После демобилизации Леона, Баков стал сержантом. Пригнали молодых бойцов вместо уволившихся старых, и я сам стал солдатом последнего, четвёртого периода. Надо сказать, что к тому моменту из моего призыва остались только четыре человека: два сержанта -  Баков и Сэм (второй был самым старшим по возрасту в батальоне, и он, скорее, напоминал офицера. Не нравились мы друг другу с самого начала), я, и ещё один солдат, по кличке «Матрос», забитый и тихий парень, так и не привыкший, по всей видимости, к армии. Из нового призыва тоже были весьма забавные, для армейских условий личности, с которыми было приятно тусоваться. Теперь на работу меня отправляли старшим, назначая в подчинение молодёжь. Но я их развлекал байками и рассказами о гражданской жизни… Помню, как ещё в самом начале службы, когда я сталкивался с дедовщиной, и сопротивлялся ей, мне постоянно говорили о том, что это нормально, что так и должно быть, и что я сам пойму всё, как только сам стану дедом, и также буду дрочить духов… Могу сказать честно и откровенно – ни разу у меня не возникало такого желания. Я вообще отказывался принимать эти негласные правила, и у меня не было стремления над кем-то издеваться, заставлять работать и т.д. Меня отправляли старшим, и так называемые подчинённые неспешно работали, легко, непринуждённо, с перекурами, но без плохого настроения, нервов и ненужной усталости. Я уверен, что для нормальной и эффективной работы противопоказан авторитарный режим, во всяком случае для нормальных, адекватных людей. Дай людям свободу действий и прояви к ним нормальные, человеческие отношения – они сами всё спокойно сделают как надо. Без всяких тычков, гонений и криков.
    Позднее был даже такой момент. Среди духов были два парня, чуть ли не самые адекватные и вменяемые, встреченные за всю мою службу. Один из них, чуть позже, стал поваром в столовой, и, кстати, дал пизды повару моего призыва, который всю службу отжирался на армейских харчах, и в казарме никогда не появлялся. Так вот, как-то тот молодой (фамилия у него была Богданов), сдерзил тому самому Сотникову, который когда-то обнаружил мою рукопись. Когда я стоял в наряде дежурным по роте, Богданова поставили дневальным. И Сотников мне приказал: «Богданова ты должен задрочить. Пусть пидорит очки». В общем,  я сказал дневальному, чтобы он делал вид, что якобы «пидорит очки». Потом Сотников недовольно заявил: «Какого хуя, дежурный, у тебя солдат не выглядит задроченным?».
    
    Когда меня пару раз назначали старшим над молодыми, и отправляли в котельную  таскать уголь, я, видя, что там много работы, не считал зазорным для себя помогать им. Я не отмазывался тем что «не положено», хотя многие другие предпочли бы в такой момент роль вертухая и надзирателя, криком гоняя подчинённых. А когда нас отправляли, например, кирпичи укладывать в городке, тут уж я позволял себе ничего не делать, а остальным приходилось немного поработать, для того, чтобы был какой-то видимый результат. А зимой Баков заболел, и более чем на месяц слёг в госпиталь. К моему удивлению, я стал выполнять роль неофициального сержанта. В наряд ходил дежурным по роте, в моменты, когда Сэм был разводящим в карауле. Официально командовал в роте. Комбат и замполит говорили о том, что можно было бы мне и сержанта дать, если и дальше буду так службу нести. Ротный во время политических занятий, промывая молодым бойцам мозги о том, что армия сделает из них людей, приводил в пример меня: «Вот был панком, служить не хотел. А сейчас вот уже замещает сержантов». Впрочем, не было у меня никогда желания становиться сержантом. И отношение к армии у меня не менялось ни в самом начале, ни в конце, ни сейчас. За две недели до увольнения из армии, я даже написал стихотворение, посвящённое сержантам:



Ах, кто бы знал, как надоело
Мне в этой армии служить
Как было нудно и тоскливо
Два этих года пережить.

Вокруг одни и те же лица
И ненавидят службу все.
А офицеры, словно звери
Рычат и достают везде.

И никуда от них не деться,
И никуда не убежать,
Везде тебя найдут, хоть где ты
И принимаются ебать.

Твердить, что ты солдат бесправный
И твоя жизнь – в его руках.
Что приказали тебе  делать
Ты тут же должен выполнять.

Они стараются два года
Все соки выжать из тебя,
Словно вампиры выпивают
Всю кровушку твою до дна.

А я их тихо презираю
При этом выполняю долг,
Который почему-то должен
Я исполнять весь этот срок.

