Вроде четвертое ноября… Точнее не знаю. Часов у меня давно нет – выменял в первые же дни на банку тушенки  у какого-то кретина. Телефон бесполезен – здесь  нет связи, электричества. Все было отрезано в первые же часы. Поначалу подзаряжали телефоны, планшеты от бортовой сети автомобилей, но быстро махнули рукой, – все сигналы глушатся, а бензин нужен для растопки.
    Я смотрю с десятого этажа  «Башни на набережной» на  «вражескую»  сторону канала – набережную Шевченко. Дожди частично смыли пыль со стекол, но все равно видно неважно. Да и ничего нового у них не происходит, – дымят полевые кухни, садятся и взлетают вертолеты, приезжают и уезжают грузовики, сменяя команды «противогазников» или «хоботков» как их окрестили, горят  по ночам костры и равнодушно слепят прожекторы. Холодно, Москва вокруг словно вымерла.

  На мне некогда щегольское женское пуховое пальто с опушкой,  превратившейся в грязные сосульки. Оно прожженно в ста местах, а на спине большая, оплавленная по краям дыра – задремал у печки. Я пытался ставить заплатки, но тонкая итальянская болонья расползается под грубыми стежками, и со спины мне очень холодно…Руки  держу в горжетке, – шла в комплекте с пальто, – перчаток у меня нет.
  Женское пуховое пальто с мехом – это очень хорошо – длинное, теплое. Многие мужчины выбрали именно их. Теперь уже не достать, – весь торговый комплекс разграблен. Мужественные пожарные тогда его потушили. Если бы не они,  мы бы уже передохли с голоду и холоду. Продуктов нам никто не сбрасывает, вертолеты  покружат- покружат и улетают.
  Лучше пальто только натуральная шуба, – норковая, только упаси господь не щипаная-стриженая, а цельная. Мех практичный, теплый, не маркий. Но в шубах щеголяют те, у кого есть оружие и их бабы.

  А у кого здесь оружие? Правильно, конечно у людей в черной мешковатой одежде – милейших ЧОПовцев, которых  здесь было немало. Эти ночные пожиратели вареных яиц, бутербродов и сала, сразу смекнули чем пахнет и кинулись в магазин грабить продукты и стрелять безоружных едоков, а потом и друг друга за жратву. Постреляли до черта, пока не смекнули, что так от них ни шиша не останется и обиженные, безоружные голодающие их попросту растерзают. Тогда они благоразумно  объединились.
  Теперь эти несколько десятков  обезьян занимают богатый офис на втором этаже башни Запад, ну той что «Федерация». Разумеется, весь комфорт едва не под облаками – на самом верху, в богато обжитых лофтах, апартаментах, но лифты-то не работают.
  Тогда они наняли не за понюшку охотников и те с огромными трудами спустили с жилых этажей шикарные ковры, диваны, – всю приглянувшуюся обстановку и теперь контора напоминает и Версаль,  и драпированный коврами сераль и бильярдную – очень они уважают эту игру,  аж  четыре  стола  принесли. Вечерами играют до бессмысленной одури, до драк.
    Сытно жрут и  купаются  в роскоши. А над головами держат склад продуктов – все, что удалось вытащить из продуктового магазина, ресторанов. Прикармливают баб, шестерок и живут хорошо. У них организация! Есть «Главный». Настоящий  подонок, упырь и дерьмо и весьма умен на свой лад.

  В первые же дни катастрофы, они не задумываясь, жестоко расстреляли  несмелую маёвку,  требующую разделить продукты поровну.
    И уже ночью в их офис ворвалась обезумевшая толпа, вооруженная кто во что горазд, – еле-еле  они тогда отбились. Наших постреляли, мать честная!
    Теперь раз в неделю, эти уроды раздают продукты, потому что сдохнуть под ножами раньше, чем кончится еда, им вовсе не хочется. Они гениально  просто все организовали.
    С наступлением холодов люди  не выходят из офисов, позанимали все первые этажи высоток, – сбились по какому-то необъяснимому принципу и так неминуемо сформировались сообщества. Нестойкие, но сообщества. Тогда они объявили, что раз в неделю, от каждой  группы приходит доверенное лицо и подает список, по этому списку отпускается харч.
  Тут же вся текучка закончилась, все мигом посчитались как пионеры и сидели тихо-мирно и ждали  пайка. Так мы сами разобщились или организовались, не знаю что вернее.

