Долгое время, пожалуй, с начала ХХ века обывателя пугали авангардом. Авангард был передовым постом искусства. Выражаясь языком современных философов, окраиной. Он зацеплял то, что ещё не видно взгляду. Со временем авангард, как порождение постиндустриального общества, обрёл очень чёткие очертания. Более буржуазные. Как говориться нашёл своего зрителя. Стал его заложником. Стал более предсказуем. Получил границы. Сейчас в театре и в литературе, есть свой, особый от художественного мэйнстрима путь. Но и он, к сожалению, уже имеет свою столбовую очёрточку.
Поэтому поговорим о битниках и академистах. Потому, что разграничение на авангардизм и мэйнстрим, уже десять лет, как потеряло всякий смысл.
В литературе и театре – обсудим эти два древнейших вида проникновения за чувственный край – выделяются, по крайней мере, с начала 19-го века – момент созревания отечественной литературы (за точку отсчёта возьмём Пушкина, как уже произошедшее событие – «наше всё») – определились два типа авторов: академисты и битники.
К первым можно отнести Льва Толстого, Тютчева, Тургенева, Куприна, Маяковского, Ильфа и Петрова, Юрия Трифонова, Виктора Ерофеева, Эдуарда Лимонова и множество других. Битниками можно смело назвать Гоголя, Достоевского, Хлебникова, Булгакова, Веню Ерофеева, Довлатова, Диму Гайдука. Битника не следует понимать в узком смысле когорты американских писателей конца 50-х: Уильям Берроуз, Джек Керуак и Ален Гинзберг. Я отделяю этому понятию более широкое поле.
Академисты следуют правилам реального мира – это, пожалуй, определяющее их качество. Они достигают. Для них жизнь, и в первую очередь духовная, – поединок. Их отношения с тонким миром выстраиваются по принципу спортивного состязания. Таким образом, всё физическое и эманационное (по Бонавентуре, эманация - истечение Божественной благой природы на сотворенную вещь) существование укладывается в простую схему: отрезок – приз, отрезок – приз, отрезок – приз.
Отсюда неминуемое участие академистов во всякого рода конкурсах. Так они получают подтверждение точности своего эманационного движения. Своего рода - сверка курса.
NB: Битники - не боятся заблудиться.
Ещё одна из характеристик академистов: цели и задачи. Установка мишени и непременное попадание в десятку. Последнее выстраивается долгими тренировками.
Битники живут иначе. У битника нет прямой цели, кроме самой жизни. Почти даосского созерцания её. Органичного, постепенного, проникновения за чувственный край. Точнее -  погружения. Это не значит, что существует идеология, которой битники по наитию следуют. Нет. Тут другое.
К примеру, Довлатов мечтал издавать книги, и возможно пытался участвовать в разного рода литературных забегах. Ха, не представляю себе за этим занятием, к примеру, Кафку. Просто не представляю. Но и Довлатов грешил этим лишь в годы профессионального отрочества. Для битника увлекателен сам процесс, и только в нём он находит подтверждение правильности курса. История "смелого борца за полное отсутствие какого-либо присутствия какой-либо цели и тем более смысла".
Наверное, следует упомянуть и ещё об одном моменте. Битник почти всегда связан с неким искусственным стимулятором. Хотя не верно истолковывать этот стимулятор, как источник вдохновения. Скорее это защита от атаки реального мира. Булгаков – морфий и алкоголь, Берроуз – героин, Гайдук – марихуана, Есенин – алкоголь, Высоцкий – алкоголь и опиаты, Довлатов – алкоголь, Бодлер – опий. Даже битники, лишённые по разным причинам (состояние здоровья, религиозные пристрастия) возможности вести нездоровый образ жизни, использовали альтернативные практики. Гоголь – безбрачие, Достоевский – игра.
Ещё раз остановлюсь. Опьянение не как способ проникнуть «за край», а как способ экранироваться от суеты мира, от академической суеты. Поиски истинного чувственного края достижимы, лишь погружением в полный покой.
Академисты, напротив, даже подверженные страстям остаются верными некоему императиву общественного мнения, общественной морали. Битник устраняется от этого. Почти всегда добровольно. Иногда – в моменты особого отчаяния битник может идти на компромисс. Вспомни, попытки покаяния Андрея Платонова («товарищ Пушкин»). Но всесильная рука судьбы и здесь отводит битника за горизонт. В обетованное зазеркалье.
