Любезный читатель! Смею заверить Тебя в том, что переиздание книги Виктора Пелевина "Священная книга оборотня" (М., Издательство Эксмо. 2007.  384 С. Дополнительный тираж 17100 экз.) я внимательнейшим образом изучал с карандашом в руках, с выписками и закладками. Почему я об этом говорю? Недавно прочитал на "бумаге", не в сети – разносную, хамскую, облыжную рецензию на прекрасный мгосерийный фильм «Штрафбат», причем автор СПЕЦИАЛЬНО оговаривает то обстоятельство, что фильм он не смотрел, а пишет об экранизации, проглотив лишь рекламный ролик (мол, картина настолько гнусна, что и в кино ходить не надо). Советская марксистско-ленинская критика бессмертна...

Строка "Они шагают..." ("They march to the sound of a different drummer") принадлежит гениальному американцу Генри Торо (1817-1862), прославленному... (ну, это и сантехники знают). Так вот, Пелевин и его персонажи "шагают под звук ДРУГОГО барабана", чем мы с Тобой, дорогой читатель. Впрочем, далеко, очень далеко шагают...

Берем быка за тестикулы. Книга "Священная книга оборотня" представляет собой чрезвычайно редкое в отечественной литературе явление: авантюрный, с существенными сатирическими элементами роман на самом деле является тщательно закамуфлированным философским, богословским и религиоведческим трактатом. Ну, ладно, философским, а почему богословским и религиоведческим? Читатель, открой С. 20-21. Писатель на двух страничках формулирует СУТЬ сикхизма и пленительную разницу между "богоискательством" и "БОГОНАХОДИТЕЛЬСТВОМ". Эх, было дело: пописывал я о богоискателях, а зря. В этой странной, но исключительно талантливой книге писатель предпринял дерзкую, но внятную и ПОНЯТНУЮ ревизию "вечных" вопросов соотношения духа и материи (не по ленинскому определению), божественного и низменного, вечного и бренного, сакрального и профанного, мира Верховного Владыки и буддийской пустоты, кармы и освобождения, истины и лжи, мышления и языка. Я совершенно серИозен (Маяковского цитирую).1 Впрочем, автор горестно замечает: "Никаких философских проблем нет, есть только анфилада лингвистических тупиков, вызванных неспособностью языка отразить Истину" (С. 260). Коммунистический привет прадедушке Людвигу Витгенштейну (1889-1951).

Свою писательскую сверхзадачу Пелевин сформулировал так: "Я напишу книгу... Ты узнаешь из нее, как освободиться из ледяного мрака, в котором скрежещут зубами олигархи и прокуроры, либералы и консерваторы, пидарасы и натуралы, интернет-колумнисты, оборотни в погонах и портфельные инвесторы" (С. 367). И сочинитель справился с этой задачей, ибо помимо прочего "Священная книга оборотня" роман-утешение (вот такой жанр я выдумал): "Причина заблуждения живых существ в том, что они полагают, будто ложное можно отбросить, а истину можно постичь. Но когда постигаешь себя самого, ложное становится истинным, и нет никакой другой истины, которую надо постигать после этого" (С. 90; курсив В.О. Пелевина). Такие софизмы меня утешают...

"Священную книгу оборотня", по моему скромному мнению, можно поставить в один ряд с романом Валерия Брюсова "Огненный Ангел", где "личная, биографическая основа мастерски скрыта... под тщательно выписанными аксессуарами Германии XVI века".2 Кстати, в романе много писательского мастерства-плутовства в духе "монтажа аттракционов". Режисер и теоретик кино Сергей Эйзенштейн (1898-1948) так именовал особые приемы принудительного ВЛИЯНИЯ на психологию потребителя искусства. О чем это я? Да о том, что многие молодые читатели Пелевина (с нетренированным мозгом и податливым духом) отчалят на парусных джонках в океан восточной эСотерики (писать "З" в этом слове сейчас непристойно). Не верь, читатель, это я бодхисатву валяю. Вильнем лисьим хвостом налево. Читатель, а Тебе не приходило в голову, что лермонтовский роман "Герой нашего времени" зиждится целиком на приемах киномонтажа (цикл повестей, в которых Лермонтов показывает своего героя с разных ракурсов). А до изобретения кинематографа еще оставалось больше полувека.

