Петрович утром в понедельник проснулся с тяжелой головной болью –  мозжило так, что искры из глаз сыпались, а губы с правой стороны рта как будто задеревенели.
«Эх, не надо было вчера мешать водку с пивом!» - с раскаянием подумал он (в который уже раз),  и только свесил гудящую голову с дивана, чтобы посмотреть, не оставил ли чего на полу себе на утро для опохмелки, как в черепной коробке  у него что-то взорвалось. Перед глазами сразу же все стало багровым, потом  потемнело, и Петрович под оглушительный звон в ушах устремился в этой кромешной мгле к какой-то светлой точке, постепенно разраставшейся впереди.
«Ни фига себе, лечу куда-то! – как-то отстраненно  подумал Петрович. – С чего бы это вдруг?» 
И внезапно догадался: да это же он  дуба дал!  Но не испугался, потому что ему  было не больно,  и не страшно, а просто интересно. И главное,  пропало мучительное желание опохмелиться.
А светлая точка все расширялась и расширялась и становилась ярче. «Ага! – вспомнил Петрович из когда-то прочитанного в газетах и услышанного по ящику. – Это тот самый знаменитый тоннель и есть, по которому души покойников  (ёптыть – дождался: я – покойник!) устремляются  к своему светлому будущему. То есть к вечной жизни! Ладно,  полет пока нормальный. Посмотрим, что будет дальше...»
А точка между тем уже превратилась в ослепительное круглое оконце размером с футбольный мяч.
«Однако, эта загробная жизнь  для кого-то вечное райское наслаждение, а для кого-то и вечные муки,  - опять же вспомнил Петрович с беспокойством, - А меня-то, меня  что ожидает в конце этого тоннеля?»
Петрович, после недолгого анализа своего жизненного пути, решил, что он может оказаться где-то посередке,  потому жизнь он вел, по его разумению, как все – местами грешную, местами праведную. И грехи у него были так себе: ну, пил, курил, дважды женился, Хоть и нечасто, но регулярно изменял обеим женам, как впрочем,  и они ему, почему и  кукует остаток жизни бобылем. Работу свою всегда работал добросовестно, разве что,  когда уходил в запой, на пару-тройку дней забивал на нее. Но зато никого в своей  жизни не обокрал, не убил. Ну и куда его такого определят там, куда сейчас со свистом летит его душа сквозь темный тоннель?
Внезапно темень закончилась, и Петрович оказался стоящим на какой-то странной субстанции – туман  не туман, облако не облако, так, что-то вроде геля, но прочнее и лишь слегка проседающего под  его весом. И вокруг было ослепительно светло, хотя солнца видно не было. И что удивительно – Петрович  был абсолютно гол,    и видел и ощущал себя, все свои члены, в которых ему сразу же не все понравилось.  Что-то могло быть побольше, а что-то и поменьше. Ну, пивное пузо, например. 
«Так, это я, похоже, все же на небесах, - предположил Петрович. – Но  когда же я стану этим… бесплотным духом? А, я же, наверное,  должен сначала пройти это,  как его, чистилище!»
И тут какая-то неведомая сила подтолкнула Петровича еще немного вперед, и он с удивлением обнаружил себя в хвосте негромко гудящей огромнейшей очереди, змеившейся на поверхности  этого самого зыбкого, но прочного небесного субстрата, и терявшейся где-то там, в сверкающем далеке. А к толстому рукаву этой гигантской  очереди с разных сторон стекались ручейки пожиже, в один из которых и угодил наш Петрович.
Перед ним стоял кто-то очень худой и сгорбившийся, и страшно знакомым жестом чесал пальцами одной босой ноги волосатую икру другой. Рыжий мох покрывал и худые веснушчатые плечи. А рядом с ним переминался с ноги на ногу плешивый маленький мужичок.
Петрович,  уже догадался,  кто этот рыжий, тем не менее  потрогал его за плечо очень осторожно. Рыжий обернулся. И Петрович расплылся в радостной улыбке: точно, Иван Сахнюк. Он работал трактористом в райжилкомхозе, жил недалеко от Петровича, и они как-то даже выпивали вместе.  Но потом Сахнюк куда-то пропал. И вот обнаружился здесь. 
- Ты-то  как сюда попал? – спросил Петрович Сахнюка, пожимая ему руку. -  И что это за тип с тобой?
- Да как? Ехал с кумом поддатым на тракторе, свалился с моста в реку…  - пожаловался Иван, вяло отвечая на рукопожатие  Петровича. –  Захлебнулись, на фиг! И вот мы здесь.  Сам-то как сюда, Петрович?
Петрович, досадливо дернул плечом:
- Считай, что тоже захлебнулся. Ты мне скажи, долго здесь торчать-то придется? 
- Да говоря, некоторые уже по несколько лет пять  топчутся.  Ты знаешь, скоко здесь народу? Миллионы!  Подожди, вон как раз Аркашу-блатаря  опять в конец очереди архангелы волокут. Помнишь его?
И точно, два дюжих  типа в длинных хламидах и со светлыми радостными  лицами, треща крыльями, проволокли по воздуху болтающего босыми ногами  грузного пузатого мужика,  и свалили его к ногам беседующих.
- Ффу! – сказал мужик, потирая ушибленный крестец. – Опять двадцать пять! Да когда же этот беспредел кончится, а?
