Я поступил в школу инструкторов. Молодежь допризывная. Мы готовили парашютистов, летчиков на У-2.  Но самое главное не в этом, приближались роды, и я трясся над  Любовь Сергеевной, как осиновый лист. Мысль о том, что я в возрасте пятьдесят лет стану отцом, приводила меня в восторг. Роды произошли в августе. Беленький мальчик с голубыми глазками, милый Ванечка, стал моим сыном.

За этот год и следующий мы сделали два выпуска. Все курсанты ушли в летные училища. И вот 22 июня. Мы гуляли в тот день с коляской в парке и вдруг в двенадцать объявление – война. За мной приехали вечером офицер связи. Пятнадцать  минут на сборы. У Любовь Сергеевны трясутся губы, я утешаю, как могу. Дальше меня и еще кого-то везут в автобусе на аэродром и вот я в Москве, в Главном штабе авиации. Передо мной капитан НКВД, читает мое личное дело.

- Вас очень хорошо характеризует товарищ Серов. Отправляйтесь штурманом в запасной авиаполк… Позвольте. Я - английский подданый…Ну, и что. У нас все воюют. И китайцы, и американцы, а чем вы лучше? Отправляйтесь в вещевой склад. Оденьтесь по форме. Вам присвоено звание майора.

И вот я во вновь формируемом полку. Летчики горячие, но самолеты И-15,   И-15бис. Я уже знаю их слабину. В октябре нас отправляют в Дмитров, мы прикрываем Москву. Страшное было дело. Два-три вылета – полка нет. Я предлагал превратить полк в легко-бомбардировочный. Бомбить немцев только ночью. Т.е. биваки ночные были без средств ПВО и тут можно было сделать несколько заходов, чтобы истребить живую силу. Но кто будет охранять Москву от налетов? А это большие потери. Три самолета мы теряли, чтобы сбить один. У меня был собственный трофейный мессершмит. На борту рация. Я договаривался с БАО о взлете и посадке. Я взлетал под вечер, проносился над участком фронта, делал отметки, а потом возвращался и считал маршрут, описывал движение, бомбовую нагрузку. Наши ночные вылазки были настолько удачны, что о них заговорило радио. Но днем дела были плохи. Я придумал себе отдушину. Когда немцы в колонне шли на Москву, их прикрывали мессера сверху и снизу на высоте  триста, скорость четыреста. И вот представьте, вылетает какой-то дикий мессер, который опережает всю колонну, проходит над строем и все пушки, и пулеметы бьют по ведущему. Продолжительность десять секунд и уходит. Немцы даже сообразить ничего не могли, а меня уже не догнать. За один месяц я пять раз проделывал эту штуку и пять Ю-88 сбил. К сожалению, на мессере не было фотопулеметов. Я просто делал над аэродромом бочку и садился. В конце-концов, командир полка рассвирепел. Он приказал больше не заправлять ни пушек, ни пулеметов.

- Мне нужен штурман живой и невредимый, а не воспоминание о нем. Не валяй дурака, Вест. Молодые на это есть.

Вест – это мое имя. Так меня здесь зовут. Изменения произошли уже в мае сорок второго года. В армию пошли Ла-5. Это был уже истребитель, который на равных мог сражаться с мессером. Ходили немецкие охотники, которые били сверху и уходили горкой вверх. Так мы на них пускали два лавочкина. Очень быстро спесь была сбита.

Я получил письмо от Любови Сергеевны, где она писала, что уезжает в Казахстан с ребенком. Просит меня не тревожиться. Ну как это, «не тревожиться». Конечно, я тревожился. Я писал ей письма, перевел ей денежное довольствие, но, по-моему, адрес ее затерялся.

Лето сорок второго было без движения. Бои шли за Сталинград. Немчики попали в окружение – это было приятно.  Но вот сорок третий – Курская дуга. 5 июля наш эшелон на высоте четыре двести идет на немцев. Навстречу немецкий эшелон на высоте четыре четыреста. Работают все системы ПВО. То из одного искорки, то из другого – это все сбитые машины. Идет бомбардировка страшная, чудовищная. Все хотят стереть друг друга с лица земли. Два дня непрерывной бомбежки, гарь на высоте десять километров, вот тогда начинаются истребительные бои. У нас перевес в самолетах, выпускаем два против одного, и потери немцев вдвое. А на земле грохочет наземный бой. Наш полк обслуживает пехоту. Постоянные схватки с мессерами, фоккеры, лаптежники – всех в землю. Двадцать три дня и немчики бегут.