Они кричат: «Бегом! Быстрее!»
И ты не вправе им сказать,
Что ты не будешь это делать
«Не надо мню понукать!»

Но, к сожалению, найдётся
Кто будет честно исполнять
И всю свою большую службу
Во всём им будет потакать.

И, вскоре, сделают сержантом
Того, кто предан был во всём.
И наделят их властью той же
Чтоб каждый был ей подчинён.

Они следят и днём и ночью
Чтоб покорялся ты во всём
Любому слову, звуку, жесту
И чувствовал себя рабом.

Но я не буду им покорен!
Я власти их не подчинен.
Плевать хотел я на их лычки!
Таков два года мой резон.

    Дотянув до четвёртого периода службы, я с радостью для себя констатировал, что армия меня не сломила и не изменила. Кроме того, я был дружен с солдатами, которые по армейской раскладке приходились мне черепами и слонами. Я, честно говоря, видел в них людей в первую очередь. И в основном со всеми, повторюсь, был дружен, и даже сам уже не помнил кто из них слон, а кто череп. Более того, приучил их смеяться над абсурдом дебильных правил. Никакой иерархии и подчинения!
    Хотя и среди других призывов намечались обычные тенденции. Будущий сержант, не обладающий, впрочем, авторитетом, силой и какой-то властной харизмой, долгое время подлизывался к сержантам, привозил им гостинцы из увольнений, обеспечивал деньгами, за это имел некоторые привилегии, хотя долго ему приходилось бегать шестёркой, и при этом оправдываться перед своим призывом.
    31 декабря, перед новым годом, в столовой во время чистки картошки, оказалось, что солдаты из нашей роты распили пол литра водки. Майором Кривенцовым был пойман один – вычислен по перегару. До самой ночи он бегал по плацу в костюме ОЗК… Но перед этим успел нам сказать, что в сугроб спрятал целый «орех». Кто-то нашёл  бутылку и пронёс в роту за пазухой. За 15 минут до полуночи, мы под столом разлили по стаканам водку, и разбавили её соком. Когда появился комбат с замполитом, произнёс поздравительную речь, он и представить себе не мог, что налито в наших «бокалах». Как только пробили куранты, мы подняли наши пластмассовые стаканы, и выпили водку, слегка разбавленную соком… Умудрились повторить. В общем, на этот раз Новый год удался! На душе стало тепло и хорошо какое-то время.
    
    После нового года в батальон неожиданно пригнали несколько духов. Большинство выглядели, как четырнадцатилетние мальчики. Помню, что во время вечерних поверок, многие из них теряли сознание прямо в строю. Несколько раз стоящий впереди солдат вдруг падал на меня….
    Снова шли уборки территорий, наряды… Как-то раз в субботу я стоял в наряде «дежурным по КПП». Проснулся утром от звонка в дверь. На пороге стоял майор Кривенцов.
    - Так, так, - произнёс он, - спим?
    - Нет.
    - А чего морда красная?
    - Так бойлер хорошо работает.
    - Дневальный где у тебя?
    - В столовой.
    - Порядок наводили?
    - Конечно!
    - А семечка на полу чего валяется?..
    В другой раз я находился в наряде дежурным по роте. Одного дневального отправили посыльным, второй убирал на улице территорию. Звонок на телефон:
    - Это майор Кривенцов. Пришли мне дневального, нужно будет у меня в кабинете мебель перенести.
    Я объяснил, что оба дневальных на данный момент отсутствуют.
    - Ну, так хватай из роты любого Пупкина, Золупкина и пусть бегом мчится ко мне…
    Другой был случай в канун какого-то праздника. Я нёс службу дежурным по столовой. В моём подчинении были два черепа и два духа. Когда все дела были сделаны, одного духа мы поставили на шухер, а сами сели в зале играть в карты. Дверь распахнулась, и на пороге внезапно появился майор Кривенцов.
    - Так, так. О! В карты играем! Молодцы. И дежурный, и подчинённые. Молодой у вас на шухере стоит, ни хуя не видит… Так, так. Карты я у вас изымаю, но так и быть, в честь праздника не накажу и не расскажу… - сказал он и отправился на инструктаж к заступающим в наряд.
    Через 10 минут ворвался Сэм, и поднял хай: «Кто тут, блять, в карты играл»?!!..
    Очевидцы рассказывали следующее. Шёл инструктаж. Издалека медленно надвигался замполит и тасовал в руках колоду.
    - Так, так, службу нести нормально, - не переставая играть с колодой, произнёс он, - а то сейчас проверял, как службу несут в столовой. Молодой боец на шухере стоит, ни хера не видит, дежурный с помощниками казино устроили, в карты играют. Им только бутылки там не хватало… Вот так всё и начинается: сначала обязанностей не помним, затем в карты играем, потом во время чистки картошки спиртное распиваем, а затем мондавошки заводятся… 

