Пишет, значицца, мне этот сраный Ричард: «My love, I need to talk to you». Это значит: «Слышь, дорогая, побазарить надо». Ну я ему: «Давай побазарим, хули». Он мне после минутной паузы (типа стесняецца): «Моя дорогая, ты – моя невеста, поэтому ты должна меня понять. Я застрял в Малайзии, мое строительство дало трещину (ну жопа она и в Малайзии жопа, немудрено, што там трещина), на меня наложили запрет на выезд из страны, либо я должен заплатить большой штраф местному правительству…» И много еще чего он балакал на своем на ирландском, пока, наконец, мое терпение не лопнуло: «Ю нид мани?» Говностроитель обрадовано ответил: «О, йес, май лав, ай нид а литтл оф мани, вери литтл – джаст сри саузанд ЮС долларс».
Ага, блять, джаст а литтл оф мани. Сри саузанд долларс! Да знаешь ли ты, сраный ирландский говностроитель, сколько я буду пахать, штобы заработать эти сри саузанд ЮС долларс? Подумал ли ты своей тупой башкой, што я тут тебе не на золоте живу, и даже не на нефти с газом? И вообще, какова хуя ты меня просишь дать тебе туеву хучу американских тугриков, тем более што их у меня нету? – Так подумала я, но вслух сказала: «Окей, хани, у тебя есть крэдит кард?»
Тут-то нормальный русский мужык задумался бы, типа чо эта дура, совсем ебанулась штоле, я ж ее развожу, а она, шиздец, даже не врубается, или она меня развести хочет? Короче, напрягся бы нормальный русский мужык. Но этот нет. Этот либо лох конченный, либо меня считает такой.
Обрадовался мой Ричард несказанно и написал номер своей карточки, только, говорит, это карточка моево друга, потому что ричардову карточку арестовало противное малазийское правительство. На что я ответила, что правильно сделало малазийское правительство, я бы такого говностроителя как Ричард, строящего здания с трещинами как на жопе, немедленно бы сажала в тюрьму.
Моя лекция о вреде говностроительства ни капельки не расстроила аферюгу. Наоборот, он как-то очень быстро со всем согласился и подхалимски, уже наверное в стопиццотый раз, написал: «Май лав, ай рилли рилли лав ю, хелп ми плииииз».
Ну сраный ирландский недоговножуй, я те покажу, - подумала я, а вслух сказала, точнее напечатала: «Плиз, вэйт а минит, май диа, ай нид записать твои данные, штобы не забыть». Сама зашарила в гугл имя евошнего друга, которого карточка. Искала я недолго, этот ебанашка зареган был сразу в двух соцсетях – фэйсбук и хотмэйл. Хотмэйл мине не нравицца, патаму шта я там ниче не понимаю, поэтому я залезла в мордобук. Со странички Мули Хули…, не помню, как его там (у Ричардова друга было очень трудное малазийское имя, очень, блять, трудное) на меня смотрел упитанный, полностью черножопый коротышка явно не ирландских, и кажется, даже не малазийских корней. Страшненький, почти што лысый и чмошный. Кроме того, страничка была закрыта. Ну фэйк, типичный фэйк.
Бля, вот ты какой симпотный, оказываеццо, Ричард не львиное сердце, - подумала я, а вслух сказала, то есть написала: «Окай, бэйба, жди! Я завтра пойду в банк и тебя лохану, ой, то есть денюжку тебе вышлю. Ты ток женись на мне потом, а то гнидой будешь». «Оф корс, май лав, ай рилли лав ю, ай вонт ту мэрри ю». «Бай, май диа, си ю томороу». «Бай, май лав, плиз, хелп ми, my ashawoo, my awkuna, pleeeeeeease». Так, блять, и написал, ебанашка черножопая. Я, канешна, давай гуглить, чё за ashawoo, чё за awkuna, и оказалось, што на языке южноафриканских пиндосов так называют наших машек и наташек с улицы Саина, то есть девчонок нелегкого секс-труда.
Ах ты ж, пидарасина африканская, малярийный ты комар чернохреновый, слоновья ты какашка лысая, - подумала я, а вслух сказала-напечатала: «Ok, see you, love you. Чмоке, долбоеб негроидный», на что этот полудурок пролепетал: «My love, why you speak Russian, you know, I don’t understand Russian». «Учись, неуч, на то он и великий и могучий» - с гордостью, переполненной за свой великий и могучий, единственный, кстати, который я вполне сносно знаю, я втянула вкусную соплю, давно уже выползавшую наружу, и продекламировала, подняв кверху указательный палец: «Ибо нехуй!»
