Этот сайт сделан для настоящих падонков.
Те, кому не нравяцца слова ХУЙ и ПИЗДА, могут идти нахуй. Остальные пруцца!
Вадим Чекунов (Кирзач) :: ВАЙГО. Свидание
Цифры, буквы и чёрточки иероглифов на кнопках моей «ноклы» начисто стёрты. Я давно научился писать смски не глядя. Рисовать из скобок цветочки и смайлики. Постиг все азы смс-романа. Когда встречаешься с китаянкой, этого не избежать.
Может, и не только с китаянкой.
Но в России у меня не было мобильника. Я до сих пор не написал ни одного сообщения по-русски.
С Ли Мэй мы переписывались всю неделю. Ничего не значащие, но волнующие вопросы.
«Как дела?».
«Где ты, что делаешь?».
«Извини, что не сразу ответила. Была на уроке физкультуры»
Её занятия - на старом кампусе. Что она делала на уроке? Наверное, играла в баскетбол. Подпрыгивала, вытягиваясь гибким телом, бросая мяч... Или бежала легко по тёмно-красной дорожке. Уверенная, быстрая. Встряхивала чёлкой и собранными в хвост волосами... В ряду однокурсниц повторяла за лаоши медленные движения китайской гимнастики... Я в это время был за много километров от города. Далеко от неё. На огромном, продуваемом ветрами новом кампусе.
Пиликнул телефон.
«Как твоя работа? Как студенты?»
«Ленивые, как всегда».
«Хаха, я тоже такая».
«Нет».
«Почему?»
«Ты красивая. И умная».
Пауза.
Так ли китаянки принимают комплименты?
Вспомнил, как смутилась она в прошлый раз.
Пришло сообщение.
«Спасибо».
Перевел дух. Улыбнулся.
Принялся разглядывать окружающий пейзаж. Я сидел в беседке, под типичной китайской крышей с приподнятыми углами, будто их загнуло ветром. Сидел и ждал университетский автобус до города. Недавно высаженный бамбук полукольцом окружал беседку. Зелёные живые удочки шелестели редкими листьями. Недостроенный корпус библиотеки, закрытый сеткой цвета хаки, возвышался над кампусом. По самой верхотуре, едва заметные, передвигались по лесам рабочие в оранжевых касках. Медленно ползла стрела строительного крана. Сверкали на солнце стёкла кабины. Справа от меня тянулись учебные корпуса, длинные, четырёхэтажные. Многие окна были распахнуты. Внутри аудиторий виднелись лопасти вентиляторов.
Жарко.
Всякие глупости о погоде:
«Завтра по прогнозу дождь, не забудь взять зонтик»
«Спасибо, заботливая мама!»
«Ха-ха-ха! Ты смешной!»
Внезапный толчок памяти. Болезненный и ненужный.
Инна тоже когда-то говорила мне так. Я не помню уже, когда. Помню лишь смех. Влажный блеск губ. Весёлый прищур глаз. «Ты смешной! С тобой хорошо». Затемнение. Чья-то рука встряхнула стекляшки калейдоскопа. Что изменилось? Ничего. Не добавилось. Не убыло. Те же герои. Тот же антураж. Просто сложилось в другую картинку. Сжатые в ухмылке губы. Суженные глаза. Выговаривала нарочито чётко, как учительница: «Ты – жалок. Ты жалок и смешон».
«Я смешной человек... – ответил ей непослушным языком. - Я знаю сам, что я смешной человек. Да разве людей казнят за то, что они смешны? Смейся надо мной, смейся в глаза!..»
Огонёк тревоги и опасения в её взгляде. Рябь неуверенности. Сбита с толку.
Я вошёл в роль. Замахнув стопарь, потянул носом воздух. Выдохнул: «Но разломать грудь у смешного человека, вырвать сердце, бросить под ноги и растоптать его! Как мне жить!»
К ней быстро вернулось отчуждение. Усмехнулась: «Специально заучивал? По книге? Или по фильму?»
Помолчала. И хлестко, как тряпкой по лицу: «Ты не только хреновый муж и никакой писатель. Ты еще и артист бездарный».
Может, тогда я и решил её убить. Пистолета не было. Не царский режим. Был нож из рессоры.
Впрочем, даже никчемный Карандышев оказался твёрже. Целостней. Правдивей.
Моя Инна досталась другому.
Провёл рукой по щеке.
Так не пойдёт.
