки трусы без резинки», ну и ещё в том же духе, вы понимаете. Осторожнее с ней, зрачки видели? И слова растягивает. Под марафетом она, как бывший фельдшер ручаюсь. Может, нам с вами тоже пойти?

— Она же вас знает, вы что, не видите, как нас за других приняла? И её состояние только нам на пользу. Лучше стойте здесь и смотрите, чтобы не убежала.

Гошка поправила клоунский нос, потёрла шишку на лбу, натянула поглубже кепку, поморщившись от боли, и шагнула в комнату.

Зинаида Павловна как раз усаживалась за большой дубовый письменный стол, на котором горела керосиновая лампа под самодельной кованой подставкой. Рядом, на скатёрке с вышитыми кривобокими петухами с выпученными, как будто они тужатся снестись гусиными яйцами, глазами и украшенной гигантским штампом «Кубдетдом № 4», стояли большая казённая миска с полудюжиной рыбных котлет, тремя плохо очищенными яйцами и двумя горстями местной мелкой, но сладкой вишни.

На подставке из пластинок самшита небольшой никелированный чайник сиял боками, отражая свет потолочной лампы с хрустальными подвесками.

Вид самой Зинаиды Сацкой не очень соответствовал плебейскому убранству стола и сам был далеко не монолитным образом. Комиссарская кожанка, алая косынка на плохо высветленных пергидролем кудрях, золотые цыганские массивные серьги, солдатская выбеленная гимнастёрка, пикантно расстёгнутая чуть ли не наполовину пуговиц и открывающая обзор на красный же кружевной бюстгальтер, с подбитыми китовым усом чашками на уже начавшей терять форму большой белой груди. Всё это дополнялось короткой шёлковой белой нижней юбкой, белыми ажурными чулками на поясе и белыми лаковыми туфлями на довольно высоком и тонком каблуке.

Если бы судить только по безукоризненным точёным ногам, хозяйке детдома можно было дать никак не больше тридцати, но складки лица, шишкастые паучьи пальцы рук и пробивающаяся через толстый слой пудры щетина подсказывали, что Сацкой глубоко за сорок.

Обстановка комнаты соответствовала эклектичному стилю заведующей. Кроме массивного стола и родственного ему одежного шкафа, на сорока метрах находилось четыре убогих табурета, выкрашенных в грязно-синий цвет, и четыре попарно сдвинутых незастеленных кровати с рулонами матрасов и постельного белья. К каждой паре спальных мест прилагались колченогие тумбочки с трёхсвечными канделябрами на них и с закрытыми на ключ дверцами. Гошка их незаметно подёргала, пользуясь тем, что Виктор и Тамара заслоняли обзор директриссе. Зато на полу, во всю площадь, лежали толстые восточные ковры ручной работы, на каждый из которых в новом состоянии можно было выменять доброго коня с упряжью или пяток удойных коров. От внимательного взгляда Талько не ускользнуло то, что двери в кабинет были двойные, то есть тамбурные, а в помещении не было ни одного окна, хотя на боковой фасад их выходило штук шесть — их она видела, подъезжая к зданию бывшей гимназии. Ещё одна дверь похожего фасона располагалась за спиной усевшейся в простенькое кресло Зинаиды Павловны.

Стены были обтянуты плотным, похожим на шинельное, сукном, и только Горький с Луначарским, улыбающиеся с фотографии в рамке, хоть как-то увязывали помещение с просветительской деятельностью. Особенно неприятным был воздух апартамента. К обильному, но ещё терпимому аромату концентрированных духов Кремль, примешивался запах отвратительный мертвечины. Гошка совсем недавно слышала такой, когда под досками пола в школьном классе разлагалась тушка большой крысы, сдохшей от отравленной приманки.

Стараясь побыстрее покинуть помещение, Талько выбрала табурет показистее, отодвинула в разные стороны Тамару с Виктором и уселась за стол напротив Сацкой, отметив, что оба запаха усилились.

— Привезли? — Зинаида подняла на визитёршу глаза, в которых чёрные колодцы зрачков оставили от радужных оболочек только тонкие серые ободки. Её нисколько не смутил вид сидящего перед ней человека неизвестного пола в кепке, усах и дурацких роговых очках без стёкол на большом красном носу. Можно было подумать, что такие посетители появлялись здесь по нескольку раз на дню.

— Смотря что, — Гошнаг оставила место для своих манеров.

— Что договаривались. Порошок, что же ещё. Второй день на этой дрисне сижу, недолго и в жёлтый дом попасть. Пётр Иванович ещё за близняшек не расплатился, — костлявые пальцы застучали по столешнице, как будто Сацкая играла на невидимом детском игрушечным пианино.

— Девочка где?

— Где, где... Курочка в гнезде, а яичко сама знаешь где, — высокий голос Гошки позволил заведующей частично сориентироваться. — Как хотите, а без порошка разговора не будет.

— Хорошо, так и передам Петру, что ты сорвала обмен. У него сейчас и так трудности, местные милиционеры повязали Ибрагима в трактире Тульского. Прихватили ржавое и марафет. В горах то ли застрелили, то ли взорвали Ащеулова с подельниками, туда большевики армейские соединения утром выдвинут, конницу с артиллерией. Учитель с семьёй пропал, лабинские в панике. Пётр Иванович схватил, что под рукой было, и меня к тебе за девочкой отправил, а ты тут кочевряжишься как вошь на гребешке. Булатов завтра заедет, на крайняк — послезавтра, в пятницу, тогда и рассчитаетесь, я ваших дел не знаю. У меня турчанка вот на шее сидит, девку вашу утром на границе не дождалась. Нажалуется ещё своим султанам-визирям, сама поедешь своей потёртой шкурой отрабатывать, ты Петра знаешь, он своего не упустит. Ты давно с ним спишь? — Талько била о площадям, умышленно сплетая правду с ложью, запутывая и так находящуюся в изменённом состоянии сознания Сацкую, а после резко сменила тему, не давая собеседнице сосредоточить своё внимание на конкретике разговора.