Несколько лет тому назад я писал в буклете, который был издан к пелевинскому вечеру в Лондоне:
"Пелевин – совершенно изумительный повествователь, излюбленный автор профессиональных комментаторов, которые "торчат" на нем в самом высоком и многоаспектном смысле этого великого русского марксистско-ленинского глагола (я торчу, следовательно, я существую). Понятно, что серьезный комментарий к любому пелевинскому творению в десятки раз по объему превзойдет авторский текст – можно и в голове играть на баяне без баяна...
Среди писателей (прекрасных, высокоталантливых и даже гениальных) поразительно много дураков в самом расхожем смысле этого слова. Так вот, Пелевин – художник невероятного ума, – мудрец-духовидец, мистик-визионер в самом подлинном значении... К тому же и читать его – НЕВЕРОЯТНО ИНТЕРЕСНО". Прошли годы, однако, к этому суждению ничего не могу ни прибавить, ни убавить.

Разномастная и разношерстная критика, понятно, "рухнула" на новый пелевинский роман со всей мощью пролетарского гнева, с доносительно-поносительной ненавистью-завистью. Пелевин несомненный фаворит, форвард в писательском футбольном матче за читателя–тиражи–гонорары и т.д. Всё, ату его! Мудрый и циничный Франсуа де Ларошфуко (1613-1680) как-то зло обмолвился: "Ненависть к фаворитам есть не что иное, как любовь к фавору; люди, не добившиеся фавора, утешают себя презрением к тем, которые его добились". Умри, Александра Маринина, лучше не скажешь. Эх, капитаны полковой гаубичной артиллерии, не бывать вам майорами (это я и про себя). Вот читатель скажет, опять Пригодич будет хвалить писателя и т.д. За дело, за дело хвалить... Один простодушный критик, прочитав книгу моих статей, написал, мол, недурственно пописывает Пригодич, но монотонно. Лихачев у него – хороший человек, Пелевин – замечательный писатель. Скучно. А вот если бы эссеист написал, что Лихачев – мерзавец, а Пелевин – говно, то было бы ИНТЕРЕСНО. Увы, я не привык кривить душой, хотя, разумеется, иногда приходится.

Сюжет романа состоит из похождений-рассуждений-размышлений бессмертной феи-лисы А Хули в разных временах и в разных странах; о ее трагедийной связи с волком-оборотнем, который, натурально, является генералом-лейтенантом ФСБ. Больше о сюжете ни словечка. ""А Хули" по-китайски означает "лиса А". По аналогии с русскими именами можно сказать, что "А" – это мое имя, "Хули" – фамилия", – признается героиня романа (С. 8).

Атас! На этом "тормознулись" ВСЕ критики. Это "прозвище" настолько потрясло их детские мозги, ослепило и оглушило, что практически все ламентации вертятся вокруг самоназвания прелестницы. Жалко, что пацаны конкретные не прочли более 30 страничек. В романе действуют Е Хули, И Хули, идет речь о замечательном приборе под грозным наименованием "хуеуловитель", об инсталляции под названием "пизда из кожезаменителя над заброшенным футбольным полем" и т.д. Замечу, драгоценный читатель, что в сюжетной ткани (простите за пошлость) "Священной книги оборотня" важное место занимает соположение-сопоставление древнескандинавских вселенского волка Фенрира, который в конце времен пожрет Одина, космического пса Гарма, который в конце света (Рагнарёк, по ихнему, как теперь принято изъясняться) пожрет бога Тюра (даже слесари выше третьего разряда дифференцируют богов Тора и Тюра), и русского пятилапого Пса под горделивым, чеканным именем Пиздец. "Он спит среди снегов, а когда на Русь слетаются супостаты, просыпается и всем им наступает..." (С. 322). Наша собачка еще спит, слава Богу, а когда проснется, то...

Феи-лисы прикатили в наши Палестины из Китая. Был там такой дивный духовидец Пу (фамилия) Сунлин (имя; 1640-1715), который под конец жизни издал дивную книгу "Рассказы Ляо Чжая о чудесах". Ляо Чжай – псевдоним.3 У этих лисичек и была такая особенность: они, оборотни, могли "перекидываться" из лисы в женщину и обратно. Вот своеобразный дневник такой "лисы" и предлагает нам Пелевин.

Читатель, Ты не поверишь, Пу Сунлин был неимоверно популярен в питерской литературной "тусне"-богеме в конце славных 1970-х годочков (в 1960-е в почете были "Дхаммапада", Вивекананда, Рамачарака и Кришнамурти; все течет, но НИЧЕГО не изменяется). Чтобы не грузить господ, проявивших внимание к этой заметке, дробным-подробным "анализом проблематики" творчества и биографии Пу Сунлина" приведу свой рифмованный текст:

В.Ш., А.З., Д.Р.
"Русь. Захолонувшая равнина.
Виселицы. Снежные заносы.
Бродят по страницам Пу Сунлина
С посохами мудрые даосы.
Феи-лисы дарят людям ласки,
Нежные, одна другой пригожей...
Господи, да за такие сказки
Я готов расстаться с белой кожей,
Стать шеньши в замызганном халате,
Складывать стихи витевато.
Чем поэт бедней и бесноватей,
Тем его искусство больше свято...
Мозг кусают злые мысли-трутни
И зудят в болезненном круженье:
Перетрутся скоро струны лютни;
Дао призывает к погруженью...
7 февраля 1981 г." И т.д. и т.д. по тексту.

