Глава-5

Так злобный волк, добравшись до овец,
Перебирает, злобно харю морща.
Прощай народ, ко мне припёрлась тёща,
Аминь братва. Читай меж строк, - Пи..ец!

- Нет, милая, мы так не договаривались. Я с тобой-то через силу живу…. Ты чё, дура, больно же?! – Фися опасливо отскочил от Прасковьи и растирал быстро наливающуюся на голове шишку от не санкционированного воздействия половника. – Что значит жить негде, а у меня тут чё общежитие?
- Я же тебе русским языком объясняю, это всего на пару месяцев, - Прасковья в сердцах плюнула мужу на тапочки, не попала и от этого рассвирепела ещё больше. Ты же в курсе, что у них дом ветхий, сто лет ремонтом угрожали, и в кои годы УЖКХ выделило деньги. Там и полы менять и радиаторы, да много чё…
- Ну, тогда, Поренька, ищи меня на кладбище, вот тебе мой сказ, - крикнул Фися и, хлопнув дверью, выскочил из избы.

Антон в самых дурных предчувствиях залез в подпол, отодвинул ларь с картошкой и завис. Так и есть, бутыли с «черешенкой» не было. Неужели Настя по тихой гайки затягивает? Вот же бля, в тихом омуте черти! Ну, ладно, разберёмся, а гераньку жалко…
Прихватив удочки, Антон направился в сторону Ряшки расслабиться по случаю субботы. А поскольку путь так и эдак проходил мимо Фисиного дома, то заоднем решил и друга попроведать.

Выслушав сбивчивый рассказ Прасковьи о приезде мамы и Егоршином скандале, Антон мотнул башкой и неуклюже уронил: - А у меня, слава богу, давно издохла…
Сказал и тут же понял, что пора рвать когти. А вслед ему неслось: - Иди-иди, дружка своего, алкашину подлую, поищи. Сказывал, что на кладбище он. Вот там оба и оставайтесь, живодёры!

Друга кузнец обнаружил натурально на кладбище, у сторожа Панкрата Суворова. Мужики, чуть тёплые сидели за столом и, не слушая друг друга, жаловались на горькую судьбу.
- Я же ей по-русски говорю, Порюшка, сука ты моя ненаглядная, ну не смогу я жить в одном доме с этой старой прокладкой, - плакался Фися.
- и с ноги ей поджопника, да в самую серёдку попал, ажно нога по колено провалилась - поддакивал Панкрат.
- Хоть бы раз послушалась мужика и сделала как должно, нет! Ей мама дороже общественного мнения супруга.
- и ничё, отлежалась. Думал, подохнет, а хоть бы хрен…
Покачав головой, Антон тихонько притворил двери и вышел на воздух. Он здесь был лишним.

Тёща у Фиси прожила не месяц, а три недели. Государство очередной раз отмахнулось, отделавшись от страждущих побелкой и парой бочек краски. Но эти три недели старуха запомнила на всю свою вонькую жизнь. Не было дня, чтобы с ней не приключилась хоть какая-нибудь история. То, надевая утром опорки, она влезала босой ступнёй в свежее кошачье говно. Хотя Мурка была девкой чистоплотной и подобных косяков давненько себе не позволяла. То вдруг в бане, именно тогда, когда старая женщина из бутылочки с шампунем наливала себе на голову постное масло, потухал свет.

Прасковья с подозрением косилась на мужа, но, как известно презумпцию ещё никто не отменял. Не пойман, не вор. Последней каплей подвигнувшей  тёщу к скорейшему отъезду в родные палестины, послужил, как ни странно, местный поп. Да-да, именно батюшка Филарет, в миру Витя Прививкин.

Отучившись в семинарии или где-то ещё, Витя, как примерный ученик попросился в самый нищий, зато родной с детства приход. А именно к себе на родину, в Ебитеньевку. Было Вите лет пятьдесят от сотворения, килограммов сто пятьдесят весу и росту метра полтора. Поэтому когда он шёл по улице, складывалось ощущение, что попик катится. За глаза с чьей-то дерзкой подачи его так и звали – Покатигорошек. А ещё любил Витя - Покатигорошек выпить на халяву. Напившись же, буровил на мальчика служку, ссался в штаны и всё на свете забывал. 

