Я открыл глаза и поднялся с кровати. За окном занимался рассвет. В голове была пустота и онемение, разбавленное правда неприятно знакомым ощущением, что где-то внутри черепа копошится маленький паучок или юркая крыска точит коготки. Я знал это ощущение.Оно не сулит ничего хорошего. За два года я уже почти успел его забыть, но не забыл. Такие вещи не забываются. На кухне хозяйничала девушка. Она жарила яичницу. Как её зовут? Маша? Таня? Ира? Я живу с ней уже два года, но имя совсем вылетело из головы.

- Доброе утро, родной! Я тут сделала тебе яичницу. Глазунью. Как ты любишь. И чай заварила. Будешь кушать?

- Нет, — медленно отвечаю ей я. Крысопаучиха перебралась от темечка к затылку и зуд стал почти невыносимым. — Я не успею поесть. Мне надо на работу. В редакцию.

Девушка засмеялась, звоном весенних колокольчиков.

- Ну какая работа, дурачок? Сегодня же суббота! — говорит она, подходит, садится рядом и обнимает за плечи. Затем нежно шепчет на ухо, — Сегодня мы целый день можем быть дома одни.

- Не одни, — про себя проговариваю я. — Я хочу молока.

- Что? — удивленно переспрашивает она. — Молока? Ты же не пьешь молоко!

- А сейчас хочу. Молока. Теплого молока. С маслом. Много.

Она отсраняется и как-то странно смотрит на меня. Я непроизвольно дергаю головой и скребу ногтями затылок.

Безымянная девушка (я живу с ней уже два года!) меняется в лице. Она напуганна. Её глаза расширенны, дыхание частое и прерывистое. Она наверное догадалсь или почувствовала.

- Сейчас, потерпи! — говорит она мне вскакивая с кровати. Сбрасывает халат. Натягивает блузку и шорты. — Потерпи чуть-чуть! Я в аптеку. Сейчас все пройдет!

Она выбегает из квартиры не захлопнув дверь. Зачем ей в аптеку? У нас ведь есть перкись. Надеюсь она не вернется. Так скорее всего и будет. Поднимаюсь. Иду на кухню и выпиваю стакан теплого молока с маслом.

Я закрываю дверь за Машей (Оксаной? Леной?). Не люблю распахнутые двери. И окна. Через них часто в дом залетают комары и призраки. Их не было давно, но я не забыл. И они не забыли. Комары не умеют забывать.

Я смотрю на сырое пятно на стене. Потом на остывшую яичницу. Мне кажется, что ей тут не место. Выкидываю тарелку в форточку. Слышится треск разбитой тарелки и сиплое подвывание волка.

«Волки» — подумал про себя я. «Уже в это время года волки. Обычно в наш город они приходят позже. Хорошо, что у меня нет детей. Могли бы загрызть.»

Провожу рукой по лицу. Когда у меня успела вырасти борода? Кажется недавно я обменял бритву на два килограмма мандаринов. Это было на Новый Год.

Голова раскалывается изнутри. Словно что-то рвется наружу, стремится родиться через боль и судороги. Из ноздри вытекает струйка темной крови.

После появляется он. Новый визитер.

Он вылезает у меня прямо из уха. Запертые двери и окна тут не помогут. Что-то скользкое, покрытое чешуей, с продолговатым пронырливым оранжевым телом, без глаз, зато с тремя ртами. Что-то среднее между пиявкой, змеей и ящерицей. И совершенно не похоже ни на паука ни на крысу.

На голове у существа английский котелок, в зубах трубка, а на глазах очки, хотя глаз у него нет. Оно ныряет мне в бороду, оборачивается удавкой вокруг шеи и булькающе смеется. Смех отдается перекатывающимися волнами по всему его телу. На ощупь существо теплое и влажноое, похоже на мокрую резину или дельфинью кожу.

Порываюсь схватить со стола нож, но существо сдавливает петлю на шее и отрицательно качает головой.

- Нет, нет, нет, — весело шелестит оно. — Мы только начали.

Я испуганно сглатываю слюну. Комок застывает в моей глотке где-то на уровне кадыка.

- Скучал по мне? — задает вопрос существо, улыбаясь всеми тремя пастями.

- Кто ты? — хриплю я. — Я впервые тебя вижу.

- Ты и сейчас меня не видишь. Я ведь только в твоей голове. Я живу в ней. Неужели не чувствуешь?

Хвост существа, по-прежнему погруженный в мое ухо шевелится и я чувствую как это движение отдается где-то в глубине мозга.

- Я чувствую. Пожалуйста. Прекрати. Сгинь. Я не видел никого из вас уже два года. Я живу с Катей, у меня все наладилось, пожалуйста уйди туда, откуда пришел.

