Часть первая (а может быть, и последняя). Глафира и опарыши.

Не знаю как вам, а мне вот бывает неприятно, когда рядом кто-нибудь воняет. Ну когда в метро там, или в афтобусе – это ещё ладно, можно потерпеть, тем более што я метро-та обычно и не ежжу. Но блять сцукобесит, когда на работе воняюд.

Вонь от коллег может распространяцца двух видоф – естессного происхождения, тоись телесная,  и противоестессного, тоись парфумерная.

Вот с неё, паследней, и начнём. Нынче она уже у нас не трудицца, што и слава богу, но ещё полгода назат имелась в штате нашего беспезды прелестного девичьего отдела некая йуная особа, назовём её условно Глафирою, ибо имя это ей потходит куда более настоящего, провинциально-бляцкого и банального. Была наша Глафира молода, кучерява, совмещала труды на благо народов мира с обучением в беспонотовом, но дорогостоящщем вузе и носила поочерёдно пять норковых шуп. Не то чтобы меня глодала классовая ненависть, не подумайте плохого, но врождённое милосердие, любофь к природе и вера в прекрасные, но сильно скрытые человеческие черты души заставляли меня время от времени, когда дева одевалась перед шкафом, подойти, погладить шубу по спине и прошептать печально:

-    Смотри, а тут у него лапки были… а это, такое мяхкое, наверное брюшко… а вот эти у тебя так хорошо сшыты тут, они наверное друзья были при жызни… а может быть - муж и жена…

Единственной и благородной целью моих причитаний было разбужение в неразумной деве сознания высокой отвецтвенности человечества перед лицом братьев наших меньших и прочей живой природы, но вместо раскаяния дева проявляла неуместную нервичность, и прыжками бежала прочь.

О прыжках её кстати следует сказать ещё несколько слов. Сообразно своей национальной принадлежности, да простят меня достойнейшие дочери колена израилева, Глафира имела весьма мощный торец, поддерживаемый столпообразными нижними конечностями. Я и сама, как безжалостно свидетельствуют зеркала и бирка на джынсах, отнюдь не хрупкая леди, да и ногами похвастацца не смогу, наверное, и по большой пьяни, но именно эти причины и заставляют меня отказывацца от йубок фасона «мини» с разрезом до ануса. Межь тем, именно такие порождения шальной фантазии лучших шанхайских кутюрье были в чести у Глафиры. Одно удовольствие было идти за ней по коридору и любовацца, как переваливаюцца тяжко под синей джинсой её увесистые полупопия, сознаваемые ею, впрочем, как несомненное достоинство фигуры, что, при полном отсуцтвии груди, было в известной степени правдой. Впрочем, вернёмся к ногам. Колонны её внушающих веру в незыблемость мироздания ног упирались в перпендикулярные поверхности офисных помещений крошечными каблучками-рюмочками её офисных босоножек. Именно босоножек, блять. Из ажурных дыр в модельном дерьмантине торчали упругие бугры плоти, утянутые грязноватыми колготами, и чуть не до земли свешивались с задней части, над каблучками, толстые желтые пятки.

Каблучки эти, надо заметить, сводили меня с ума. Не то в силу несообразности размеров ноги и обувки, не то из-за особенностей Глафириной походки, включавшей обязательное вихляние ляжками и зазывное отклячиваение зада, но при ходьбе сие дивное создание ухитрялось одновременно шаркать, топать и стучать каблуками. Как сейчас помню эти дивные звуки: шварк-шлёп-цок-бдыщь! Сидишь ты, предположим, на кухне, гоняешь чаи с печеньями – а по коридору: шварк-шлёп-цок-бдыщь! шварк-шлёп-цок-бдыщь! И весь аппетит сука как рукой сняло. Ни чаю уже ни надо, ни печений. Или, предположим, у вас разгар рабочего дня: на трёх телефонах висят восемь клиентов, одной рукой отправляешь факс, ногой пинаешь бухгалтерию, зажав в зубах ручку подписываешь контракт, носом печатаешь в аське свежий анекдот, ухом фтыкаешь удаффком… и тут в твоё воспалённое сознание врываецца: шварк-шлёп-цок-бдыщь! шварк-шлёп-цок-бдыщь! Это Глафира пошла перед зеркалом прихорашивацца.

