Свежий утренний воздух приятно бодрил, мокрая трава холодила босые ноги, я пытался вдохнуть каждое мгновение этого утра, медленно перебирая ногами, я силился вспомнить чего же ещё не смогу сделать в этой жизни. В горле пересохло, такое бывает перед дальней дорогой, когда пора в путь, а ты никак не соберёшься покинуть дом, стоишь и шаришь глазами по прихожей, блуждаешь взглядом по убранству комнаты, словно забыл что-то и силишься припомнить, при этом прекрасно понимаешь что просто нужен повод затянуть мгновения прощания. Я продолжал идти вперёд, трава под ногами казалось, звенела, стряхивая утреннюю росу на сырую землю. Вспомнил, как папенька отправлял меня в военное училище, матушка не сдержалась и расплакалась.
- Маменька, ну будет вам, чай не на войну в училище.. – повторяла еле слышно моя сестрица, Анастасия. – Береги себя Лёшенька – Напутствовала она.
Боюсь Настенька, что ничего не вышло, ни себя, ни вас не сберёг, но скоро свидимся, ещё немного…

*

Рядом кто-то тяжело сопел, я повернул голову, рядом шёл парень, которого привели вчера, его лицо было изуродовано, лохмотья кожи болтались на оголённой местами челюсти, он еле тащил ноги, не успел с ним познакомиться, я узнал его по наколке на плече, там красовалось имя девушки Люси. Я вспомнил про Катюху, эх Катя, курва. Вспомнил мужиков с завода, когда меня волочили под руки, и запихивали в чёрный ЗИЛ. Кто же знал, что твои Катька блядские выходки вот так аукнуться? Та чего уж там, детей наших жалко, теперь все в отказ, вроде и не жена теперь ты и сыновья без фамилии. Я нагора такие вещи лепил на заводе, высшее образование получил, ведущим инженером стал, жить да жить. Да бог тебе судья, тебе и хахалю твоему.
Коридор всё никак не кончался, конвоир, что шёл впереди зевнул, тёмными струйками по стенам сочилась вода, оставляя желтоватые разводы на известке.
- Лёшенька, прости меня, прости, я не знала … - шептала Катя мне на ухо, когда квартиру перерывали в поисках «секретных» документов о втулке №46/2 для механизма переворачивающего литейный ковш. Она глядела на мое разбитое лицо, перебитые пальцы и рыдала, стараясь делать это тихо-тихо…

*

Я стоял посреди небольшой импровизированной площади, на деревянной платформе, рядом стояла Ирка и её мать. Ирка смотрела на меня и теребила обручальное кольцо на пальце, я не видел в её глазах ненависти или досады, она любя прощалась со мной. Нам зачитывали приговор, немецкий язык режет уши. Ира так хотела детей, хотела минимум трёх, сейчас я думаю, о том, что если бог не дал, значит так надо, отца скоро увижу. Помню, как в поле ходили хлеб убирать, упашешься с утра, Ирка прибежит с узелком, накормит до отвала, в стог с ней завалимся, и давай пыхтеть. Ох, и страстная она у меня, то в спину вцепиться до крови, то в шею зубами, не как зверь конечно. Огонь баба.
Ирка смотрит на меня и улыбается, тоже пойди, вспомнила чего.
- .. Помощи партизанам… за преступления против… - читают по-русски, полицай зачитывает. Сёмка рябой, помню в детстве, гоняли его по деревне. Он уже тогда садюга был и шкодный, ну так вроде парень нормальный, а тут ну да бог судья, так как-то жизнь развернула его. Небо серое тяжёлое, к земле прижимает, к дождю наверное…

*
Лопата то и дело бряцала о корни сосен, земля тяжёлая, ложилась в лопату большими кусками. Я весь взмок, сколько копать не знаю, яма была мне по пояс. Сверху ухмыляясь, смотрели трое солдат.
- Есть закурить? -  спросил я, продолжая копать, один из них передёрнул автомат и всадил очередь рядом со мной. Я опасливо продолжил копать, молча. Яма становилась глубже. Я честно понимаю, что возможно заслужил всё что происходит. На моём счету десятки, также закопанных людей, каждый день я ждал этого сейчас, предполагая, что оно не наступит, заливая совесть дорогим бухлом, растворяясь в наркотическом забытьи, зарываясь в красивые тела VIP блядей. Ощущение пустоты становилось привычным, всё это выжигало меня изнутри, сейчас всё что осталось это пустая оболочка, которая привыкла к сытой жизни, страшно конечно, надеюсь - что бога нет, только сейчас внутри что-то начало щёлкать, так стало противно, словно вместо светлой души о которой столько слышал внутри жидкое говно. Глаза увлажнились.. вот ещё блядь не хватало, разрыдаться тут….

