* * *
– Да шевели ты булками, недотёпа! – рука брюнета впечаталась между лопатками замешкавшегося мужчины с коробкой пиццы в руках. Тремя шажками серенький Недотёпа влетел в грузовую кабину лифта.
Поправил очки и вопросил застенчиво:
– Э-э... Триста третья на двенадцатом, не подскажете?
– Двенадцатый, да. Я рядом живу, – отозвалась из угла восточная блондинка в лайковой коже с алым пятном пуловера. Типичная Гюльчатай, подумал Недотёпа. Только крашеная.
– Нам тоже на двенадцатый, – поспешно отозвалась приземистая мамаша, державшая за руку отпрыска лет шести.
Экая пирамидка, подумал в свою очередь Брюнет. Шарик, шарик, две подпорки.
– Ва, свистать всех наверх! А мне на восьмой, – весело сказал Брюнет и ткнул не глядя в чёрную кнопку.
Лифт заскрипел и начал возноситься.
Все, кроме Недотёпы и Отпрыска, смотрели перед собой с выражением стоической отрешенности.
Отпрыск разглядывал образцы наскальной живописи аборигенов.
Недотёпа подошёл к надписи, сделанной прямо на стене чёрным фломастером и окаймлённой двумя восклицательным знаками. Ужаснулся и прочитал вслух:
– Уважаемые жильцы! В связи с тем, что ресурс лебёдки лифта исчерпан, грузоподъёмность кабины снижена до 240 кг. Будьте внимательны и осторожны! Они что, так шутят?!
Нет, это вполне серьёзно, тут же среагировал лифт – и застыл на месте.

– Вы что, с ума сошли? – машинально спросила Гюльчатай.
Потом опомнилась.
Выхватила мобильник – так часовой ловко сдёргивает с плеча автомат – и чётко произнесла:
– Васо!
Ей тут же откликнулся крепко прокуренный мужской бас:
– Дорогая, я занят! Сама себе купи. Харашо, да?
– Василий Гургенович, мы застряли! Васо, я в лифте, выручай скорее. Абреков своих пришли! Или Шойге какой-нибудь позвони, – затараторила Гюльчатай.
– Какая тебе Шойга, слушай! У меня совещание. Лифтёра вызывай, да,  – из трубки донеслись учащенное дыхание, плеск воды и сдавленный женский вопль. Гюльчатай медленно опустила мобильник.
Прощай, оружие...
Лифт вздрогнул и рывком опустился вниз на метр-полтора. Брюнет и Гюльчатай взвизгнули.
Мамаша вздрогнула, обвела кабину безумным взглядом и выпалила:
– Мы падаем! Господи, зачем я Лёшкину кровать Васильевым отвезла?! На неделю просили, сестра приехала...
Лифт провалился метра на три и вновь застыл, несколько скособочась.

Брюнет бросился к кнопке вызова, нажал её и закричал:
– Лифтёры! Лиф-тё-ры!! Мы падаем, срочно пришлите помощь!
– Чего орёте, третий подъезд? Уже иду, – отозвался заспанный старушечий голос.
Недотёпа выпрямился, подошёл к светящемуся квадрату в центре потолка и ударил в него связкой ключей.
Поверхность квадрата покрылась мелкими трещинами, посыпались пластиковые осколки.
Недотёпа скинул пальто, отстегнул подтяжки и продел их через скобу в образовавшейся нише подсветки лифта.
Поманил к себе Отпрыска, коротко сказал Брюнету:
– А ну, подержи!
Брюнет машинально повиновался, подняв Отпрыска на руки. Мамаша по-прежнему стояла окаменев.
Недотёпа опоясал Отпрыска подтяжками крест-накрест и закрепил зажимы, скатав пояс брюк подростка валиком.
Отпрыск повис и закачался в воздухе, как заблудившийся Человек-Паук.
– Это будет твой парашют, – сказал Недотёпа, отойдя в сторону со счастливым лицом.
– Да вы что? Да вы что?! – опомнилась Мамаша и кинулась к Отпрыску.
Недотёпа властно развернул её рукой за плечо и спросил:
– Авоська есть?
– Авоська есть... – растерянно подтвердила Мамаша и даже головой закивала, по-прежнему не сводя глаз с Отпрыска. Недотёпа сунул руку в огромную хозяйственную сумку Мамаши, пошарил там и достал авоську.
Теми же ключами надорвал края домотканого сетчатого мешка и распустил его надвое, словно крошечный гамак.
Оглядевшись, стянул с неподвижно стоящего Брюнета поясной ремень, вытащил пояс из своего пальто и привязал оба ремня к ручкам авоськи. Вновь попросил Брюнета:
– Подержи меня!
И вновь Брюнет повиновался, глядя ошеломлённо.
Взял Недотёпу подмышками и легко приподнял над полом, благо тот в высоту едва дотягивал до метра-шестидесяти.
Недотёпа ловко закрепил концы ремней в той же нише, где был привязан Отпрыск, и обратился к Мамаше:
– Лягте животом в авоську и ухватитесь руками за ремни!
Мамаша мотнула головой отрицательно.
Потом что-то сообразила и молча повиновалась.
Брюнет вдруг вспомнил, что список пассажиров не исчерпывается собравшимися в центре кабины, и обратился к Гюльчатай:
– Всё равно пропадать... Может, отсосёшь перед запуском?
– Отъебись! – звонко откликнулась Гюльчатай.
Она продолжала стоять в углу, молча кусая губы. В уголках уже показалась кровь.
Все замерли, кроме безмятежного Отпрыска. Он-то во дворе и не такое слыхал...
Мамаша шумно вздохнула, раскачиваясь над полом.
И завопила:
– Мужчины, ну сделайте же что-нибудь!
– Я писить хочу, – заявил подвешенный Отпрыск.
Поразмыслив, добавил:
– И какить.
Лифт вздрогнул и с нарастающей быстротой заскользил вниз.

– Не хочу, ааа!!... – завыл Брюнет, опустившись на колени.
И перекрестился по-католически, справа налево.
Недотёпа бросился к Гюльчатай:
– Ложитесь на пол! Руки под колени, свернитесь калачиком на правом боку.
Гюльчатай немедленно повиновалась.
Брюнет замер, растерянно глядя на них. Недотёпа свернулся рядом.
Кабину резко дёрнуло, и она остановилась, еще сильнее перекосившись.
Со скрежетом, показавшимся узникам ангельским пением, отъехала в сторону дверь.
– Ой, тётя Катя! Выноси нас отсюда! – радостно заорала Мамаша.
– Спокойно, женщина. Кажется, всё нормально, – в кабину вошли двое мужчин в зелёных комбинезонах и ловко освободили из воздусей Мамашу и Отпрыска. За ними охала старушка с ключами.
Гюльчатай поднялась с пола, отряхнулась.
Поправила волосы, выпятила подбородок и взвизгнула:
– Безобразие!
После чего покинула кабину.
– Да шевелись же ты, недотёпа! – заорал Брюнет и двинул всей пятерней маломерку в загорбок.