И в этом-то сцуко прихорашивании и кроецца самое ядро нашего беспезды эмоцыонального и увлекательного рассказа. Следует заметить, что Глафира наша была ярой почитательницей и пламенной последовательницей рекомендацый журнала Космополитан. Вы может быть щитаете што такое бывает тока в кено и «забавных картинках», аднако нихуя, эта особь действиетльно ходила с сим глянцевым изданием подмышкой и читала его при всяком удобной случае вслух и цытировала в аське. Узнав как-то за обедом, што я не в курсе последних новостей из рубрики «модные тенденцыи от Славы Зайцева» и калонки «Фан Клуб Димы Билана», Глафира раз и нафсегда разочаровалась в утончённости и гломурности моей душевной организации, а уж когда я пришла на работу в новых туфлях без единого страза – моя женцкая сущность в глазах йуной коллеги прекратила свою экзистенцию рас и навсегда. Так вот, не знаю уш, писали ли в Космапалитане што вырный спосаб привлечь самцоф мужскова пола это облицца духами с ног до головы, или там советовали просто использовать парфюм наиболее сходный по букету с дезодорантом для унитаза, а уж она сама решила что повышение концентрации и дозы сделает сей приём окончательно и бесповоротно неотразимым… Я хуй знает, короче, но раза три в день, по приходу, в обед – и перед тем как уйти домой – Глафира распрыскивала на себя из большой банки грамм по стописят волшебной ароматической жыткости.

Не знаю как на самцоф, а на женцую нашу часть населения эффект это оказывало самый што ни на есть действенный: фсе восемь девок начинали чихать, кашлять, хрепеть от удушья и заливацца слезами. Самые нестойкие покрывались пятнами и шелушейся розовой паршой.

И никакие прозьбы, мольбы и угрозы, предложения сменить имидж, уменьшит дозу ну или в конце концов душицца на улице блять! – не действовали. Глафира считала што она Констанцыя Буонасье, а мы – презренные крысы из сырых подвалоф Бастилии и ваще ничо в модах не шарим. И товарищецкий совет уже решился было на применение мер физического воздействия, рассматривались варианты от какбы нищасного случая с уронением ейо блестящей розовой сумки, вместилища проклятой склянки, на пол с разбиванием последней вдребезги, до отпизживания самой Глафиры ногами в глубине офисного туалета. Но фсё решил счастливый случай, избавивший нас от уголовной, административной и нравственной отвецтвенности.

Как-то рас на кухне во время обеда зашол у нас разговор об опарышах. Ну, не помню уж чего там опсуждали, не то кому оддацца пока йобырь на рыбалке, не то внешние и вкусовые качества поданных на обед макаронных изделий, но опарыши в беседе заняли центральное место и упоминались беспрестанно.

И вот раздались в коридоре зловещие шварк-шлёп-цок-бдыщь, а вслед за ними вплыла в трапезную и сама Глафира. Примостившись на краю табурета она поковырялась в салате и супе, скромно прислушиваясь к разговору старших. А потом возьми да и спроси:

-    Ой, девчонки, а кто такие эти опарыши?

Минутное замешательство сменилось в извращённых мозгах офисных леди блестящим и коварным планом.

-    Ну, опарыши… Это… ну, понимаешь… нет, ты наверное не захочешь про них слушать?

Дева, разумеецца, была чертофски заинтригована таким поворотом дискуссии.

-    Не, ну деффчооонки! Ну чего вы? Ну я же не маленькая, ну скажите мне!

-    Нет, Глафирушка, поверь уж нам, старым кошёлкам, лучше тебе про них не знать. Мы, может, тебе потом про них напишем, в аське…

Короче говоря, ничего кроме правды и искренней заботы – но разумеецца, проникнутое вековой мудростью глянцевых журналов подсознание Глафиры шептало ей, что во всём этом есть какой-то подвох. Не то её на три рубля опсчитать хотят, не то про распродажу в Манго не рассказывают. И в конце концов она настояла.

