Шоколадка. Сегодня я могу купить этого говна сотню килограмм у кассы гастронома с гандонами. А шестьдесят лет назад, в сорок втором для детей и взрослых на оккупированной территории это был символ. Это было больше чем лакомство, больше чем  глоток счастья. Даже в голодное послевоенное лихолетье она не рождала в глазах этой сладострастной истомы. Для солдата это был гарантированный день сытой жизни. За нее отдавалась сходу любая женщина. Многодетная мать, 15-летняя девочка – не важно. Фашисты вовсю этим пользовались. Это не было проституцией. Над этим не стоит смеяться или осуждать. Нам, незнающим, что такое голод, этого до конца не понять. Это была бесценность жизни ради жизни.

Кто такие партизаны? Обыкновенные люди. Мудаки. Подонки. Такие как ты или я. Потерянные при отступлении солдаты, калеки, старые пердуны, подростки. Каждый день нуждающиеся в простых человеческих радостях – пожрать и поебаться. Встречались и кадровые, специально подготовленные диверсанты. Но их было мало. Очень мало. И есть они хотели еще больше.

Жрать в лесу нечего. По крайней мере зимой и взрослому мужчине. По ночам партизаны подбирали в деревнях то, что просочилось сквозь загребущую пятерню захватчика. Их, наверное, не любили даже больше – они забирали последнее. Из-под красивого партийного славословия в их адрес зачастую стыдливо проглядывает мерзость и жестокость. И все равно – это воины-победители.

Обычный рейд. Обычная деревня. Обычная цель – еда. Крайняя хата. «У кого из соседей можно поживится?» - «У того, у этого может быть» -«А в том доме. Ну, у которой детей много?» - «Не, у нее кроме патефона нет ни хрена. Бугога».

-    Отдавай патефон, сука.
-    Не отдам. На хуя он вам нужен
-    У тебя не спросили. Отдавай.
-    Изверги. Иш чего удумали.
-    Детей, блядь, постреляем.
-    Уроды. Не дам. Сволочи.

Выгнали из хаты детей. Сказали стать у стены. Сонные и заморенные, те не сопротивлялись. Да и вообще не соображали ничего. Женщина бесновалась. Материлась. Царапалась. Заходилась в истерике. Ударили прикладом.

-    Погляди - как за патефон-то цепляется. Сука. Пристрелить что-ли.
-    Значит так, паскуда! Не отдашь патефон – начнем детей расстреливать. По одному. Начнем с вон той, постарше. Тобой закончим.

Сохранить. Потерять. Быть убитой и решить все проблемы. Но, это значит - оставить их всех на верную смерть. Чего стоит твой ребенок?

Выглядящая ужасно старой женщина выволокла из дома небольшой деревянный ящик. «Подавитесь». Из него из мокрой пеленки на всю округу разлился исключительно зычный голодный голос моего отца.

Когда партизаны ушли, на верхней ступеньке лестницы, у самого входа в сени стыдливо осталась лежать самая обыкновенная шоколадка.