Грешно, право, но скажу честно: в этих незатейливых словах – весь Пу Сунлин и весь Пелевин (только не гневайтесь; я не страдаю манией учителя-поучителя и бредом реформаторства).

Книгочей, знаешь, что такое "супрафизическая трансформация" (С. 226)? А что такое муладхара, наби и манипура (С. 210)? А чем отличается оборотень от сверхоборотня (страницу не указываю, об этом ВСЯ книга). Нет? Читай Пелевина. Я уже писал когда-то, что Виктор Олегович непомерно (точное слово) культурен. Сие, кстати, мешает писателю, ибо он полемизирует не с читателем, а с суровыми "олимпийцами". Скажем так, что он бухает (нюхает кокаин?) с Буддой, Гань Бао, Нагвалем Ринпоче, Оккамом,4 Шекспиром, Гуру Гант Сахибом, Беркли, Руссо, де Садом, Байроном, Толстым, Оскаром Уайльдом, Рудольфом Штейнером,5 Фрейдом, Шпенглером, Малевичем, Набоковым, Борхесом, Солженицыным, Стивеном Хокингом, Деррида, Мураками, Энди Уорхолом, Вонгом Карваем и прочая, и прочая, и прочая. В конце романа небо застит прообраз-образ Желтого Господина Радужного Потока... Да-с, путешествие на остров Ultima Thule с лисой А Хули (в рифму). Просвещенному глотателю книг Пелевина не надо напоминать о том, почему об этом крайнем северном пределе Ойкумены писали Пифей, Страбон, Плутарх и Плиний (старший).

Книга одновременно смешная, глубокая (иногда и по-газетному мелкая) и содрогательно трагическая. Пелевин безжалостен к Матушке-Руси.
Приведу несколько цитат (для уловления потенциального читателя):
"Элита здесь делится на две ветви, которые называют "хуй сосаети" (искаженное "high society" <высшее общество> и аппарат (искаженное "upper rat" <верхняя крыса>. "Хуй сосаети" – это бизнес-комьюнити, пресмыкающееся (так!) перед властью, способной закрыть любой бизнес в любой момент, поскольку бизнес здесь неотделим от воровства. А "аппарат" – это власть, которая кормится откатом, получаемым с бизнеса. Выходит, что первые дают воровать вторым за то, что вторые дают воровать первым" (С. 101); "Реформы... вовсе не что-то новое. Они идут здесь постоянно... Их суть сводится к тому, что из всех возможных вариантов будущего с большим опозданием выбрать самый пошлый. Каждый раз реформы начинаются с заявления, что рыба гниет с головы, затем реформаторы съедают здоровое тело, а гнилая голова плывет дальше. Поэтому все, что было гнилого при Иване Грозном, до сих пор живо, а все, что было здорового пять лет назад, уже сожрано"; (С. 102; курсив – В.О. Пелевина); "Я давно заметил одну китчевую тенденцию российской власти <Борис Большое гнездо, Владимир Красная Корочка>: она постоянно норовила совпасть с величественной тенью имперской истории и культуры, как бы выписать себе дворянскую грамоту, удостоверяющую происхождение от славных корней – несмотря на то, что общего с прежней Россией у нее было столько же, сколько у каких-нибудь лонгобардов, пасших коз среди руин Форума, с династией Флавиев" (С. 87).

Пелевин безжалостен к современной (вечной) России. Как либерал-демократ могу сказать, что безжалостная, честная, горькая критика Пелевиным демократов-либералов совершенно справедлива: "либерал" "у нас означает бессовестного хорька, который надеется, что ему дадут немного денег, если он будет делать круглые глаза и повторять, что двадцать лопающихся от жира паразитов должны и дальше держать всю Россию за яйца из-за того, что в начале так называемой приватизации они торговали цветами в нужном месте... А трагедия русского либерализма в том, что денег все равно не дадут... Почему не дадут? Раньше жаба душила. Сейчас обосрутся. А потом денег не будет" (С. 202). Просрали, как говаривал товарищ Сталин, Россию Струве–Милюкова–Керенского...