    Весной, когда снег почти растаял, обнажив «подснежники» вдоль забора в виде бычков и мусора, замполит в выходной день выгнал батальон на уборку территории. Меня он отправил в штаб, забивать ещё какие-то данные в компьютер. Объяснил: «Заполняешь ФИО, дата рождения, и т д, по списку…».
    Я включил компьютер, взял карточки в руки, и засомневался: писать имя отчество полностью, или инициалами. Решил уточнить. Вышел на улицу. Майор важно расхаживал и дирижировал процессом уборки. Я подошёл и спросил, писать ли полностью имя отчество или просто фамилию с инициалами?
    - Ёб твою мать, солдат, я же сказал ФИО, ФИО – проматерился он, и обратился к солдату, - Корнилов, что такое ФИО, объясни ему.
    - Фамилия имя отчество, - с готовностью ответил тот.
    - Понял, нет?
    - Ну, то есть полностью? - решил уточнить я
    - Ёб твою мать, ФИО, ФИО! Фамилия имя отчество. ХУЯ – Хулия Ульяна Яковлевна. Хватит бегать, спрашивать. А то сейчас лопату выдам, будешь вместе со всеми хуярить!.. 

    Помимо занятий на барабанах, я нашёл себе ещё хорошую работёнку – ходить на почту посыльным. Так что нередко мой распорядок дня был таков: подъём, выход на зарядку (я не занимался, уходил в сторону), заправка кроватей, наведение порядка (опять же не участвовал), развод, чаепитие в репетиционной каморке, обед, два часа сна перед разводом. Затем я уходил посыльным на почту, потом ужин, личное время, отбой. Вскоре я добровольно записался на смены в котельные. Ротный удивлялся: «Ты же дембель, зачем тебе котельная?». Ну я то знал зачем. Во-первых, весной в котельной работы мало. Во-вторых, я полностью был освобождён от нарядов. В-третьих  – работал с гражданскими тётками. Хотя одна из них конкретно спивалась. Впрочем, я тоже там выпивал… После ночной  смены являлся в часть и ложился спать до обеда. Что называется, дождался тех славных времён, когда можно полностью расслабиться и не работать. Замечу (и многие отслужившие это подтвердят), что чем дальше – тем медленней тянется время. Я даже сам был рад заняться каким-нибудь делом, лишь бы дни бежали быстрее. Но они тянулись долго. Я вновь стал курить, чтобы скоротать минуты ожиданий. К счастью, снова привычка не выработалась. Ну и больше я уже никогда не предпринимал попыток закурить.
    Часто по поручениям я бегал посыльным в городок. Это было очень выгодно, особенно перед нарядом, когда я ещё не записался в котельную. С талоном посыльного можно зайти в магазин, не опасаясь палева, и купить спокойно чего-нибудь к чаю. Я в итоге увидел, в каких домах, а точнее – в коттеджах, на фоне нищеты во всём городке, жили старшие офицеры. У Майора Кривенцова из дома забирал какой-то пакет в часть. Хорошо живут старшие офицеры в бессмысленной армии. Вспоминалась шутливая угроза про ирокез на жопе…

    Время затягивалось. Я с ума уже сходил от ненавистной службы. Она тянулась медленно, как вязкая резина. Идиотизмы случались время от времени. Наш ротный был молодой капитан, внешне чем-то похожий на Шварценеггера, но туповатый. Туповатость свою он маскировал попыткой уставных отношений.
       Вообще сколько я наблюдал за происходящим, замечал, что офицеры, после развода на работы, сами обычно куда-то деваются…  И появляются только уже на следующем разводе. Этим «куда-то», являлись коморки, в которых они также ни хера не делали, играли в карты, смотрели телевизор и проёбывались. Появлялись иногда проверить, как работают солдаты. Весь личный опытный состав знал все эти особенности. Так однажды на полигоне молодой боец стоял на шухере, а мы щемились в машинах. Я проснулся ровно в тот момент, когда ко мне приближался ротный. Я рефлексивно схватил гаечный ключ, оказавшийся под рукой.
    - Ты что делаешь, спишь? – спросил он.
    - Никак нет, - ответил я, - работаю.
    - И что ты делаешь?
    - Вот болт откручиваю от двери.
    - А, ну молодец, работай. Приду - проверю.
    Он даже не обратил внимания на гаечный ключ, которым ни один болт нельзя было открутить, вследствие отсутствия самих болтов на двери…

