«- А не замахнуться ли нам, товарищи, на Вилья’ма нашего Шекспира? – А что, и замахнемся!...» Хули нам, правда что!
Ну и замахнулись. Это я, конечно, про свежую экранизацию нашего классика,  настоящего, без дураков, между прочим. Про Михал Афанасьича Булгакова, светлая ему память. Про «Мастера и Маргариту»…

    Вот, слабали фильмец. Заранее раструбили – прям жди События, вот так с большой буквы Сэ. Судя по треску рекламы, вложились неслабо’. Ну что ж, вчера вечером (19 декабря) врубили. Сижу, втыкаю. Так, рекламы весь фильм нет. Это хорошо, это, по Хрюну, внушаеть! Но остальное! Мамочки!...

    Как правильно умные люди говорят, дьявол – в мелочах. Вот с мелочей и начнем. Итак, вот они на Патриарших, Берлиоз и Бездомный. Подошли к ларьку. Правильно, «…есть только апельсиновая». Но затем то в книге...: «Апельсиновая немедленно дала обильную пену…», отчего собственно Бездомный и начал икать. Где пена???

Так, идем дальше по тексту. Появляется на аллее Воланд. Перед тем как заговорить с братьями по литературе, прошел  «… и неожиданно уселся в двух шагах» от них. Посидел, послушал, а потом и подошел. Где это показано?

Далее. Кончил Воланд свой рассказ про Пилата когда, э? Когда «…солнце начало закатываться за дома на Патриарших…». А не тогда, как в фильме, какие то толпы пролетариев с гитарами гуляют под фонарями уже в полутьме. А, между прочим, по тексту, та сторона аллеи на Патриарших, где сидят Воланд с Берлиозом и Бездомным – по прежнему пуста. Сверяйте, камрады, сверяйте!

Теперь сцены во дворце Ирода. Утро. Пилат с тяжелой головной болью выходит на галерею. «Больше всего прокуратор ненавидел запах роз…». Этот запах и преследует его. Понятное, дело при болящей то голове нюхать всякую гадость, типа роз… Не фонтан. А запахом роз тянет из сада, понасадили древние жиды, понимаешь! Сад где, киношники-чмошники? Откуда розами-то несет?
«Больше всего прокуратору хотелось сунуть голосу под струю фонтана и замереть…» Фонтан то куда замылили, ироды?

«Я не знаю как там в Лондоне, не бывала, но у нас управдом – друг человека!» Вот и я тоже… Конечно, не бывал в древнем Ершалаиме, вот не довелось как-то, и вообще с Римом древним не получилось… Но по простоте думаю – не носили и тогда тяжелющие доспехи, в небоевой, как говорится, обстановке. Даже и прокураторы, даже с утра, а тем паче с раскалывающейся головой. Вот не ходит же наш боевой филолог-министр в президенту в Кремль в каске, да и противогаз не таскает с собой постоянно…
Так прокуратор то поумнее самого нашего министра будет, минимум три языка знает: латынь, арамейский, греческий. Может и другие знает, да в романе о том не сказано. Для примера, ну-ка спроси любого нашего современного жопоголового лампасника с ряхой, какие языки знает, кроме русского матерного? Ась?

    Но к делу. Пришел Каифа. И вот Пилат моет при нем руки. На хрена ему их мыть? Именно сейчас! Он что, в гуано перед этим ковырялся? А, ясно! Это ж нам тупым таким намек! «Я умываю руки!» Тонкий такой намек, как бревно Ильича на ленинском субботнике. А моет то он в чашке с чем?... С розовыми лепестками! Думаю, при его любви к розовому запаху, он бы эту чашку подавшему ее рабу в нужное место сумел бы запихать! Да по самое «благодарствуйте»!

    Это все мелочи? Не скажите, камрады! Если Мастер, творец, написал роман, если посчитал правильным нарисовать и воссоздать именно то, что он нарисовал… Если именно такую картину мира он показывает нам… Если именно такие строки романа –классика и канон… Значит менять на всякую отсебятиту-отхуятину – можешь менять, но не считай, что это – Булгаков. Так и пиши в титрах – по мотивам Булгакова, или там, народных сказок про колобка с иродами.

    Мелочей невпиздушных и кроме – туева хуча. И как говорят: спиздел по мелочи, кто тебе в крупном поверит? А это пока тока-тока начало рецензии. И помимо мелочей найдется пара слов. Начал входить во вкус, и далее ткну в проколы посерьезней.
    Но… Пока прервусь на этом. Утро, камрады, шесть часов 20 декабря, ночь заканчивается. А продолжение будет.

ЗЫ.  Это мой рецензентский дебют. Больно не бейте!