- Куда же я уйду, если я всегда в тебе? — нагло хохочет в ответ существо. — Как ты сказал? С Катей? А не с Машей? Не с Викой? Может быть с Борей?

- Прекрати!

- Ты даже не помнишь как её зовут. И если ты будешь до конца честен с собой, ты поймешь, что даже не помнишь сколько ты с ней живешь. Два года? Два месяца? Два дня? Может быть ты не жил с нею вовсе?

- Она знает, что я люблю яичницу глазунью и не люблю молоко. Мы знакомы давно.

- Я тоже знаю это. Так почему ты так уверен, что она не визитер? Ты никогда не думал вспороть ей брюхо и посмотреть что у неё внутри? Может быть винтики и шестеренки? Или красная краска вместо крови? Или может быть слепые котята, которые пищат и раскрывают голодные рты? Проверь!

- Не надо! Пожалуйста! Мой мир стал нормальным! Я не хочу! Прошлый раз, когда я послушался одного из вас я чуть не поджег церковь!

- Ты поджег её. Просто забыл. Ну да не велика потеря. Одним надгробным камнем Бога больше, одним меньше. Бога никто не видел, кроме японцев. А помнишь как ты продал душу Дьяволу в 10 лет, за то, чтобы мальчик из соседнего двора сломал ноги?

- Не Дьяволу. И не душу. И не в десять лет, а в девять. Но все было приблизительно так. Отпусти меня. Шея болит, дышать тяжело.

- Нет, дорогой мой. Я не отпущу тебя. Ты же не можешь отпустить на волю свой глаз. Или почку. Хотя… Там лежит нож — мы можем попробовать!

Существо одним змеиным рывком подскакивает к ножу, поднимает его центральнйо пастью и зависает, держа лезвие в паре сантиметров от моего зрачка. Я начинаю покрываться холодным потом. Я внимательно слежу за каждым движением лезвия и боковым зрением отмечаю, что левые губы существа покрашены розовой помадой, а в правой пасти, в той которая с трубкой, есть два золотых зуба. Котелок твари съезжает набок. Из под него выбивается длинный рыжий. От волос существа пахнет корицей.

- Ну давай! Давай проверим! Отпустим на свободу твой глаз! Ты будешь как Один, мудрый и величавый. Давай?

- Прекрати!

Существо роняет нож на ободранный линолеум.

- Ладно. Ладно — говорит оно голосом моей первой девушки. — Я пошутила. Милый. Я пошутила. Успокойся. Ты должен быть целиньким и здоровеньким. Живым. Ты должен передать меня через свое семя детям, те свои детям и тогда я когда-нибудь проснусь в голове у твоего правнука. А потом он убьет свою мать и переспит с отцом.

Я стараюсь не слушать, хочу уйти, но боюсь шевельнутся. Да и уходить некуда. Визитеры здорово пугают. Когда привычка общаться с ними утеряна.

- Не забудешь то, о чем мы с тобой говорили? Не забудь. Ты ведь запишешь все это? Напечатаешь еще одну бессмысленную историю?

- Да, — отвечаю я. — Запишу. Как всегда. Иначе это меня не отпустит.

- Молодец. Скоро вернется твоя сука. Мне пора. Проверь все-таки её как-нибудь. У неё внутри слепые котята.

Тварь распутывает узел на моей шее и затягивается обратно внутрь черепа.

- Кстати, ты знаешь, что печатаешь на оконном стекле? — шепчет напоследок она, исчезаю в глубине головы.

Девушка отпирает дверь и быстро забегает на кухню, на ходу открывая упаковку каких-то красных таблеток. Я тупо смотрю на сырое пятно на стене, потирая все еще ноющую шею. Девушка протолкивает мне между зубов две таблетки и кладет мою голову себе на колени, вытирая краем блузки пену с губ.

- Ничего. Ничего, миленький. Потерпи. Мы переживем это. Мы все переживем. Ты сильный, сильный.

Лена. Я вспомнил. Её зовут Лена.

- Ко мне приходила Лилит, — сипло выдавливаю я. — Это первая жена Адама. Она согрешила со Змеем и превратилась в змею. Её прокляли ангелы. Каждый день умирает сто её детей.

- Тссс… Тише, тише, помолчи. Нет никакой Лилит. Ничего такого нет. Ни тех старух, ни волков, ни ворон в шкафу. И мясо не разговаривает и туман не забирается к нам в дом. Все хорошо. Сейчас пройдет.

Она плачет. Её слезы капают мне на щеки. Наверное она права. Это все нереально. Это видения, фантазии, отрыжка замороченного с рождения сознания.

Но краем глаза я вижу крошечную трубку Лилит, которую она оставила на столе.

Потом я слышу тихий звук, откуда-то из живота Лены.

Это мяуканье.

Я поднимаю с пола нож.