………………………………………………………………………
  Наверное, десятое ноября. Хотя… Время здесь как густая патока, – не провернуть, стоит на месте или даже удивительно отматывается назад – проснулся, и кажется начинаешь один и тот же день – заклинило. Черт! Все ассоциации с продуктами. Холодно. Как же я мог, ничтожество с высшим образованием выкинуть мешок картошки?! Будь я проклят! Офисы  выстыли, нужна  буржуйка  без угара.
  Пока мы – сорок три человека обосновавшиеся на пятом этаже одной из башен строили печку, то двое взялись за ножи – нервы бывают  страшно взвинчены по сущим пустякам. Спор вышел из-за конструкции трубы, в которой оба: дипломированные финансист и юрист – офисные бездельники, ни черта разумеется  не смыслили.  Неумело ранив друг друга, перепугавшись как дети от содеянного, жалко расплакавшиеся, оба умирали медленно. О, как же страшно ползали они в своей крови, как большие черви и умоляли помочь! Чем? Сумасшествие. Меня отправили к Главному с уточненным списком едоков  общины. Таков теперь порядок – каждый рот на учете. Обманывать нечего было и думать – верная смерть.

    Говорят, он бродит среди мраморных безруких статуй, подлинных фламандцев (из коих предпочитает напыщенные натюрморты, чувственные сцены бахусовых пиров), по устланной внахлест персидской роскошью конторе, в бабской, расклешенной  шубище до пят, накинутой как бурка – на плечи. На обеих руках усыпанные бриллиантами золотые часы, не выпускает  сигару и взвинчивает себя безумными  виски и коньяками и чем-то еще – благо этого добра  они  собрали  наверху немало.
  Удивительно, но все в точности так и оказалось. Он принял меня лично, – с едой тут не шутят. Боже, какая же это необъяснимым образом  жуткая и опереточная фигура  разом, но даю печенку на съедение, что он где-то счастлив и чувствует патриархальную ответственность за наш странный мирок – общину. Плевать, что негде помыться и унитазы забиты дерьмом, а молодые женщины пахнут  как старухи,  зато он реализовывал себя, не сходя с места. Отыгрывался за прежнюю жизнь, и карта шла.

  Список он мне утвердил и выпроваживая отеческим: «Пшел на хуй!», запахнулся в шубу и задушевно пообещал,  что всей нашей компании отрежет яйца и засунет в рот, – да не свои родимые, – а приятеля и соседа,  если мы устроим у себя пожар.
  Я горячо клялся, что этого не будет и  даже  мямлил про обустройство пожарного щита с багром и песком, а сам панически боялся встретиться с ним взглядом.
    Ведь я узнал его. Он не раз был начальником смены охраны нашей башни и стоял возле турникета в мешковато сидящем, дешевом костюме, в безвкусном, купленном наугад, завязанном раз и навсегда галстуке, и ленивым взглядом провожал  спешащих на службу. Что было в его голове, когда разряженные девки сновали мимо в компании молодых хлыщей,  держащих, как им казалось удачу за хвост. Не знаю…