     Однажды после развода, командир роты, глядя на остатки нераспределённых бойцов, подумал немного и сказал: «Остальные берут лопаты, ты старший (обратился ко мне), и вперёд на плац чистить снег.».
    - Товарищ капитан, - резонно возразил я, - снег на плацу растаял ещё неделю назад.
    - Не понял? – опешил он, - Команду слышал?
    - Слышал. Только разумнее взять хотя бы веники.
    - Так, ты почему в строю разговариваешь? Выйти из строя!
    Я вышел.
    - Приказ слышал?
    - Так точно! – раздражённо ответил я.
    - Не понял? Ты встань сначала по стойке «Смирно», головной убор опусти пониже, пуговицу на вороте застегни, ремень подтяни… и вообще  как-то у тебя форма одежды не по уставу. Расслабился? Одембелел? Приказ слышал?
    - Так точно, - ответил я, подчинившись, и приложил руку к козырьку.
    - Вот так! Только локоть ровнее надо держать… Всё, ты старший, в каптёрку, за лопатами выполнять приказ.
    До шести часов мы просто тупо тусовались на плацу без дела.

    Пара стычек происходила у меня с  Мелешковым. Он знал о моём панковском прошлом. Но больше его волновали антивоенные лозунги, наподобие хипповских «Make love not war». Он имел весьма скудное об этом представление, но злился.  Как-то раз я стал с ним спорить, и моментально вызвал истерику: «НАБЕРУТ ПО ОБЪЯВЛЕНИЮ В АРМИЮ! ИЗ-ЗА ТАКИХ, КАК ТЫ, НАША АРМИЯ СЕЙЧАС В ТАКОМ СОСТОЯНИИ! ПОТОМУ ЧТО НЕ ПАТРИОТЫ! НЕ СЛУШАЕТЕ ХОРОШИЕ ПЕСНИ, А УВЛЕКАЕТЕСЬ ВСЯКИМ ДЕРЬМОМ АМЕРИКАНСКИМ!».
    Я его ещё немножечко побесил. Впрочем, его легко было замаслить. Достаточно было, как бы оговорившись, назвать его «Товарищ капитан». Тут он моментально преображался, сиял, и кокетничал, как девственница: «Ну, я ещё пока не капитан, но приятно, приятно слышать».
    В мае, когда все занимались идиотизмом – наведением порядка в расположении, я сидел у магнитофона и слушал концерт группы «Король и шут». Мелешков подошёл ко мне, и стал орать: «Из-за такого дерьма, солдат, у тебя мозги будут тупыми!». Я про себя лишь подумал: «Ну, твои уже точно умными никогда не станут», но промолчал.
    В первую очередь дембельнули, разумеется, сержантов. К счастью, я вернулся со смены котельной, слышал, как Сэм с Баковым уезжают, но делал вид, что сплю, и не стал с ними прощаться.
    Дни тянулись медленно. Я буквально начинал сходить с ума. Каждый новый день казался бесконечным. Я ходил по части, как невидимка. В столовую шагал сам по себе, вне строя, когда заблагорассудится. По части бродил, как по улице. В столовую зайду, с поварами да с дежурным поговорю, на КПП потусуюсь, в курилке покурю… В один из дней моего томления, меня увидел старшина.
- Лёха? Какого хуя ты ещё в части? Тебя, не уволили что ли?
- Если бы…
- Ты кода призвался?
- 9 июня.
- Скажу ротному, чтобы тебя завтра уволили. А то ты тут только глаза мозолишь, да койку занимаешь.
За несколько дней до этого, я по поручению Кривенцова что-то делал в компьютере в субботу. Открывал дверь, и там заклинило замок.
В общем, когда я подписывал обходной лист, начальник штаба, майор Соловенко, велел мне с денег, которые выдадут, купить замок, в противном случае пообещал задержать меня надолго. Половину полученных денег я заплатил за этот злосчастный замок. Даже прапорщики были удивленны, сказав: «Ну да, начальник штаба – бедный человек. Пусть замки солдат покупает за свои деньги»…
После вечернего развода, уже переодетый в гражданскую одежду, в сопровождении лейтенанта, я покинул часть. С нами ехал ещё один солдат, которого отправили учиться в школу прапорщиков.
«Вот и всё», - подумал тогда я,  хотя и не до конца ещё ощущалась свобода.
Угостил их пивом, да и сам пил до самого поезда.