- Вот и все. – тихо произнес я смотря в блестящие глаза Лизы…
    
Зима постепенно уступала свои права, но бетонный город не стал теплее, а лишь приобрел грязно-серый цвет. Я сидел на лавочке и жадно курил сигарету. Засунув замерзшую руку в карман, нащупал последнюю сотню. Уже неделю как я ушел из дома…

Мой отец был членом большой, мощной армии российских алкоголиков, которые пили самоотверженно и беспробудно. Помимо пагубного пристрастия к выпивке он имел еще одну привычку – избивать мать. Причем делал он это так смачно и с удовольствием, что она частенько теряла сознание, а когда приходила в себя, сначала укладывала спать потного, уставшего от побоев отца, а затем шла смывать с коричневого деревянного пола собственную кровь. Пока я был маленький, я просто смотрел на это и плакал. Когда немного подрос, попытался вступиться. Отец не оценил героического поступка, взял меня за волосы и несколько раз ударил головой о подоконник. Пока я лежал в больнице узнал от других детей, что отцы не всегда пьют, а мать может быть счастливой.

Когда меня выписали мать, прикрывая грязным, в бурых пятнах, платком разбитую губу, сказала:
- Данила, пока поживешь у бабушки.

Она вручила мне старую, потертую кожаную сумку с серебристой «молнией» и прижалась влажной от слез щекой к моему лицу.

У бабушки я прожил два года. Ее маленькая, но уютная комнатка находилась в девятиэтажном общежитии на другом конце города. Мне было хорошо жить с ней. Поднимаясь на восьмой этаж через грязные, зассаные лестничные пролеты, проходя по длинному темному коридору, где в углу по вечерам сидел старый дед в тельняшке и курил вонючую папиросу, я оказывался в светлой бабушкиной комнатушке. С одной стороны стояла бабушкина кровать, с другой моя раскладушка, а на стене висел старый ковер. На его толстом ворсе красовался большой медведь, уверенно пробирающийся сквозь гремучий лес на залитую солнцем поляну. По ночам я смотрел на него, слушал тяжелое дыхание бабушки, думал о матери и о том, как изменить нашу жизнь.

Когда я оканчивал школу, бабушка умерла. На похоронах лил сильный дождь. Мать не пришла. Я стоял у могилы, в которую опускали родного мне человека. Трясясь от ледяного дождя, я смотрел, как грязные потоки падают на дощатую крышку гроба. Моя душа разрывалась на мелкие, неправильной формы куски, но слезы не текли. Когда немногочисленные гости разошлись, ко мне подошла незнакомая женщина и спросила:
- Ты Данил?
- Да.

На следующий день эта женщина появилась у бабушки дома. Она представилась тетей Галей, показала мне какие-то бумаги и сказала, что я должен выезжать. Я ответил, что никуда не поеду. Она начала на меня кричать и попыталась ударить. Я увернулся и со всей силы воткнул кулак ей в лицо. Она упала, из носа хлынула кровь. Странное чувство овладело моей душой в тот момент, я словно воспарил.

Придя в себя, изрыгая проклятья, женщина убежала, но через час вернулась с каким-то здоровым мужиком. Я знал, что так и будет, поэтому оделся и заранее собрал сумку. Мужик посмотрел на меня своими холодными серыми глазами, потер покрытое рытвинами бледное лицо и спросил:
- Сам уйдешь?
- Да. – ответил я. Взял сумку и вышел из комнаты, последний раз посмотрев на ковер с медведем. Уже за дверью я слышал, как женщина кричала на мужчину с холодными глазами. Она пыталась узнать, почему он не избил меня. Что он ответил, я не услышал.

Вернувшись к родителям, я понял, что все осталось по-прежнему, только мать стала старее. Она словно запуганная собака, тощая, растрепанная, тихо бродила по квартире, вжимаясь в холодные стены. Но теперь я знал – можно все изменить…

Зима постепенно уступала свои права, но бетонный город не стал теплее, а лишь приобрел грязно-серый цвет. Я сидел на лавочке и жадно курил сигарету. Засунув замерзшую руку в карман, нащупал последнюю сотню. Уже неделю как я ушел из дома. Подняв глаза  я увидел ее.

Кутаясь в тонком синем пальто от холодного ветра, она семенила хрупкими ножками по мокрому асфальту. Ее темные волосы были спрятаны под беретиком, лишь один непослушный локон выбился,  и она то и дело смахивала его с карих глаз изящной ручкой.