А небо-то очистилось. Герои получают награду, получаю и я «Красное знамя».

Год сорок пятый. Вспоминается один немец, которого взяли в плен. Он очень образно выразился: «Когда я закрываю фонарь самолета, мне кажется я закрыл крышку гроба». Одинокие немчики в воздухе. Ни о какой тактике уже нет речи. «Драные коршуны Геринга». Наши с удовольствием наваливаются на них, короткая очередь и Гитлер капут.

И вот конец войны. Я главный штурман 303 авиадивизии, подполковник, у меня два «Красных знамени», «Красная звезда» есть медали. Военные отмечают победу. Я приезжаю на аэродром, приказываю солдатам заправить аэрокобру. Пишу записку: «Извините. Война закончилась. Улетаю домой». И, как много лет назад, улетаю в Англию. Меня в парадке при всех орденах вытряхивают из самолета молодые английские пилоты. Это в Рочестере. Потом ведут к начальнику авиабазы. Это тоже подполковник. Я говорю по-английски, мы улыбаемся. Потом я еду в Лондон. Потом в свое имение. И вот я на месте.

В 1946 году я узнал, что военным министром в Польше стал маршал Рокоссовский. Мне снилась каждый день Любовь Сергеевна, наш маленький сын. Я не выдержал и написал маршалу о своей семье. Я просил его выяснить, что стало с ними. Неожиданно, через три недели я получил ответ. Писал какой-то зам: « Луконина Любовь Сергеевна служит при штабе Рокоссовского в качестве немецкого переводчика». И был точный адрес. Я впал в горячку. Я тут же написал ей письмо и опять пришел ответ. Она писала, что любит, целует, наш маленький сын Ваня ходит в Польский детский садик. Но она не знает, как ей быть. Я собрал всю переписку и отправился в Министерство Иностранных Дел. Я говорил с Эрнстом Бевиным почти час. Он очень сочувственно меня слушал.

- На следующей неделе я буду в Москве на приеме у Сталина. Постараюсь вам помочь. Оставьте переписку.

Я вышел на ватных ногах. Через неделю министр был на приеме у Сталина. Закончив все свои дела, он обратился к самому. Он не стал расписывать мою историю,  а просто спросил: « Может-ли простой англичанин жениться на русской женщине, у которой от него ребенок» Сталин хмыкнул, походил туда-сюда и спросил, - а хоть какие-нибудь документы есть?... Министр выложил на стол переписку. Сталин прочитал, дыхнул дымком: «А почему бы нет». И взяв красный карандаш, написал на моем:

«РАЗРЕШАЮ   И В СТАЛИН».

Я не помнил себя от счастья. Сразу же отправился в английскую оккупационную зону. Оттуда с особистами в Варшаву. Мы обнимались с Любовь Сергеевной и плакали, а под ногами вертелся Ванечка.Там нам устроили небольшой фуршет. Потом расписали по всем советским законам и вот мы в Англии. В 1962 году я впервые приехал в Советский Союз. Я разыскал свою сестру и сердечно с ней обнялся. Братьев уже не было в живых. А в 1965 году мы с женой решили вернуться. Мы, как-то, стали не нужны в большом, хлопотном хозяйстве. Сын Ванечка(Джон)  решил остаться в Англии. Ему виднее. Все денежные дела я передал ему. Старого дома уже нет, нам построили новый. У нас прекрасный сад, просторный дом, есть абсолютно все.

Ложь, которую я пускал в ход, привела меня все-таки к счастливому  концу. Видно, и на смертном одре не рассказывать мне  историю своей жизни. Сил не хватит. А господь Бог и так все знает. Поэтому лучше молчать и здесь, и там. Из моих прежних увлечений осталось пианино. Иной раз я сажусь за него и играю, и улыбаюсь, вспоминая моменты жизни. Приходит жена, садится рядом.

- Откуда это, откуда?

  Что я могу сказать на это… Тапер я, тапер.





,