- Прошлого больше нет. Забудь о нём, - сказал сам себе вслух.
Это всего лишь вирус. Живучий вирус, пытающийся состряпать в моей голове конфликт программ.
Этому не бывать.
У меня новая жизнь.
Набрал текст. Нерешительно коснулся клавиши «отправить». Убрал палец. Перечитал написанное.
«Встретимся сегодня? Поужинаем?»
Обычный невинный вопрос... Пятница. Почему бы и нет.
На выдохе, как стрелок спусковой крючок, нажал «отправить». Замерев, наблюдал за мигающей стрелкой на дисплее. Сотни тысяч сообщений невидимыми сигналами сновали сейчас вокруг. Но лишь пара из них была важной. Вопрос мой ушёл. Я спрятал телефон в карман. .
Щёлкнул зажигалкой. Повертел её в пальцах.
Прикурил. Встал и прошёлся по беседке. Сильно затянулся.
Едва не выронил сигарету, когда телефон заорал свою песню. Не вытащил – выхватил его из кармана:
- Да!
Её голос:
- Привет! Ты не занят?
Сердце зашлось в частом стуке.
Да я бы убил любого, попытайся кто сейчас помешать...
- Нет-нет. Жду автобус.
- Спасибо за приглашение. Но сегодня не могу. Вечером поеду к родителям. На выходные.
Да что же это...
- Но мы можем увидеться..
Наверное, Бог всё таки есть...
- Давай. Когда тебе удобно?
- В шесть нормально?
- Да. Где?
- Мм-м... Знаешь маленький мост у библиотеки? На старом кампусе?
- Конечно.
- Давай там. Не опаздывай!
- Ни за что.
Хороший, чистый смех. Ради него я буду смешным всегда.
- Тогда до встречи. Бай-бай!
- До встречи!
Из-за корпусов вырулил серебристый автобус.
Я подхватил рюкзак и размахивая им, словно школьник, побежал к остановке.
После обеда я лежал на кровати. Пробовал читать. Глаза скользили по строчкам. Я не понимал фраз. Узнавал слова, но они не складывались в предложения. Всё время поглядывал на часы. Целых четыре часа... Ещё четыре часа. Чем себя занять, я не знал.
В комнате потемнело. Где-то далеко глухо ухнуло. С нехорошим предчувствием я вышел на балкон. Огромная, на полнеба, клинообразная чёрно-лиловая туча наползала со стороны моря. Уже накрыла собой Пудон. Неумолимо подбиралась к моему району. Солнце ещё пыталось светить сквозь её рваные края, но быстро обессилило. Превратилось в блеклое пятно, а затем исчезло вовсе. Вокруг всё притихло и замерло. Отчужденная, равнодушная враждебность тучи подавляла. Огромный инопланетный корабль-флагман выполнял боевой манёвр. Пробегали вдоль корпуса всполохи и разряды. Готовились, наводились орудия. Начиналось уничтожение человечества...
На человечество мне было плевать. Свиданию грозила опасность.
Именно это и должно было случиться... Не вчера. Не завтра, как обещал прогноз. Не даже сегодня ночью.
Сверкнуло. Грохнуло. Врывной волной ударил порыв ветра. Пыль понеслась по воздуху. Упруго выгнулись стебли бамбука, затрепетали листями, выворачивая их светлую сторону к чёрному небу. Стремительно, едва не задевая провода, пронеслась пара птиц в сторону речки.
Прокатился неясный шум, точно где-то далеко захлопали в ладоши. Нарастая, шум принёс сначала мелкие брызги, осадившие пыль к земле. Затем жутко полыхнуло белым светом и оглушительно треснуло прямо над моей головой. Ударили первые капли. Мгновение спустя сплошной ревущей стеной обрушился ливень.
Я вернулся в комнату. Сменил намокшую футболку. Заварил чай.
Курил у окна, слушая мощные залпы шанхайской грозы. Стёкла подрагивали. Балкон залило, вместо бетонного пола там бурлила, пенилась, вспучивалась мутная вода. Несколько моих окурков мелькнули жёлтыми судёнышками и исчезли в шторме. Ливень не утихал. Над перилами балкона высоко взлетали фонтанчики брызг. Дальше ничего разглядеть было нельзя. Стена воды.
Я поискал взглядом на столе свою «ноклу». Крупным, неизвестным науке жуком, она пряталась между книг и бумаг.