— С десятого года. Я была солисткой в Одесском театре миниатюр или кабаре, как нас начали уже называть, а Петенька... Пётр Иванович тогда два года как закончил юнкерское училище в Иркутске, а в Одессу прибыл, конвоируя какого-то революционера, — Зинаида Павловна налила в эмалированную кружку из чайника, выдохнула и выпила содержимое, запрокинув голову и двигая петушиным кадыком. По комнате разлилась волна густого запаха мертвечины, и Гошнаг, схватив чайничек, сняла с него крышку и поднесла содержимое под свет люстры.

Тамара и Виктор тоже заглянули в чайник, преодолевая любопытством отвращение. В горячей коричневатой жидкости плавало несколько белёсых кусочков, напоминающих кружочки толстого корня петрушки.

— Носы убирайте, это мандрагора. У меня мама травница, показывала мне это растение в горах и рассказывала много. Даже она, со своими знаниями и опытом, избегает с ней работать, говорила, что результат очевидный, но непредсказуемый, в Иране только насасслалары её не боятся. Сами смотрите, что с Зинкой творится.

Творилась, и правда, какая-то чертовщина.

Ещё пару минут назад бледное лицо директрисы пошло красными пятнами, ноздри расширились, груди в распахнутой гимнастёрке часто вздымались, норовя вырваться из атласных кружев. Одна рука скользнула под юбку, пальцы второй перескакивали с соска на сосок, крепко сжимая их под тканью, зубы прикусили нижнюю губу до крови. Ещё через минуту по телу Сацкой пробежала судорога, и бывшая солистка кабаре со стоном откинулась на спинку кресла.

— Вот это был интересный номер, — хмыкнул Виктор Аполлинарьевич, подкручивая вверх усы, — она живая хоть?

— Пока да, но сердце у неё совсем плохое. Сейчас она ещё под силой мандрагоры, но через несколько минут её начнёт отпускать, и тогда запросто отойти может. Корень пастыря времени как бы даёт взаймы человеку огромную энергию, но обратно забирает гораздо бо́льшую, — Гошка убрала свою руку от запястья Зины, стараясь не касаться её пальцев.

Первые же слова, произнесённые заведующей чуть слышным голосом, подтвердили правоту Талько.

— Неси марафет скорее, я отдам девочку, она в полном порядке, на втором этаже. Попудрю носик и сразу пойдём, обещаю...

— Сейчас сбегаю мигом, давай ключи пока, мои помощники за ней сами поднимутся, отдохни пока.

— Там нет ключей... Беги быстрее, мне совсем плохо...

Гошка плюнула на ковёр с досады, и со всех ног понеслась по тёмному коридору.

Брага на ржаных сухарях
2

Женские концентрированные духи Кремль
3

Кёльнская вода
4

5

Духи Красная Москва
6

Луначарский и Горький
7

Мандрагора — это не миф. На Кавказе и в Крыму её можно найти
8

Альбертыч , 14.03.2025

Печатать ! печатать / с каментами

ты должен быть залoгинен чтобы хуйярить камменты !


1

Непальцев, 14-03-2025 10:41:14

Фотки гут.

2

Искусствовед, 14-03-2025 12:36:22

покуй, пляшем. на шэшть звездей, ком д'абитюдъ

3

thumbler., 14-03-2025 19:41:56

учитывоя ыпстаноуку и тымдымцыи, выклотке аканьчянея ниапхадима (пр. сл. димк™), каза лось бэ, предать ускаренеэъ.

4

Йош! , 18-03-2025 06:39:17

6*!

5

neofit, 20-03-2025 04:26:59

ответ на: thumbler. [3]

>учитывоя ыпстаноуку и тымдымцыи, выклотке аканьчянея ниапхадима (пр. сл. димк™), каза лось бэ, предать ускаренеэъ.

➕➕➕➕➕➕

ты должен быть залoгинен чтобы хуйярить камменты !


«Ето было не по сцынарию нихуя. Я чотко видел как худрука накрыл нахуй невроз и он падла пулей метнулся из зала за кулисы штобы надавать пиздюлей маим дарагим таварисчам. Но хуй там - за кулисами уже блять давным давно толпились кучи ахтёров с других факультетов и прочая пьяная шалупонь, паэтаму пака он пробирался сквось всю хуйню, со сцены исчо рас успело празвучать кодовое слово "цыгане"»

вход для своих

Технология поиск слитых фото через нейросеть

«Нищий гурман Князев, помня про генитальные напасти будущего тестя, утками брезговал, зато вдоволь кормил ими Кисю, занимаясь одновременно дрессировкой. Дошло до того, что при слове "утка" умный кот, натурально, делал стойку, вероятно воображая себя реальным почти спаниэлем.»

— Ебитесь в рот. Ваш Удав

Оригинальная идея, авторские права: © 2000-2025 Удафф
Административная и финансовая поддержка
Тех. поддержка: Proforg