Сейчас происходит некоторое смещение. Это и пробудило желание к написанию данного текста. Понятия, как бы заходят друг за друга, двигаясь по встречным синусоидам. Пытаясь отгородиться от мэйнстрима, который традиционно претендует на монопольное наследие завоеваний академизма, вполне академичные авторы пытаются спровоцировать битническое чувствование. Но совершают ошибку, работая в режиме: отрезок – победа. А настоящая эманация погружения не терпит нажима. Уходит от насилия. Как равнозаряженный кусочек магнита. Пляшет совсем рядом, но избегает соприкосновения.
Стиль Платонова ковался, между молотом высокого вымысла и наковальней жуткой тоталитарной были. Эта «тяжесть благородного металла» появилась не в результате попадания в цель, а закалилась во времени. Которому, Платонов конечно сопротивлялся. Даже бегал жаловаться Горькому. И Горький, как истинный академист, отверг его. Отверг на славу. Сам Платонов, любил по этому поводу цитировать Наполеона – «Слава – солнце мёртвых». Лучшего девиза для битников не существует.  
Мне сложно любить, уважаемого тобой Угарова (хотя я видел всего один его спектакль). Его тексты в ЖЖ – прямая характеристика человека, как и любой текст – это литинститутское подражание Платонову. Это вообще в последнее время стало очень модным. Как и скоморошничание «левыми» идеями. Многими молодыми академистами, эти вещи толкуются, как непременный атрибут перехода «за край». Та же история с Кириллом Серебренниковым, с фильмом «Окраина», с книгами Сорокина, Толстой, Липскерова. Получив относительную свободу, они ощущают её лишь, как свободу социальную. Внутренне оставаясь академистами: приличными студентами, успевающими режиссёрами, награждёнными писателями, или жаждущими наград. Они пытаются симулировать битнеческую чувственность. Используя «инъекцию Платонова». Одна беда. Их методы слишком грубы, они пытаются открыть битническую «коробочку с секретом» академическим консервным ножом. Грубо. Слишком грубо.
Академисты по привычке спешат. Им важно решить поставленную задачу. Перебежать на другой берег. И отвоёвывать новый рубеж.
Битники лежат на пенке и смотрят на звёзды. Они бы тоже хотели призов. Искренне. Но так прёт, что песдес-с-с-с-с-с-с-с-с-с-с.
И вот такое дело. У академистов существует один компас – актуальность. К вопросу о печатании текстов в газетах и журналах. Тут необходима не только актуальность тем, но и актуальность языка, в дурном смысле этого слова. Академизм диктует: подчинить язык, некоторым схемам. Между академистами отношения строятся по платоновскому (Платон др. Греция) принцу ученичества. Старший научает младшего. И от того насколько хорошо младший выучит урок, зависит расположение к нему со стороны старшего. Авторитет одного учителя, или ареопага – ещё одна из основных характеристик академизма.  
NB: Тот, кто учится у всех, сам становится учителем.
Весь эпатаж перечисленных выше современников это, смелость лучших учеников, которые «видят край, но не падают». Иногда это очень элегантное балансирование. Поэтому академисты всегда на верхушках чартов, но битники всегда на шаг дальше «за край».
Да здравствует, мой субъективизм. Да здравствует, личное мнение миллионов. Я готов выслушать все их дикие истории. У меня есть время.
Битник с одинаковым восхищением смотрит на красивую, элегантную девушку и на падающий с крыши лист газеты. Академист смотрит только на девушку.
По поводу актуальности. Всё это попытки укусить современность за хвост. Битники не созвучны эпохе. Скорее они звучат диссонансом. Суд над «Голым завтраком» Берроуза, нападки на Гоголя (за «неправдоподобие»), «несвоевременность» прозы Довлатова. Даже Платонов не был созвучен своему времени. Созвучны были – Маяковский, Фадеев.
Помню, как на вступительных во ВГИК, одна девушка представляла замысел – о детях-бомжах. И седые преподы одобрительно качали головами. Нет, это не для меня. Мимо. Всякого рода актуальность битнику претит. Лучше быть до или после неё. И про бомжей и новые любовные истории для эстетов писать ни за что не буду. Это мой выбор.    

Сегодня на остановке возле больницы я видел калеку. Инвалид – серьёзно перекручены болезнью ноги. С палочкой. И вдруг автобус. Мелкий, прыткий, коммерческий. И не понятно переходит дяденька дорогу, или спешит на автобус. А автобус замер где-то у фонаря, подхватил пассажиров и кинулся дальше. И калека не останавливается, и автобус. Совершенно страшно. И понятно. Автобус пронесётся мимо (хорошо, если не собьёт дяденьку) А дяденька спешил именно на этот автобус (но по-своему, в меру ущербных сил). И тут. Автобус нежно обтекает дяденьку, и тот, едва прилагая усилие, взбирается на подножку.
У водителя было пропитое лицо.