Тёще поплохело утром в пятницу, Фися в это время был на работе и не смог вовремя порадоваться сему позитивному факту. Но вечером, когда старая ведьма попросила привести ей попа, Егор возликовал, но виду не подал. Мысль явилась в голову словно наитие, как глас серафима. Из прошлых глав мы помним, что если Фися чего решил, то уж будьте покойны, сделает.

Развести батюшку Филарета на попить, как намочить два пальца. Слаб, был сей служитель культа на это дело. Фися не пожалел заначки, но купил столько, что и сам ужаснулся.
Отец Филарет был дома, он сидел у окна и временами подло хихикая, читал новеллы древнего извращенца Боккаччо, алчно примеряя описанные ситуации к себе. Крик под окном ознаменовал пришествие местного антихриста, Егора Фисина.

- Витька! Ты дома ли? – крик звонкого Фисиного голоса разносился далеко.
Поп так и подскочил. Это ж, какой урон престижу! А Фися не унимался: - Витёк, у меня старый педераст подыхает, пойдём ко мне домой, а?
- Ну что у тебя варнак приключилось? – распахнув окно, прошипел злой как собака поп. – Какой такой педераст?
- Дак тёща моя чё-то захворала, - ответствовал Егор. – Пойдём нешто отпоём старушку, пока нечистик её не уволок.
- Заходи в дом, идиот, - рявкнул Витька-Филарет. Того и добивался наш Фися. Первый тайм он выиграл.

Через пару часов совершенно невменяемый батюшка, придерживаемый хитрецом плотником, важно перекатывался к дому Егора. Прасковья, пользуясь тем, что хворая мама задремала, убежала проведать ферму, и тут явился всё продумавший Фися с довеском.
Проведя попа к себе в комнату, он уложил Филарета на диван, и попяра обильно обоссавшись, тут же дал храпака. А Егор мышкой сиганул к тёще. Старуха спала, безобразно разинув беззубую пасть. Фися сдержал страстное желание сунуть какую-нибудь пакость в сей хлебальник и, подмигнув своему отражению в зеркале принялся за приготовления.

Старуха проснулась от шагов и тяжкого запаха перегара. Открыв глаза, первое, что она увидела, это занавешенное покрывалом зеркало, столик и на нём иконку с горящей лампадой. Рядом с ней стакан воды, накрытый куском хлеба. На стуле, прямо в изголовье постели болящей сидел поп. Самый натуральный, в рясе и с анодированным крестом. Брови попа были резко подведены тушью, щёки нарумянены, а губы накрашены самой яркой из когда-либо продававшихся помад. Голос батюшки, а более всего слова, изрыгаемые вместе со страшным выхлопом, крупным болтом врезались в мозг старухи…

-  Помяни, Господи Боже наш, в вере и надежди живота вечнаго преставльшуюся рабу Твою, сестру нашу (не помню как звать сучку) яко Благ и Человеколюбец, отпущаяй грехи и потребляяй неправды, ослаби, остави и прости вся вольная ея согрешения и невольная, избави проститутку вечныя муки и огня геенскаго…

Вестибулярный аппарат батюшки дал сбой, и отец Филарет своей размалёванной харей ткнулся «усопшей» в низ живота. На этом месте старуха жалобно вскрикнула и потеряла сознание. Подглядывавший за экзекуцией Фися проворно растряс попа и под белы руки вывел из горницы. Ещё через полчаса, когда Витька-поп мирно почивал у себя дома, умытый и посвежевший, Фися сидел на кухне и смотрел телевизор. Обоссанный матрац сушился за баней. Из комнаты тёщи слышались всхлипывания и жалобы: - Чёрт ведь за мной приходил, Прасковьюшка, самый натуральный. Оделся попом, губы в кровище, рога огромные и хвостом так и хлещет из стороны в сторону. Давай собираться, завтре домой поеду. Дома помру, вот мой сказ…

Глава-6

За той чертой, где в сумраке пустом,
Голгофы очертания размыты.
Нас встретит ангел со своею свитой,
Тот ангел будет с шерстью и хвостом.

После преждевременной смерти бугая Зюги, Фися не оставил своих экспериментов над живой природой. Поросёнок появился в доме месяцев восемь тому. Принесли совсем малОго, выкармливали соской. Теперь же по двору бродила здоровенная скотина, наглая и самоуверенная, как её хозяин. Прасковья и дети давно махнули рукой, на сей прожект, зато Фися не унимался.

