Контракт заключили на год, о женитьбе дело не шло. Я жил у  Цили  в золотой клетке. Очень скоро я понял, что еврейке я не нужен. Ей было уже тридцать два и нужен был наследник. Кому бы она могла передать свои миллионы. Рассказывали про нее, что ее отец, Марк Абрамович был крохобором с детства. Зарабатывал  себе на жизнь с большим скрипом. Однажды на привозе били его, у него были золотые монеты во рту. Он приполз домой, выплюнул монеты вместе с зубами, но золото не отдал. Свою  Цилю он в упор не видел и та ходила по привозу, и предлагала себя за деньги. Так старик наживал свои миллионы. Когда он умер, Циля неожиданно стала богатой. Конечно, изменила жизнь, стала недотрогой. В меня она просто впилась. Днем считала деньги, ночью любовь. Это ж какая мука, я ее едва терпел. Я обратился в местный банк, там подтвердили – все верно, хоть сейчас деньги выдадим. Я заложил свои документы в банк, в авуар.  Шнеерзон был очень рад, мой дом опять у него. Днем я был свободен. Ходил в манеж, занимался борьбой. Само собой, молодость, сила и здоровье делали меня Апполоном. По прошествии шести месяцев Циля вдруг заявила, что беременна. И каково мне было думать, что я мешаю свою кровь с еврейской. Однажды, это было уже в четырнадцатом году, она за обедом сказала усмехаясь, что мне нужно было бы заняться делом. У нее родственник, открыл свое дело и требуется коммерческий директор. Я видел этого родственника, какой-то Янкель. Он с восторгом принял меня в свой пай. Надо было всего-то подписывать какие-то документы. Денег никаких, просто на доверии. Я, помню, подписал коммерческое письмо на кредит у какой-то фирмы. Деньги были получены, я их даже не видал. Родак уехал в командировку и больше его никто не видел. Зато появились кредиторы.

- Это ваша подпись?

Я понял, что меня обули. Все мои деньги ушли кредиторам. Я обратился к Циле, она уже собралась рожать. Она сказала, что такого пункта в нашем договоре не было. Мой срок уже подходил к концу. Циля родила мертворожденного. Я вынул все свои документы из авуара, купил билет на паровоз и в глушь, к родителям, в Саратов. Своей благодетельнице я вернул доверенность и описал все свои приключения.

Саратов встретил меня в мае девятьсот четырнадцатого. Отца уже Ивана Луконина не было в живых, Мать, Акулина Петровна, обняла меня с плачем. Старшему брату  Андрею было двадцать один, сестре Татьяне девятнадцать, младшему Илье семнадцать. У нас уже был небольшой хлебобулочный завод. Андрей был там хозяином. Татьяна собиралась замуж за титулярного советника, Илья заканчивал гимназию и был в работниках у Андрея. Мы посидели с матерью на могиле отца.

- Что же ты, сынок, - шептала мать, - так и не доучился. А мы так мечтали, будешь врачом.

- Скажи мне, мама. Я тебе слал деньги и немалые. Помогли они тебе, поставить троих на ноги… А стал бы я врачом, где б они были?

Кой -какие деньги у меня были. В городе работал цирк, театры, даже кинотеатр. Развлечений хватало. А я все думал, каким образом меня опутали  эти евреи. И вот к какому выводу я пришел. Они давно ко мне приглядывались. Слушок в Москве организовал Шнеерзон. Далее брегет –это уже Циля.  Родак – тоже ее рук дело. Сначала завлечь, использовать, потом ограбить и выбросить на помойку. А что в сухом остатке. Шнеерзон лишился дома, графиня его продала. Циля родила мертворожденного – на проезжей дороге трава не растет. А двадцать тысяч то мои. Так что не все так плохо. Я все обдумывал как мне к ним присосаться к этим деньгам и вдруг ошеломительная новость -28 июня в Сараево убит эрцгерцог Фердинанд сербским революционером Гаврилой Принципом. 1 августа Германия объявила войну России. В городе сразу объявились войска. Подъем патриотизма был очень высок  Дворянское собрание объявило о том, что передает армии сто тысяч рублей. В театрах шли благотворительные концерты в пользу солдатских эшелонов. Ловили и избивали немцев, за то, что они немцы. На вокзалах публика с лотками, цветами, гремит оркестр. Дамочки забрасывают эшелоны продовольствием. Господа офицеры шутили, что с таким подогревом враз порвут Вильгельма. На стороне России выступила Франция, Англия, с двух сторон, да что там… К нам явился жандарм.

- Вот вам повестка. Один рекрут с вашего дома. Сами выбирайте. Подпишите и не вздумайте уезжать.

Понятно, что это за мной. В октябре уже были фронтовые госпиталя. Сестра Таня работала там сестрой милосердия. Меня призвали в октябре. Первое время угодил в запасную роту. Тут я с удивлением узнал, что винтовок на всех не хватает, у нас были деревянные. Я был вольноопределяющийся. Меня готовили на прапорщика, но в самый последний момент появился штабс-капитан в кожаной куртке и вызвал меня к себе.

- Видите лампочку в потолке. Десять раз пройти кругом, глядя на нее, и выйти твердым шагом… Сколько вам лет, Луконин. Я забираю вас в военлеты.

В ноябре я уже работал в мехмастерских. С фронта шли разбитые самолеты – сопвич, фарман. Были и немецкие. Надо было перебрать, составить себе самолет и научиться летать. Этим мы уже занялись в марте пятнадцатого года. У меня был «Моран-Ж». Каждый день по часу. Воздушная разведка, бомбардировка,  взлет-посадка. Итого двадцать часов. В апреле отправка на фронт. Я обнимал своих, матери я оставил все деньги и свой брегет. Но чековую книжку я прихватил. И вот, в сто одиннадцатом корпусе генерала Келлера под Киевом. Командир штабс-капитан Терентьев. У нас двенадцатый авиаотряд. Мы на летном поле. Четыре унтер-офицера и восемь вольноопределяющихся. Капитану лет тридцать, в черной кожаной куртке. Он разговаривает с каждым. Мне – зайти к нему в кабинет. В кабинете подпоручик. Вот,- говорит командир, - будете пока стрелком у этого товарища.

Мы летали в двухместном «сопвиче» по австрийским траншеям. У моих ног стоял ящик с бомбами в 4 килограмма. Я разбрасывал их налево и направо. Солдаты стреляли в нас. Я видел, как взлетали их мозги в касках.  Потом исчезли бомбы и меня пересадили на трофейный «альбатрос». Теперь я летал только на воздушную разведку. В июле пятнадцатого пришло известие – у немцев появился фоккер. Триплан с двенадцатиствольным пулеметом. По скорости, не уступающий нам, но пулемет… Пешая разведка   донесла, что аэродром базируется где-то возле Юхнова. Мы собрались вместе. Капитан объявил – летим всей зскадрильей - пять самолетов. «Если мы не похороним их сейчас, они похоронят нас». Все со стрелками и по сто килограммов бомб. Впереди разведчик – я.  Я прохожусь над аэродромом, немцы приветственно машут мне. Я вижу немецкие бипланы, и на развороте вижу триплан. Его маскируют. Иду назад, сажусь, докладываю.  Составляю план, я сейчас как штурман указываю дорожки бомбометания. Эскадрилья вылетает. Ждем с нетерпением, но вот и назад. Аэродром разбит, капитан заводит меня к себе и  выкладывает на стол погоны – прапорщик.