По молодости он называл её - моя тесная дырочка. Она его - мой хомячок. Но хомячок подрос и, приподнявшись по служебной депутатской лестнице, превратился в монстра. К тому времени и дырочка давно уже перестала быть тесной. Эволюционизировав во времени, они сохранили гармонию. Хотя бы внешне. И обособленно друг от друга.
Хомячок гармонировал с новой должностью, скороспелой секретаршей Леночкой и нарезным охотничьим карабином, чаще всего служившим прикрытием для гармонизации с секретаршей.
Тесная дырочка осталась не у дел. Оставшись один на один с блестящей кухонной утварью и обстановкой в доме строго по Фен-Шую, она время от времени агонизировала шопингами и боролась с весом. Результаты были катастрофическими как в первом, так и во втором случае.
Она очень хотела вернуть и наладить. Он отчуждённо не возражал. Дабы наладить, решено было посетить театр, ибо ничто так не сближает, как свет рампы и вид оркестровой ямы. 
Театр начался прямо с вешалки.
-- Аккуратнее можно? Это норка и если хоть один волос упадёт... у вас что, вешалок не предусмотрено? – Я не успокоюсь – Не успокоюсь, говорю... да, пока мне вешалку не дадут. 
Вешалку дали. Дали бесплатный бинокль, только чтобы заткнулась. А может, потому что Фэн-Шуй помог.
-- Представляешь, какие уроды, Саш. Шуба девять тысяч стоит… ну я тебе говорила.
Александр Михайлович поморщился в сторону уродов. Или шубы.
Буфет порадовал армянским коньяком и бутербродами с севрюгой. Отлегло после вешалки. Анастасия (в миру - тесная дырочка) теребила программку, не в силах успокоиться.
-- Ну, ты представляешь? Театр называется. Гадко так, Саша. Что ты молчишь? Скажи что нибудь.
-- Что смотрим? – Александр Михайлович наморщил высокий лоб и кивнул мешковатым носом на программку.
-- Я же говорила. Аида.
-- А… ну, да.

***
Вид оркестровой ямы произвёл впечатление только на Анастасию, оставив Александра Михайловича совершенно равнодушным. Под низкие тоны увертюры, он незаметно рыгнул в кулак. К середине второго действия, хомячок окончательно потерял интерес к происходящему на сцене. Он уже начал клевать носом, когда Радамес вошёл в покои Амнерис и назвал Аиду Леночкой. Хомячок вздрогнул и покосился на Настю. Та и виду не подала. Радамес продолжал пороть отсебятину и лапал на сцене Леночку-Аиду. Та хихикала и вяло отбивалась.
-- Чушь какая-то, – проворчал хомячок.
-- Что ты говоришь? – Анастасия взглянула на Александра Михайловича полными слёз глазами.
-- Херня, говорю. Авангардизм какой-то.
-- Это любовь, Сашенька.
Тем временем, на сцене Радамес демонстрировал Аиде нарезной карабин. Сообщил, что времени у него – вагон. До завтрашнего утра. Жене сказал, что идёт на кабана. Посмеялись над женой.
Александр Михайлович ёрзал на стуле, а когда Радамес завалил Леночку на ложе и разорвал на ней калазарис, хомячок не выдержал и встал.
-- Я в туалет – коротко бросил он, поймав вопросительный взгляд Анастасии.