В этом мужике Петрович узнал урку местного пошиба Аркашу, убитого черт знает еще когда в пьяной драке. 
- А, Петрович, и ты преставился? – нисколько не удивился он, увидев Петровича, и деловито  высморкался куда-то вниз,  под облако. – Ну, жди своей очереди. Тут, земеля,  не все так просто.
- А ну расскажи! – придвинулся к нему,  и еще сантиметров на десять вперед,  вместе с подавшейся немного очередью,  Петрович.
- Вот ты, я так кумекаю,  можешь быстрее меня пройти к вратам, потому как почти безвинный, - авторитетно сказал урка Аркаша. -  А я в той драке, если помнишь, двоих зарезал. А потом уж меня колом по голове. Вот за это душегубство меня каждый раз архангелы, чтобы им пусто было, в конец очереди передвигают. Уже пятый год так…
- Во, глянь-ка! – радостно перебил его Сахнюк.  – Юрка Ибрагимов заявился! Да  как-то странно он выглядит.
- Вижу, - прищурившись, подтвердил Петрович,  и ахнул. - Вот блин! Он же не идет, а плывет вроде. И нижнюю часть тела в руках держит. Ну, дела…
- Здорово, Юрка! – гаркнул Аркаша. - Ты чего это… какой-то некомплектный?
- Здоровей видел! – угрюмо ответил Ибрагимов, поудобнее перехватывая свисающую из под мышки вторую половину своего тела. - Чего, чего! Под поезд попал, перерезало вот. 
- Гляньте-ка, гляньте! – заблажил  Аркаша. -  Наш глава пожаловал!  Три дырки в груди.  И одна контрольная – во лбу, хо-хо! Узнаю почерк!
- Никак, грохнули все же делягу, - с сочувствием сказал Петрович, и тут же фыркнул возмущенно.  -  Ты глянь, чего-то архангелам шепчет! Вот сволочь, и здесь, наверное,  хочет без мыла пролезть. Не выгорит!
- Это у него-то не выгорит? - хохотнул Иван Сахнюк. -  Вон, смотри, архангелы уже полетели с ним в начало очереди.  А ты, Юрка, чего в нашем конце стоишь? Ты же, получается, как мученик загнулся. На тебе ведь чужой крови нет, так ползи в начало очереди.
- Если бы!  - вздохнул Юрка,  усаживаясь верхней частью корпуса на отрезанные поездом ноги, которые он бережно подложил под себя. - Я как раз рельсу отвинчивал, да по ходу увлекся – подсчитывал, сколько дадут за нее. Ну и прозевал поезд-то.  Так что и сам вот сюда вознесся, и вон видишь,  человек сорок гурьбой стоят, кулаками мне грозят? Дак вот.  оказывается, их тоже с собой  прихватил. Веришь,  нет - чуть самосуд мне по дороге сюда не устроили!  Совсем бы меня порвали, да  конвой  заступился. Ну, эти, которые с крылами. Дескать, не трожьте его, с ним  на том свете и так такое сотворят, такое!...  Ну, мы это еще посмотрим. Не верю я, мужики,  во всю эту чертовщину.
-Во, смотрите, смотрите, а это что за толпа подвалила? – шепотом  сказал Петрович и поежился. -  Без рук, без ног, а то и без голов. Слышь, чудо в перьях, кто это такие, а? 
- Нам с вами не положено общаться! – передернул крыльями ближний из архангелов, присматривающих за порядком в очереди к вратам чистилища. -  Ну да ладно, все равно уже никому не проболтаетесь. Это боевики с Кавказа. Их ваши силовики  из гранатометов и минометов покрошили в последней операции.  Да вон и сами силовики следом ползут не в лучшем виде – подорвались на мине.
- Ух ты! – поежился Сахнюк. –  Выглядят, как скот на мясном рынке, блин!
- Слышь, корефаны! – отвлек собеседников от этого тягостного созерцания неугомонный Аркаша. – А  вы заметили, что только в нашенскую,  рашенскую часть очереди все мужики, считай, молодыми поступают. А  вот соседи, гляньте – что немцы,  что, итальяшки, япошки там всякие, америкосы  - сплошь развалины. Им всем лет по восемьдесят-девяносто. Прямо мумии ходячие. То ли дело мы – кровь с молоком!  Мужики еще хоть куда!
- Хоть куда! – эхом повторил за ним Петрович, заплакал и… пришел в себя.
Он лежал на полу, рядом валялась не открытая даже бутылка пива. Петрович потянулся было к ней дрожащей рукой, но вспомнил, где только что побывал, помотал головой, гудящей как трансформаторная будка, и захлопал по карманам, нащупывая мобильник.
«Нет, позвоню-ка я сначала в скорую, - подумал он. – Пусть еще разок откачают, а там видно будет».
Петрович нашел телефон на полу, под диваном, набрал номер скорой, и когда из трубки ему сказали «Алло, мы вас слушаем, говорите», открыл было рот, чтобы  сообщить свой адрес, куда следует приехать ему на выручку людям в белых халатах. Но язык перестал слушаться Петровича, и из глотки у него вырвалось лишь сдавленное мычанье…
И он снова провалился в темную бездну. Но светлого пятнышка перед собой уже  больше почему-то не увидел.