**

Продолжаю вспоминать маменьку, она так переживала, когда в стране начали происходить все эти чудовищные перемены, картавый аферист и его бесчинствующая банда, перевернули всё с ног на голову. Я просто не видел иного пути, как сражаться под знамёнами порядка…
- Стоять, мразь! – окрикнули сзади, веревка, перетянувшая запястья, дёрнулась. – Егор, вяжи петлю.

Ко мне подошёл, потный мужик и, накинув на шею петлю, принялся перебрасывать верёвку через ветвь дерева. Немного поднатужившись, он принялся натягивать верёвку, петля сжала шею и медленно потянула меня вверх, Егор медленно перебирал своими ручищами. Ноги оторвались от земли, я пытался выскользнуть из петли, всё тело напряглось в последнём рывке, в глазах темнело, я начал терять сознание.
- Ай, блядь! – раздалось где-то рядом, и я упал на землю, глаза не открывались, я только слышал голоса, который доносились словно из-за закрытой двери.
- Верёвка вся мокрая, сука, выскальзывает из рук. Давай из нагана добьем.
- Ишь ты чо, из нагана, патронов то нет, вчера должны были повезти. Да обоз перехватили по дороге. Давай вешай.
- Да хули, вешай, верёвка мокрая, нож то есть?
- Нет, повар вчера попросил, он на спор пъяный, все ножи на кухне переломал. Вешай, давай.
- Может, помер уж? – Егор пнул меня по ноге. – Да помер, точно.
- Хули, помер… слышишь сопит… добивай давай.

Я не мог шевелиться, и в мгновения с моим сознанием стали происходить невероятные метаморфозы, меня словно окунули в прорубь, всё мое существо скомкалось и выпрыгнуло наружу. Контроль здравого разума был безвозвратно потерян. Обрывками фиксировалась невероятная реальность, я вгрызался в шею здорового крестьянина который пытался меня вешать. Он что – то вопил, без разбору молотил своими кулачищами мне в голову, вот он лежит на земле и булькает кровью, клоки плоти вываливаются из разорванной глотки. Мгновения и я топчу ногами второго, его голова словно сдутый кожаный мяч мнётся о пень. Мои руки выскальзывают из верёвки, которая размокла от моей собственной крови, я свободен. Бежать в леса а там разберёмся…

**

Парень что идёт впереди меня, постоянно бормочет что-то, слюна с кровью капает с лохмотьев лица на бетон. Конвоир, утомлённый бормотанием, несколько раз бьёт его в лицо, брезгливо стряхивает руку. Парень не может идти, его тащат волоком.  В одном из разветвлений его куда-то уводят, со мной остаются двое. Слышу далеко, приглушённый хлопок и по спине пробегает холодок. Наконец меня подводят к двери, снимают наручники и выпихивают в коридор, ведущий к выходу. Ничего не объясняя меня отправляют домой… Там ждёт Катька и дети.
Катя в слезах, молчит, дети рады, да и ладно…

**
Ирка смотрит на меня и шепчет что-то, я по губам читаю, её последнее люблю. Из под ног уходит опора, всё напрягается, резко темнеет в глазах, кто – то смеётся рядом… Нас простят, за то, что не убереглись…

**

Яма в человеческий рост, я смотрю наверх и вижу, как на меня летят комья земли. Рыдаю в голос, уже всё равно. Умоляю оставить в живых, кто – то шутит, говорит, что вчера оставляли, сегодня никак, надо было вчера приходить. Копают быстро, пошёл дождь.
- Слышь, ты сядь, а то ноги прострелю. – Послушно сажусь и жду, пока меня засыплют землёй.

Тяжело дышать и вокруг тишина, темно…

Tweet