Часть 2. Эпически-оздоровительная.

И пашол наш ниибацца гирой по дарошке, но не по той, каторую нюхают через трубачку, и не по той, каторая вазникает на канечнастях ниразумных наркаманов в ризультате пастаяннай апколатости, а по абычной дарошке, каторую протоптали ногами. И в натуре, чо это я фсе про наркоманов да про апкурков? Фпесду! Дайошь здаровый образ жызни!

Ну вот, бля. Бежыт наш колобок трусцой по дарошке, ну типа, бигом от инфаркта, фперет к здаровью и фсе такое. Бежыт, а на фстречу косой, ну и апять же не тот косой, про каторый вы падумали, а просто заяц. Вид у ниво нищястный: зупки наружу тарчат, ушки вялые в бантик завязаны. И худенький такой, ручки тресуцца, глазки красненькие. Колобка увидел, аж затрясся весь: «Здра-а-а-фствуй, колобок! Иди суда, патрещим нимнога». «Ага, патрещим, у тебя вон фсё йеблище ф слюнях! Далбайоп ты, косой зайчик! И имоцый сваих нихуя тарить не умеешь. Оно ж бля у тя на йебле написано, што тебя отпустило и на хавчик пробило. Мне даже песенку тебе западло петь. Иди-ка ты нахуй просто так, без песенки. И падумай над сваей жызнью гнилой, пара тибе пиристраиваца, необходимо развивать пазетивное мышление, за здаровьем следить надо, маркоффку жрать. И вапще, пабежали со мной, фперет к здаровью! Бигом ат инфаркта!». Сказал колобок и запнулся: у зайчика ушы завяли савсем. Сидит, бля, как даос в горах, тока нихуя не прасвитленный, а наоборот пригруженный. Завис, бля, как винды глюкавые. Понял колобок, што прасыпаеца в нем талант ниибацца. И в массы пашол – учить и прасветлять. А зайчик, бля так и завис.

Идет колобок дальше, хотя песжу, канешна, бежыт трусцой. И на фстречу волк, и выгляд у нево не лутше чем у зайца, даже и хуже. «Колобок, колобок, я тибя сйем беспесды». «Вот так, бля, ни тибе здрасти, ни тибе дасвиданья, сйем, бля и фсё. Да ты савсем чилавеческое летсо патерял. Кокс башню срывает как песдец. Вежливасть прешде фсиво, серый. Бросай нахуй свой кокс и фперёт за здаровьем и бигом ат инфаркта. Физкультура, бля, залог симейнава щастья. (и загробным таким голосом) Бросай фпесду свой кокс». Ахуел волк, и глючица ему светлае будущее: он на алемпиаде, значок ГТО на груди. Вакруг адни алемпийцы, накачанные, бля, спартивные, и никто кокса не нюхает. По дарожкам (беговым, бля!) бегают, через планки прыгают. А вот баксёры ниибацца, сама вежливасть, йобнул аппанента в корпус, извинился, па йебалу попал, два раза извенился. Пазетиф кароче. И вдруг фся эта алемпийская тусофка начинает дружно приближацца в волку: «Ага, волк, ну чо за здаровьем пришол?». И хуяк по йибалу. Извенились, хуяк ищо раз по йибалу. Бля-я-я!!! Нахуй такой спорт? Хуйовый глюк, непазетивный. Ачнулся волк: «Ну ты, сцука, зачос устроил! За такую хуйню я сажру тибя без лишних базаров!». «Стоять, бля! Щас песни будут!» - заорал колобок и зарядил песенку про крокодил-дил-дил-плывет. Волк сразу стал фтыкать и врубился, и даже в ритм пакачивацца начал. А тут ищо заяц падписался, на пенёк сел, и стал пастукивать лапками худыми сваими.

А тут ищо мидведь пришол с гитаркой. Его канешна сначала погнали, типа, не лезь сцука вне очереди, но он так путево начал лабать, что фсем сразу панравилось. И устроили знатный сейшн. Так и падружылись.

Часть 3. Галодная.

А после сейшена панятно на хафчик прабивает нипадецки. И тут звери, как-то по новаму взглинули на сваево новава друга. Колобку-то похую, а вот, звери, бля, им как-то голодно было. Но апять же, не очень удобно, патамушта жрать друзей ниприкольна нихуя, мало таво ищо и не вежливо ваще. Так вот они жались, сглатывали слюну, пириминались с наги на нагу, но нихуя не могли сказать колобку, што он пища. «Рибята, што-то не так?» - нихуя не врубился в суть праисхадящева колобок. «Дружба дружбой, чювак, но панимаешь, как бы это тибе сказать, ну кароче, бля… ну кушать нам очень хочецца». Пабледнел колобок и чуть не насцал в штаны ат страха. Сикундная слабасть! И колобок взграмаздился на пень. «Друзья! Камрады! Я панимаю вашы чуфства! Ва фсех бедах винават… эээ… бля-я-я… Ва фсех бедах винават ЦАРЬ!!!». Звери ахуели и ахнули. «Да, да, таварищи! Это он забирает у вас фсе ништяки. Забрать паследний кусок хлеба у ниимущева это ему вапще как нехуй делать!!! Патамушта, он сцука, падла и биспридельщик кароче! И иво нада мачить палюбому, ибо… кароче, вот. Я вапще-то кагда от деда с бапкой сйибался, то шол царя мачить, но вот видите, завис нимнога…». Жывотные с такова расклада ахуели ищо больше. «Чувак», - гаварят, - «ты аткрыл нам глаза на праисхадящее. А то мы нихуя не врубались какая сцука забирала у нас ништяки. А ты крут, и жрать тебя это харам (нивйебенный грех <арабск.>). Потому как ты пророк ниибацца, сын бога на зимле и фсе такое.  Иди же и замачи сцуку. Ибо ты самый крутой сриди нас. От бабушки ушол и ат дедушки ушол и от зайца-далбайоба тоже ушол, и от…». «Кароче! Я пашол мачить царя и ниибет! Если замочу – паставите мне бюст на родине!». «Чо?!!», - не врубились звери, но колобок уже был далико. В йибинях ево ждал подвиг. Ниибацца.