  Однажды я позабыл пропуск и сунулся к нему с просьбой пропустить. Он даже не удостоил меня ответом, просто тяжело, будто со скрипом покрутил большой  головой – «Не-а», а в глазах задушевное: «Иди на хуй пидор!». В его власти было не пустить, и он ей с удовольствием воспользовался. Я видел, как ожили его сонные глазки под неподвижными  бровями.
    Со сладким чувством мести, я тут же у стойки позвонил наверх, чтобы урод слышал: «Да, не пускают. Угу, спрошу. Любезный, как вас по имени отчеству?» – нарочито вежливо обратился я к нему.
    Он без слов  показал лацкан с бейджем. Через пять минут его рация затрещала и ему приказали пропустить меня. Покрасневший, он ширкнул своим пропуском по датчику и калитка открылась:
– Проходи…те – процедил сквозь зубы.
  Меня он не узнал, и хвала господу. Хотя и родная мать не узнала бы  теперь.
– Иди, сволочь, и помни про пожарную безопасность. –  напутствовал  он.
– До свидания. – почтительно ответил я не поднимая глаз и пятясь. – За нашу пожарную дисциплину  можете не волноваться! Не подведем!
– До свидания, мудакрыс.
  Страшный человек. Стылые глазки  словно подернуты жирком. Но про пожар и яйца – справедливо, уж тут как есть. Рухнет еще башня и нам хана просто от пыли. И так все поголовно мучаются легкими, харкают без остановки. По ночам только и слышно: «Кхрр, тьфу…»

  Вообще надо признать, он человек практический и навел страшный, но порядок. Держа нас на пищевом крючке, этот эффективный сити-менеджер моментально организовал уборку трупов, отлов сумасшедших, которых за время изоляции образовалось ох как немало.  Глубокой ночью их постреляли и свалили несчастных в могильник –  бетонную чашу котлована. Санация происходит регулярно – меньше людей – меньше ртов. Он оздоравливал общество, а общество и не противилось особо, потому что хотело жрать, а каждый труп в котловане продевал  нашу странную  агонию на странном острове. От всего этого кошмара, пребываешь словно во сне.
  Он даже  отыскал среди нас врачей, и они методично обходят общины  в сопровождении вооруженных громил и осматривают нас. Тяжелобольные, умалишенные тут же снимаются с довольствия и не позднее полуночи оказываются в котловане с перерезанной глоткой. Ужасно ли это? Не знаю…Оправданно думаю...

……………………………………………………………………
  Восьмое или одиннадцатое. В один из этих дней я увидел жуткую картину – бежит бородатый человек, глаза безумные, скалится весело, а на плече подпрыгивает полено. Полено обуто в изящный женский сапожок. Следом трусили люди Главного и лениво постреливали навскидку, не целясь. Плюнули и, развернулись назад… Уходить далеко от офиса в одиночку, они опасаются. Народ зол как собака.
  А что, я и сам присматриваюсь на будущее – подумываю, каково это – есть себе подобного. Честно? Останавливает только брезгливость. Но это проходяще здесь. Когда кал всюду, люди грязны и смердят, время приходится натурально убивать, охотясь за каждой минутой как за вошью в белье, выдумывая самые ничтожные занятия, а женщин превратили в разменную монету,  – это вопрос времени.

  По-настоящему страшно было непонимание, что же с нами произошло и в чем мы так провинились перед державой и народом, что принимаем такую лютую смерть, отгороженные стеной неведения и отчуждения в самом сердце отчизны.
  Вроде не обрушивали рубль, порою он сам собой стремился…Цены на нефть и газ крепки, да и не в нашей власти. Да и куда нам, до  истинных-то  воротил, мы – скобяная лавка, сравнительно…Фасад правда развернули пыжистый, ну дык, так-то исстари у нас повелось.
  Уже второй месяц гадаем, что же случилось. Это излюбленное здесь занятие приняло соревновательный дух. Порой было действительно остроумно, хотя я придерживаюсь версии, что нас взорвали чем-то бактериологическим и еще неведомым и «хоботки» попросту не знают, что с нами делать. Ждут, когда помрем голодной смертью в карантине. 