-    Ну, понимаешь,  Глафира… опарыши – это такие личинки мухи. Маленькие белые червячки, которые живут в дерьме…

Опять же, ничего кроме правды… но Глафиру почему-то скрючило над столом, ложка звякнула об пол…

-    Знаешь, бывает подойдёшь к навозной куче – а они там копощацца…

Глафира замахала руками, не поднимая головы и начала издавать такие звуки, как будто паровоз захлебнулся в пруду и проглотил лягушку.

-    Ещё в трупах живут. Если труп недельку полежит – в нём прям так и кишат, так и шевеляцца…

-    А по виду они вот на эти макароны похожи, только помельче. Хотя, если дерьмо сытное, могут и до таких разрастись…

-    Не, ну это ты преувеличила… На дерьме они так не разожруцца… Тут покойник нужен, и пожырнее!

На этом месте Глафира сорвалась-таки с места, сметя табурет и заодно тарелку с макаронами, и понеслась, зажимая рот руками, в направлении ватерклозета. Что характерно, пятками она при этом не шлёпала, хотя зато кажецца снесла по дороге главного бухгалтера.

Вновь мы увидели Глафиру спустя полтора часа. Она вплыла в кабинет бледная, с влажными кудрями вокруг лица, хранившего выражение оскорблённого и униженного благочестия. Молча проследовала на своё место, молча села. Ни разу не стукнув каблуками. И только ещё через сорок минут разразилась гневными тирадами по аське. Всем одновременно и всем примерно одного и того же содержания.

Ну, короче говоря, мы принесли в конце концов ей извинения за неосведомлённость о слабости её желудка, она в свою очередь, повинилась в свой зоологической неподкованности… и инцидент был забыт… на три дня.

В пятницу вечером, как обычно, отпросившись у начальства пораньше по делам вселенской значимости и сверхсветовой срочности, а попросту на свидание, Глафира перед зеркалом наводила марафет. Пудрила угреватый нос, мазала липким блеском тонкие губёшки, взбивала повыше пружинистую паклю на голове… И наконец, достала из сумки проклятую реторту.

Раз пятнадцать нажав на пульверизатор, распрыскала по себе, своему пальто, по зеркалу, шкафу и всему остальному кабинету зловонное исчадье парфюмерного ада. Страшно довольная собой, взглянула на себя через плечо в зеркало…

-    Ой, девчонки, чем это так пахнет? – демонстративно принюхавшись, спросила ваша покорная слуга.

-    А это мои духи! – радостно воскликнула Глафира, - Правда, прикольные?

-    Ну да… Только, Глафирушка, помнишь… Ты тут на днях спрашивала про опарышей?

Глафира заметно побледнела и слабо кивнула головой.

-    Так вот, мы не успели тебе сказать… Что вообще, они хотя и живут в дерьме, но на самом деле вполне даже полезные. На них рыбаки рыб ловят, они многим птицам служат полезным и питательным кормом… И ещё из них давят эфирное масло и добавляют его в духи… А я-то думаю, что за запах такой знакомый…

Глафира затравленно огляделась, не в силах примириться с вырисовывающейся в её голове чудовищной картиной. Коллеги дружно закивали головами.

-    Точно-точно, а мы никак понять не можем, вроде что-то такое неуловимо напоминает…

Дабы не изводить вас повторением уже пройденных сцен, скажу кратко, что блевала Глафира в тот вечер минут сорок, потом ещё два часа после окончания рабочего времени рыдала, запершись в туалете и не давая охраннику закрыть офис и отчалить на заслуженных отдых, что она обижалась на нас две недели, не разговаривала даже в аське и по почте, что потом гордо продемонстрировала нам ответ от редакции Космополитана, уверивший её что никакие личинки навозных мух в парфюмерной промышленности не используются, обиделась ещё на месяц…Потом купила новые духи, ничуть не менее удушливые и слезоточивые чем предыдущие, потом мы рассказали ей про амбру, и она опять блевала…

Ну, короче говоря, душицца в офисе она перестала, а шаркать мы её не успели отучить – она уволилась. Сослалась на несовместимость учебного процесса с работой на столь низкооплачиваемой должности и исчезла из нашей жызни, прихватив с собой и пять норковых шуб, и журнал космополитан, и опарышей…

Но ещё трое вонючек в нашем офисе остались, и про них, если будет у меня настроение, я расскажу вам в следующий раз.