На завстрашний день поперлась я к своему кентярику старинному. Мы с ним по молодости всё хотели хакерами заделаться и банк грабануть. Хакерами мы так и не стали. Я тем более. Зато он выучился на программера и стал противным, вечно воняющим кислыми недельными носками, задротом, проводящим за компом почти все свое время. Мне иногда кажется, что унитаз у него где-то рядом с компом стоит, закамуфлированный под кресло, штобы не отвлекаться. Тем более што пахнет в Денисовом офисе почти што как в общественном туалете.
Ну да хер с ним, с камуфляжем. Пришла я, значицца, к Дэну, нос зажала пальцами и прогнусавила: «Здогово, бгатюня».
- Салам. Как дел?
- Та ногма. Сам как?
- Пойдет. А чё пришла? Не часто ты у нас.
- Ты, блять, издеваешься штоле? У тебя тут такой, блять, запашенцио стоит, у моей собаки в будке лучше пахнет.
- Ну и не дыши тогда, - кажись, Дэн немного обиделся, патаму шта отвернулся от меня и уткнулся в монитор. В таком состоянии его уже никакими просьбами не развернуть обратно, поэтому я героически разжала нос и сказала уже нормальным голосом: Да ладно, прости. У меня к тебе дело супер-пупер важное.
Все еще обиженный, Дэн закурил сигу и таки спросил: Чё за дело?
Боясь, как бы Дэн не передумал меня слушать, я очень быстро рассказала ему всю историю с говностроителем по имени Ричард Мули Хули ирландско-малазийско-африканских кровей, евошнего друга кредиткой и моими сри саузандами американских тугриков, которых у меня на самом деле нет.
Дэн слушал молча, выкурив подряд две сиги, а в том месте, где Ричард назвал меня нехорошим африканским словом, обозначавшим Машку с улицы Саина, вдруг заржал как конь. И стало мне чёта так обидно, прям до слёз, от того, что меня обозвали нехорошим словом, а Дэну, кентярику моему, с которым мы даже в одном классе учились полгода, а в параллельных – три, смешно, и ржет он как конь некастрированный. У меня, можно сказать, драма моральная и материальная, а ему смешно. И никакая я не ашаву и не авкуна – у меня всего-то пять партнеров за всю жизнь было, не то што вон у Ксюхи, подруги нашей общей, штук пятнадцать, а может больше, хоть та и вышла замуж за иностранца и сейчас, наверное, мартиний пьет и лобстеров кушает.
- Чего ржешь, дебил? – у меня тут, наверное, и вправду слезы навернулись на глаза, потому что Дэн как-то сразу замолк и даже поперхнулся.
Я отвернулась, и тут уж слезы покатились. Стою я, значицца, спиной к Дэну, не успеваю слезы вытирать, а сама прислушиваюсь, што там мой кентярик делать собирается. А он еще одну сигу выкурил, подошел ко мне сзади и как обнимет меня! Я аж вздрогнула от неожиданности, все-таки в одном классе учились полгода, не до романтики чёта.
- Ты чего? – говорю, а сама плечиком так потихоньку выворачиваюсь из его задротовых рук, мало ли что он дрочет, ой, держит ими.
- Да ничего. Дура ты, вот и все. Ричарда своего бросай нахуй, не найдешь ты его, по-любому. А лучше давай со мной дружить, мне от тебя ничего не нужно. То есть, нужно… То есть нет… Блять, совсем запутала ты меня. Короче, ты мне нравишься. Давно, еще со школы. И прекращай в нэте знакомиться, там одни мошенники сидят.
А у меня сердце в пятки ушло, типа слушаю, а сама дрожу со страху: ну как поцелует меня щас, и чё я буду делать?
Не успела я так подумать, как што вы думаете? Правильно. Поцеловал таки меня Дэн, кентярик мой, друг детства. Ага, блять, так и верь теперь друзьям школьным. Дружишь с ними, лазаешь везде, делишься всем по-братски, сиги первые за школьным стадионом куришь, первую бутылку вискарика у родителей таришь, штобы выпить за тем же стадионом, …нухой свежей делишься, мечтаешь, как банк вместе грабанёте… А у них на уме не дружба, детская и чистая, а хуйня какая-то.
А впрочем… Мне похуй. Патамушта целуется Дэн клёво. И где только научился?, программер жеж все-таки. Но и программер он тоже чёткий, хоть и носки не снимает неделями. Ну, это дело поправимое, было бы ради кого снимать.
На этом история с Ричардом Мули Хули, как его там, подошла к концу, и началась другая, с Дэном, но про нее я как-нить в другой раз расскажу. Вот те и май лав, Ричард не львиное сердце, слезай, твоя остановка.

Tweet