  Ходят слухи, что было заявление некой террористической организации, за пять минут до взрывов и пожара и говорилось в нем о новом  невиданном оружии. В принципе, это многое объясняет, но понять и принять ужасный и комичный дикий сон в котором мы очутились,  все одно невозможно.
    На площади перед выпотрошенной с одного боку, но устоявшей «Эволюцией», регулярно кто-то взбирался на ржавую, продавленную крышу сожженного  МВ-Пульман известного персонажа, который тоже тут и презираем как педераст, (а он и сам этого не  скрывал прежде. Да что там – даже наоборот, и даже в телевизоре,  но, – видишь как обернулось…)  и  срывал аплодисменты, а то и  получал по зубам.
  Это место стало своеобразным Таймс Сквер, где каждый независимо от взглядов и рассудка мог говорить все что вздумается, под свою разумеется ответственность и чувство юмора слушателей. Слушателей всегда было в достатке, а вот с юмором у голодных немытых людей как повезет. Иногда не договорив, оратор становился немножко так это неживой.
    Педерасты же, как умные капельки ртути, неуловимо угадывающие невидимые глазу канавки, наклоны  неминуемо слились в большую семью.
  Среди белых воротничков их оказалось немало, да и не особо таились они в прежней беззаботной жизни. Их загнали на отшиб, в недостроенное «ОКО», и теперь там Содом и Гоморра  и  они кажется не унывают. Были предложения лишить их довольствия, но среди них много  крепких парней. Короче, вопрос так и завис.

  Тринадцатое. Теперь я могу  вести календарь. А получилось так. С утра видны были  странные перемещения на вражеской территории. Ездил видно кто-то важный и проводил построения толп «хоботков».  Я притащил к окну Карася – Карасева В.П. Он отставной офицер ракетчик и торговал  по соседству фарфоровыми, вручную расписанными золотом унитазами и ершиками с позолоченными ручками. 
– Надрачивают… – изрек он спустя полчаса наблюдений. – К чему бы…
– На кого? – затревожился я.
  Тем вечером повисло нешуточное напряжение. Ускользнуть от людей, имеющих теперь только обостренное в связи с потерей «слуха» зрение, это оживление не могло. Мысль витала одна: «Вот и конец…» Ну и хрен с вами, псы. Убивайте уже, хоть отмучаемся!
  С наступлением темноты притихшие люди прильнули к окнам. Мы с Карасем пошли посмотреть, как сомнут колючку «летающие» танки и попрут на нас, а танки у них были. Впервые за время сидения мне было весело и горько за свою бессмысленную жизнь. Я молол какую-то героическую чепуху  и  истерически похохатывал.
  Мы тряслись в бабских пальто на ветру и передавали друг другу окурок сигары, когда у них шарахнула ввысь ракета, другая, трассеры прыснули в небо. Мы присели, а с той стороны нестройно постреливали и ветер доносил радостные, пьяные  крики.
  – Тьфу, бля! День же химзащиты! Еще поживем, Цинга. Кстати, сегодня тринадцатое  ноября.

  Цинга, мое прозвище. Десны кровоточат и все зубы пошатываются, как расхристанный, рассевшийся забор. Во рту железный, солоноватый вкус крови. Вообще, медицинский справочник  дал  нам  много достойных имен: Гангрена, Понос, Трахома  и  еще и еще.
  Мне стало скучно и обидно едва не до слез. Уж лучше бы бой и конец. Теперь иди в офис, ложись и спи среди десятков грязных, измученных людей. А во сне хлеб с маслом и крепкий сладкий чай с лимоном и почему то нестерпимо родная, прямо до слез зелень: березовая роща, запах мокрой листвы, тропинка в лесу, лужайка с ласковой коровой…Сроду не питал я пристрастия к природе, бессмысленным деревам и мурашам. Стекло, бетон, асфальтовые ленты шоссе и послушный авто, вот где сила, думал я. Иногда я просыпался в слезах. Как там Варька?  Похоронила поди…Прости меня дед за картошку! Прости…

Tweet