Выйдя в фойе, он перевёл дыхание. Мысли его путались. Хомячок направился в сторону уборной, бормоча себе под нос.
-- Чёрт знает что.  Откуда они знают, сволочи? Дармоеды, лицедеи проклятые.
У дверей уборной его поджидала тонкогубая очкастая мымра, из тех, что вечно слоняются по театру с умным видом и распространяют программки. Она поманила Александра Михайловича дистрофичной рукой и пошла по коридору. Как зачарованный, хомячок направился вслед за служительницей от шоу-бизнеса. Он даже забыл, что нестерпимо хотел по-маленькому. Коридор круто повернул налево, и стал узким и тёмным. Ещё несколько шагов и пол под ногами Александра Михайловича сделался пологим. Коридор резко уходил вниз. Потянуло сыростью и холодом. Самое ужасное то, что хомячок даже не сопротивлялся. Он просто шёл за провожатой, словно сомнамбула, и даже не задавал вопросов. Куда? Зачем? Откуда вообще, взялся этот чёртов коридор?
Ещё один крутой поворот и Александр Михайлович очутился в небольшом, слабоосвещённом зале перед низкой импровизированной барной стойкой из камня. За стойкой стоял полуголый молодой человек. Вся его одежда состояла из набедренной повязки и тигровой шкуры, накинутой на широкие атлетические плечи. Хомячок взглянул на мощный торс бармена и сглотнул. «Пидарасы» – пронеслось в его голове. Он испуганно оглянулся по сторонам, ища поддержки, но никого не обнаружил в полумраке. Театральная мымра куда-то внезапно исчезла.
-- Ну, я пошёл? – вопросительно обратился хомячок к молодому человеку. Александр Михайлович попытался ретироваться,  но бармен жестом руки буквально пригвоздил его к месту.
-- Присядьте.
Хомячок опустился, на непонятно откуда взявшийся табурет.
-- Вы меня с кем-то путаете… я собственно, в уборную шёл… я…
-- Что вы скажете об эфиопских винах? – не обращая внимания на невнятное бормотание Александра Михайловича, спросил бармен.
-- А вы собственно кто?
-- Называйте меня Амансаро.
Не дожидаясь следующих вопросов, Амансаро достал из-под стойки небольшой глиняный кувшин и пару кружек. Налил обе до краёв и пододвинул одну Александру Михайловичу.
«Не пей, идиот» – сказал себе хомячок, после чего залпом осушил свою кружку.
Вино мгновенно разбежалось по венам. Подземелье уже не казалось таким жутким и холодным. В танцующем пламени факелов, хомячок разглядел, как бармен снова наполняет кружки.
«Выебут… выебут меня, это точно. За что? Что я такого сделал? Меня, депутата с мандатом. Господи, какого чёрта я вообще припёрся в этот долбанный театр?» – мысли затравленно копошились в голове хомячка. 
-- У меня, собственно, дело к вам, уважаемый хомячок, – услышал Александр Михайлович.
-- Слушаю.
-- Ma dimmi per qual via – сказал бармен.
-- Я, знаете ли, не шибко силён в эфиопском.
-- Это не эфиопский, Александр Михайлович. И вообще, дело не в языке. Меня интересует проход. Узкое место, понимаете?
«Пиздец, приехали» – запаниковал хомячок и попытался подняться с места. Задница Александра Михайловича напряглась, он схватился руками за края табурета и тихонько завыл.
-- Отпустите… вы меня, точно с кем-то спутали, товарищ… господин Арчибальд…
-- Амансаро – поправил хомячка бармен.
-- Я всегда поддерживал, и буду поддерживать вас. Я за демократический подход, знаете ли. Если уж хотите правду… я скажу. Я всегда сочувствовал, всегда понимал вас, как людей… как больных… простите, не то сказал…
Бармен не перебивая слушал Александра Михайловича. Хомячку показалось, что тот даже снисходительно улыбается его словам. И хомячок решил дожать. Свалить оппонента силой своего ораторского искусства. Он набрал в лёгкие побольше воздуха и выпалил:
-- Мне всегда были близки ваши проблемы и чаяния. Я всегда лоббировал, и буду лоббировать ваши интересы, поверьте мне. Особенно теперь, когда я вас так хорошо понимаю. Только одно условие – вы немедленно отпустите меня без вреда моему здоровью и моральному облику…
-- Послушайте…
-- Я… я…
-- Послушайте, уважаемый. Вы меня не правильно поняли. Нам нужно выбраться отсюда. И чем скорее, тем лучше. Я уже слышу грохот египетских колесниц. И только вы знаете, как нам это сделать. Нам нужен проход. Узкое место. Вы знаете, где оно. Укажите мне его, и вы свободны. Ну, я жду.
И тут Александр Михайлович разревелся. Как в детстве, слёзы градом катились по его щекам. Плач хомячка постепенно перешёл в протяжный, жалобный вой. Он обречённо встал с табурета и дрожащими руками начал расстёгивать брючный ремень.
-- Прекратите паясничать, Александр Михайлович! Ma dimmi per qual via. Riverdrai le foreste imbalsamate, мать вашу! Где этот узкий проход?
И тут хомячка осенило. Он судорожно порылся в карманах и вытащил на свет божий театральный билет.
-- Вот. Вот здесь, ёшкин перец. Рядом с моим местом и есть этот самый узкий проход. Самый что ни на есть узкий. Уже не бывает.

***
Очнулся Александр Михайлович возле писсуара. Задумчиво смахнул последние депутатские капли и, где-то в утробе канализации они смешались с народными. Шатаясь, вышел из уборной, вернулся в зал и плюхнулся в кресло рядом с женой.
-- Ну как?
Анастасия прижалась к его плечу, и вцепилась хомячку в ладонь.
-- Прекрасно, Сашенька. Я такого давно не испытывала. Настоящий оргазм. Это что-то... Тебя так долго не было, я уже начала волноваться. Как твой гастрит?
-- Да я не про это. У них тут как? – хомячок поморщился и кивнул в сторону сцены. – Отсебятину не пороли?
-- Да нет. Аида бежала, Радамес всех предал. Всё по плану.
-- По плану, это хорошо – задумчиво сказал хомячок.
-- Ma dimmi per qual via, – тихонечко пропела Анастасия, и Александра Михайловича передёрнуло.