«Если она позвонит и скажет, что дождь... Или если ты передашь мне от неё смску, что сегодня мы не увидимся...» - мысленно обратился я к телефону.. «Только попробуй...»
Лёг на кровать. Скинул книгу на пол.
Лежал и слушал раскаты грома.
Не заметил, как заснул.
Вскочил в ужасе.
Проспал?!
Комната была светла. Дождь кончился. Светило солнце – на стене яркий скошенный силуэт окна.
Схватил телефон. Шумно выдохнул. Спал недолго. Есть время умыться, одеться.
Отчаянно волнуясь, шел к мостику на реке.
Небо совсем прояснилось. Солнце, освобождённое и усталое, садилось за деревья. Я видел полосы света между кипарисами вдоль аллеи.
По влажному воздуху переливались густые, сочные запахи. Земли, листвы, коры и хвои.
Я пытался дышать ровно и спокойно. Не получалось. Хотелось курить. И выпить. Чуть-чуть. Иначе вылетит сердце.
Мокро темнели камни дорожки.
К воде крохотной речушки опускались ветви ив.
Сердце колотилось так сильно, что пришлось убавить шаг.
На мостике никого не было.
«Она придёт», - успокаивал я себя. «Она придёт».
И вдруг на другом берегу, за гирляндами зелёных ветвей, я увидел фигурку в светлом платье.
Ли Мэй.
Она махала мне рукой.
>Этот отрывок сам по себе, с литературной точки зрения - слабее других.
Какие мы осторожные и несказанно корректные. Этот отрывок не просто слабее других, а сплошной графоманский штамп.
Ты пишешь отзыв на удаве, а не на проза.ру.
Кассирер анализирует давнишний спор философов о «природе имен»: даны ли имена «по установлению» (νέσει) или они «природны»(φζσει). Исторически наиболее яркое свидетельство этого спора явили софисты и стоики: первые в утверждении чистой субъективности языка, вторые в признании за ним объективной значимости. «Заключен ли язык всецело в круге субъективного представления и мнения, или между сферой наименований и сферой действительного бытия наличествует глубинная связь; имеют ли сами наименования внутреннюю «объективную» истину и правильность? Софистика отрицает, Стоя утверждает подобную объективную значимость слова; но как в негативном так и в позитивном решении форма самой постановки вопроса остается одинаковой» (1.132-133). Ответ Кассирера почти полностью совпадает с прокловским комментарием к «Кратилу». По Проклу, имя и «установлено», и «природно»; оно — «установлено» в ракурсе творчества и «природно» в ракурсе парадигматики. Тем самым устраняются ограниченности как наивного субъективизма, так и наивного объективизма. Эта мысль детально развивается Кассирером в демонстрации абсурдных выводов обеих точек зрения. В отдельности взятые, софистическая и стоическая концепции порочны в одинаковом смысле; слово и «объективно» (χατά μίμησιυ), и «субъективно» (»(ίδια πάνη), но оно впервые становится словом как таковым лишь с приобретением символической значимости, пресуществляющей оба момента: символ «субъективен», как модель действительности, но он же и «объективен», как — сказали бы мы сейчас — «порождающая модель». В этом смысле кассиреровская интерпретация платоновских идей существенно определила его концепцию символа. Исторически это понятие сближаемо в большей степени с платоновским эйдосом, чем с кантовской формой, хотя и от эйдоса его отличает чересчур подчеркнутый функционализм.
Не подлежитъ сомнѣнiю, во всякомъ случаѣ, что собака одно изъ древнѣйшихъ животныхъ, прирученныхъ человѣкомъ, и, по всей вѣроятности, даже самое первое животное, сделавшееся домашнимъ. Она стала другомъ и сожителемъ человѣка еще въ тѣ времена, когда первобытный человѣкъ не занимался земледѣлiемъ и скотоводствомъ и не пользовался, слѣдовательно, услугами лошади и быка. Онъ жилъ охотою и рыболовствомъ, и собака была его ценною помощницею, какою она является и до сихъ поръ у первобытныхъ охотничьихъ племенъ. У племени ведда на Цейлонѣ — народности, по культурному и физическому развитiю стоящей на самомъ низкомъ и примитивномъ уровне развитая — уже имѣется домашняя собака, и девушка ведда, выходя замужъ, получаетъ собаку отъ родителей въ видѣ свадебнаго подарка. Другихъ домашнихъ животныхъ ведда не знаютъ.