И последняя цитата о "птице-тройке": ...Россия общинная страна, и разрушение крестьянской общины привело к тому, что источником народной морали стала община уголовная. Распонятки заняли место, где жил Бог – или правильнее сказать, Бог сам стал из "понятиев": пацан сказал, пацан ответил, как подытожил дискурс неизвестный мастер криминального тату. А когда был демонтирован последний протез религии, советский "внутренний партком", камертоном русской души окончательно стала гитарка, настроенная на блатные аккорды" (С. 268). Набирал ЭТО, и пальцы холодели...

Суть горестных размышлений Пелевина о Родине нашей скорбной воплощает слегка модифицированная заключительная строфа стихотворения-манифеста Осипа Мандельштама "Декабрист" (1917):

"Все перепуталось, и некому сказать,
Что, постепенно холодея,
Все перепуталось, и сладко повторять:
Гебуха. Жопа. Гонорея".

Это для тех и про тех, "кого оставят обслуживать перекачку нефти" (С. 163; курсив В.О. Пелевина). Кстати, писатель дает здравые советы, как нам "вылезать из жопы", резковатые, но весьма дельные (С. 305).

Впрочем, писатель столь же безжалостен и к Западному миру. К примеру:
"Запад – это просто большой shopping mall. Со стороны он выглядит сказочно. Но надо было жить в Восточном блоке, чтобы его витрина могла хоть на миг показаться реальностью...На самом деле, здесь у тебя может быть три роли – покупателя, продавца и товара на прилавке. Быть продавцом – пошло, покупателем – скучно (и все равно придется подрабатывать продавцом), а товаром – противно. Любая попытка быть чем-то другим означает на деле то самое "не быть", с которым рыночные силы быстро знакомят любого Гамлета" (С. 162-163; курсив В.О. Пелевина); "...на Западе все микробы <в кишечнике-обществе> уравновешивают друг друга, это веками складывалось. Каждый тихо вырабатывает сероводород и помалкивает. Все настроено, как часы, полный баланс и саморегуляция пищеварения, а сверху – корпоративные медиа, которые ежедневно смачивают это свежей слюной. Вот такой организм и называется открытым обществом – на фиг ему закрываться, он сам кого хочешь закроет за два вылета" (С. 204).

Подустал я. Почти десять страниц настрочил. В книге много места уделено едкому, сатирическому, язвительному ИЗОБРАЖЕНИЮ положения (так скажем специально) дел в современной культуре (русской, новорусской, высокой, элитарной, низкой, массовой). Ох, и потешается же, в частности, писатель смачно над "Венской конференцией" и философами-лягушатниками (Деррида и остальная банда). Весь постмодернистский дискурс, по мнению автора, родом из амфетамино-кокаино-фрейдистской ЖОПЫ (концептуальный полисемантический термин в сложной и прихотливой системе миропонимания-миротворения-миросозерцания-мировоззрения Виктора Пелевина).

Отличная книга, пахнущая гиацинтами и фекалиями, ладаном и серой, кровью и потом, завораживающая, плутовская, сверхсложная и сверхпростая, пузырящаяся, как расплавленное стекло, подернутая туманом, как плоское озерцо "седым утром". Виктор Олегович – редкостное, драгоценное, узорчатое украшение современной отечественной словесности. Всё...

________________________________________
1.Пелевину присущ гаерский юмор (ох, и люблю же я такие куштюки). Автор, упоминающий Кузмина, Волошина, Андрея Белого, Сашу Черного и Ходасевича, намеренно строки "Гвозди бы делать из этих людей... и т.д." приписывает Маяковскому (С. 82), а не Н. Тихонову. Читатель это "ловит" и его распирает от осознания своей всемирной эрудиции.
2.Гречишкин С.С., Лавров А.В. Биографические источники романа Брюсова "Огненный Ангел // Гречишкин С.С., Лавров А.В. Символисты вблизи. Статьи публикации. СПБ, "Скифия", 2004. С. 6. Писатель подлинную, трагическую "историю" любовного "треугольника": Брюсов–Нина Петровская–Андрей Белый спрятал в филигранно выделанный ларец исторического романа.
3.См.: Пу Сунлин. Рассказы о людях необычайных. М., 1998.
4.Лиса бесстрастно фиксирует: "... мне попадались презервативы "Occams Razor" c портретом средневекового схоласта и слоганом "Не следет умножать сущности без необходимости"" (С. 48). Мне такой юморок вполне по обувному размеру.
5.Антропософию Рудольфа Штейнера (не путать с теософией Блаватской-Олкотта (иногда пишут Олькот) читатель наверняка изучал в курсе "Истории КПСС".