Был тихий летний вечер. Солнце мирно покидало нагретую за день Москву. Несмотря на блаженное состояние погоды, Михаил Афанасьевич чувствовал себя очень усталым. Только что он дописал труднейшую главу своего эпохального романа Белая Гвардия. И все же понимал, что править придется ещё не раз. Желая дать отдых утомленной писательской душе, он привычным маршрутом добрался до ресторана ЦДЛ, машинально предъявил вахтерше билет члена союза писателей и расположился в уютной кружевной тени на веранде ресторана. Подали пюре и куриные котлеты де воляй. Выпивать не хотелось. Ибо впереди была долгая ночь вдохновенных прозрений. Задумчиво жуя кусок котлеты, великий писатель созерцал блики багрового заката. Вдруг безмятежную тишину вечера прорезал истерический визг и звон бьющейся посуды. Не успел Михаил Афанасьевич очнуться от полусонного забвения, как к нему на стол повалился толстяк с совершенно наглой кошачьей физиономией. Попав локтем в нетронутое великим писателем пюре, он шумно откашлялся, неряшливо стряхнул пюре с пиджака частично на стол, частично на Михаила Афанасьевича, и, опрокинув стул, убрался с веранды обратно вглубь ресторана. "Они сюда вдвоем пришли!" - слышались крики возмущенных писателей. Вечер явно переставал быть томным. Безуспешно попытавшись стряхнуть белоснежной салфеткой пюре с шелковой рубашки, Михаил Афанасьевич двинулся по следам наглого толстяка, чтобы выяснить, что же всё-таки происходит. В полутьме помещения ресторана было видно, что нечистоплотный толстяк ходит, пошатываясь, между столиками и задирает ужинающих писателей. "О, бляди, жируют за счёт трудового народа" - услышал внезапный голос прямо над своим ухом Михаил Афанасьевич и получил увесистый шлепок по щеке чем-то скользким и влажным от незнакомого клетчатого субъекта в жокейской шапочке. Как впоследствии выяснилось, орудием клетчатого был хвост осетрины холодного копчения. "Да кто вы такие!" - не выдержал Михаил Афанасьевич. - "Мы? Не узнаете!? - издевательски прошипел котообразный толстяк. "Мы! - писатели! Вот я, например, Рабле. А это мой друг - Шекспир!" - "Хватит валять дурака! Эти писатели давно умерли! Кто вас сюда пустил! - возмущению законных посетителей ресторана не было предела. - "Нас пустила сюда очаровательная дама на вахте, как только мы ей представились!" - гордо сообщил клетчатый, ловко нахлобучивая вазу с греческим салатом на голову Бориса Житкова.

Спустя несколько минут после того, как два наглеца были выставлены из ресторана ЦДЛ, Михаил Афанасьевич, прижимая ладонь к подбитому глазу, подошёл к недоумевающей вахтерше и прошипел: "ты почто, тварь, пускаешь сюда не членов союза!?" - "Михаил Афанасьевич!" - пыталась оправдаться рыдающая вахтерша, "они такие хорошие показались,  прелестью меня назвали! И сказали что один Шекспир, а другой Бурле какой-то. Ну я сказала, что Шекспир древний, его и в живых то нет. А рыжий сказал, что Шекспир бессмертен. Вы же сами писали..."

"Не надо хуйню всякую читать на работе, а надо членские билеты проверять!" - прорычал Михаил Афанасьевич вахтерше в лицо, и, широко размахнувшись, двинул ее по зубам так, что та, перелетев через небольшую клумбу, упала на аккуратно подстриженный газон.
Вечер был совершенно испорчен.