В воскресенье утром Антон, как и договаривались, прихватил инструмент и направился к Фисиным. Егор давненько просил посмотреть старенький мопед, громко орущий, расходующий бензин и не думавший трогаться с места.
Открыв калитку, Антон попал во двор, где и застал друга, скуки ради дрессировавшего верную животину.

- Апорт, мальчик, - кричал Егор, и восьмидесятикилограммовая туша сломя голову неслась через весь двор за палочкой. Роль палочки здесь исполняла половинка оглобли. Поросёнок подбегал к старшему товарищу и, роняя слюну, бросал игрушку Фисе под ноги. Тряслась земля от страшного топота, в баньке жалобно вибрировало плохо закреплённое стекло.

Антон засмотрелся на это диво дивное и чуть не поплатился за растяпистость. После очередного броска, поросёнок заметил гостя, и будучи скотиной коммуникабельной решил порадоваться вместе с Антоном. Могучая туша на изрядной скорости налетела на кузнеца, Антон едва успел податься в сторону. Однако он не рассчитал длину игрушки, за что и поплатился тут же. Полутораметровый кусок оглобли, намертво сжатый мощными челюстями подсвинка, ударил кузнеца под колени и Антон, подпрыгнув, улетел в густые заросли крапивы.

Кузнец ещё только поднимался, когда Фисин крик всколыхнул утреннюю тишину: - Гайдарка придурь, ко мне, место!
Через пару минут, сказав плотнику всё то, что накопилось в душе, и, дав хорошего поджопника поросёнку, Антон сидел рядом с другом на завалинке, а напротив них совершенно по-собачьи сидела туша поросёнка и ела глазами начальство.

- Ты не ругайся, Тоша, - лебезил Егор. – Это он от радости, гостей любит спасу нет. Ну, посмотри на него, это ли не милая зверушка? Если хочешь, можешь погладить.
Антон, всё ещё сердясь, растирая на руках ожоги от крапивы, посмотрел на поросёнка. И тот, словно чуя перемену настроения, радостно хрюкнул.
- Ладно, уж иди сюда, - сказал Антон, и, как оказалось, зря. Милая зверушка налетела портативным танком, бросилась на грудь кузнецу и завалила его в траву. Ударившись головой, кузнец приходил в себя, тогда как зверь вылизывал его лицо, уши, руки.

Матерился Антон, заливисто ржал Фися, а зверёк довольный всеобщим вниманием, метался от одного хозяина к другому.
- Ты глянь, Тошка, что он у меня умеет, - прохохотавшись говорил Егор. – Это же не поросёнок, а Мухтар какой-то, практически Ауэзов!
Далее в течение нескольких минут Фися командовал, а поросёнок с величайшим удовольствием исполнял те команды. Было видно, что свинёнку нравится подобное времяпрепровождение.
- Сидеть, Гайдарка, - кричал Егор и скотина, с размаху плюхнувшись на толстый зад, замирала по стойке смирно.
- Голос, - приказывал плотник и поросёнок начинал визжать так, что уши закладывало.

- А почему ты его так назвал? – отсмеявшись, спросил Антон.
- Так известно почему, - отвечал Фися. – В честь народного героя, Егорки Гайдара.
- Да какой же он герой? – удивился кузнец. – Экономику под откос пустил, разве что за это? Партизан, бля.
- Зато ты посмотри, Тоша. Что голова, что жопа вылитый Егорка. Да их с моим ежели рядом поставить, так сходу за близнецов примут.

Поросёнок, словно понимая, что говорят именно о нём, крутился тут же. Совал башку под руки, выпрашивая ласку, пытался залезть Фисе на колени.
- Я, Тоша, про свиней специально читал. Во Франции их приучают по грибы ходить. Хорошо обученная свинка грибы чует аж под землёй. У их там, ой я не могу, грибы трюфелями кличут. Ну не уроды, а?!
Кстати характер у него вылитый я. Такой же покладистый, добрый и сердечный. Одно слово - ангел.

Посидев ещё чуток и выкурив по папироске, мужики встали и направились в сарайку, ладить капризный мотопед. «Ангел» же поняв, что ласк на сегодня больше не будет, горестно вздохнул, и, смешно тряся толстой задницей, трусцой припустил к себе в конуру. Да-да, именно в конуру, на которой масляной краской крупными буквами явно детская рука вывела надпись: «Осторожно, во дворе злая Гойдарка!»