Она взглянула на меня, мое сердце остановившись, словно готовясь к перерождению,  и через мгновение с бешенной скоростью погнало по венам кровь, в которой уже размножалась любовь. Я не осмелился даже пошевелиться, но как только она скрылась за углом, погнался следом.

Я следил за ней несколько дней. Наблюдал как она шла на учебу, смеялась с подружками, дожидалась очереди в магазине, охранял ее поздними вечерами, когда она возвращалась из музыкальной школы. Я всегда находился вдали, но у меня было чувство, что я держу ее за тонкую, с почти прозрачной кожей, ручку.
Однажды, когда я снова шел за ней, она повернулась и спросила:
- Почему ты за мной следишь?
- Я тебя люблю. – честно признался я.
- Как тебя зовут? – спросили ее нежные губы.
- Данил.
- А меня Лиза. –улыбнулась она.

Первый раз в жизни я был счастлив. Моя душа пела и хотелось кричать.
Уже два месяца мы жили вместе. Ее отец был учителем математики, а мать постоянно сильно болела, и поэтому сидела дома. Еще у Лизы был младший братик Коля, веселый, конопатый мальчишка. Его заливистый смех постоянно разносился по небольшой квартире. Мне было непривычно слышать смех в доме.

Геннадий Иванович был хорошим человеком.  Когда Лиза нас познакомила, он спросил:
- Тебе есть где жить?
- Нет.
-Можешь жить у нас, но тебе придется пойти работать. Всех я не прокормлю. – он снял большие очки в металлической оправе и пристально посмотрел на меня своими умными глазами.

На следующий же день я устроился работать грузчиком на ближайшей продуктовой базе. Работа была тяжелой, но я был счастлив, особенно когда возвращался домой. Огромные, карие глаза Лизы нежно смотрели на меня, а тепло ее рук сводило меня с ума.
Мы собирались пожениться, но меня забрали в армию. Когда я уезжал, Лиза плакала, а через полгода от нее пришло письмо. Я прочитал первые строчки: «Я выхожу замуж, прости если…», и разорвал письмо на клочки.


- Вот и все. – тихо произнес я смотря в блестящие глаза Лизы и отступил на шаг.
Ее маленькое, красивое тельце в неестественной позе лежало у моих ног. Когда я душил ее, она молчала и не сопротивлялась, только соленые слезы катились из грустных, карих глаз. Посмотрев на Лизу последний раз, я поцеловал ее в холодные губы, поднялся на крышу хрущевки, некогда приютившей меня, и прыгнул.


Вернувшись к родителям, я понял, что все осталось по-прежнему, только мать стала старее. Она словно запуганная собака, тощая, растрепанная, тихо бродила по квартире, вжимаясь в холодные стены. Но теперь я знал – можно все изменить и изменил.
- Все будет хорошо, все будет хорошо. Я никому не скажу. – Словно сумасшедшая повторяла мать, забившись в угол и трясущимися руками вытирая льющиеся градом слезы.

Я ничего не ответил, просто смотрел на нее и молчал. Потом подошел, поцеловал в щеку и ушел. Пока я одевался, она взяла тряпку и, захлебываясь в рыданиях, по привычке начала вытирать кровь, вытекающую из рваной раны в шее отца. Я опустил глаза. В побелевшей от напряжения руке до сих пор был зажат нож. Я положил его на пол, вытер ладонь о стену и закрыл за собой дверь.

- Господи, да когда же это закончится. – стенала женщина, закрываясь худыми, морщинистыми руками от пьяного мужа.
- Заткнись сука! – прокричал Геннадий Иванович и пнул ногой жену. – Это из-за тебя - бляди, Лиза связалась с этим ублюдком.

Некогда веселый мальчишка Коля, за два года сильно изменился. Его озорные глаза опустели, а на лице с момента смерти сестры никто не видел улыбки. Он сидел на кровати,  из-за всех сил закрывая ладонями уши, чтобы не слышать криков давно не выходящего из запоя отца. Но они все равно просачивались сквозь плотно сомкнутые пальцы. Коля не выдержал. Он подбежал к отцу и изо всех сил ударил его своей тоненькой, детской ручкой в бедро. Геннадий Иванович схватил его за волосы и несколько раз стукнул о подоконник.