Любите ли вы, друзья мои, походы? Любите ли вы их так, как люблю их я? Близка ли вашему сердцу эта предпоходная суета, когда вы составляете список вещей, которые с собой нужно взять, а потом проёбываете его, и берёте лишь то, чего в списке не было вообще? Есть ли у вас машина ВАЗ 2106, в багажнике которой всегда лежыт рваная надувная лодка, лом, кувалда и сачок для ловли бабочек? Тогда это прекрасно.
Я вообще женщина очень дружелюбная. Поэтому у меня много друзей. Правда, в большинстве своём они редкостные негодяи и опойки, но это от того что «с кем поведёшься, так тебе и надо». Зато они любят походы, рыбалку, и секс на природе. В спальном мешке. Чтоб комары за жопу не кусали. Я рыбалку тоже очень уважаю. Я, если что, в деццтве сама лично бидон бычков с глистами в пруду наловила, и даже их сожрала. Поэтому у меня такие выразительные глаза, и плохие анализы. В общем, рыбалка – это очень хорошо.
Природу люблю ещё, само собой. Люблю и берегу. Поэтому в спальном мешке сексом не занимаюсь, и лосей подкармливаю. Хлебом и солью.
И, когда мои верные друзья сказали мне: «Лида. А не хочешь ли ты, Лида, пойти с нами в поход, чтобы рыбу удить, коренья полезные из земли выкапывать, лосей кормить солью йодированной, и хуй сосать под белыми берёзками?» - я, конечно, согласилась, не раздумывая долго. И список необходимых в походе вещей сразу же начала составлять. Список вышел большой и длинный как моржовая гениталия, и тут же был где-то проёбан. По традиции. Поэтому в поход я с собой взяла босоножки, крем для загара, бритву, шампунь, духи, косметичку, пижаму, и туалетную бумагу. Сложила необходимые ингридиенты в плетёную сумочку, и ушла в дремучий лес.
Ну, может, не ушла, и не в дремучий, а села в машыну ВАЗ 2106, но лучше бы ушла.
- Здравствуй, Лида. – Поприветствовали меня шестеро прекрасных парней, сидящих в авто. – Мы очень рады, что ты решила принять участие в нашем крестовом походе. Значит, ты осознала всю опасность предстоящего события и запаслась презервативами с усиками и пупырками?
- Здравствуйте, прекрасные парни. – Ответила я, и изящно втиснулась на заднее сиденье между третьим и пятым пассажиром, ободрав правую щёку о ржавые грабли. – Нету у меня усиков с пупырками, и презервативов походных, зато есть туалетная бумага, губная помада оттенка цикламен фирмы «Буржуа», и встречный вопрос. Зачем вам грабли, суки?
- Грабли, Лидия, - ответили прекрасные парни, - это очень важный девайс в походе. Граблями ты будешь разграбливать место, где мы будем разбивать лагерь, и лица. Тем, кто-то плохо разграбит место. В лесу, ты ж понимаешь, Лидия, много всяких природных ископаемых навроде шышек, палок и окаменелого говна. И мелкая жывность там жывёт. Кроты, к примеру, бобры, суслики и медведи саблезубые. Их надо прогнать с места предполагаемого разбития лагеря. Так что держись за свой рабочий инструмент крепче, мы отправляемся навстречу опасной неизвестности.
Неизвестность меня не пугала. Не пугала и опасность.
Нервную икоту у меня провоцировала мысль о том, что домой я могу и не вернуться. А дома у меня остались собака и мужыг. Невоспитанная собака, и грустный мужыг. Собака невоспитанная потому, что из меня очень плохой и некомпетентный воспитатель, а мужыг грустный –потому что в поход его не взяли, а из ассортимента жратвы в холодильнике осталась только ампула димедрола, спизженная мной когда-то по случаю. Вот это меня и угнетало. Я же могу не вернуться, а мужыг с собакой могут умереть от тоски и передозировки димедрола. Но рыбалка… Рыбалка – это святое.
- Ты, кстати, взяла с собой удочку или динамит? – Вдруг спросил меня прекрасный парень Лёха, и испытующе посмотрел мне в глаза.
- Взяла. – Соврала я, и покраснела. – Ещё червей взяла. Красных и длинных. Будильник взяла, и диск с песнями Валерии.
- Молодец! – Похвалил меня Лёха. – Будешь в нашем походе главнокомандующей. Ну-ка, спой чонить такое, бодрящее.
- Сте-е-елицца метелица-а-а-а!
- Превосходно! – Растрогался Лёха, и сунул мне в руку стаканчик. – Подкрепись. Дорога долгая предстоит. А Петлюру могёш? Верю. Подкрепись.
К концу долгого пути я была уже неприлично пьяна, и успела потерять ценные грабли, когда выходила на обочину дороги пописать. Зато в кустах я нашла собачий череп и чью-то оторванную ногу с копытом. После долгий прений ногу мы решили оставить там, где она лежала, но за упокой души ноги всё-таки выпили.

…Там вдали за рекой догорали огни. В небе ясном заря догорала.
Пять прекрасных парней из авто «хач-мобиль» на разведку в поля поскакали.
После трёх часов подкрепления мы доехали до места. Место было ничо таким, жывописным. Над головой гудели высоковольтные провода, где-то далеко, у горизонта, угадывался некий водоём, а справа было кладбище.
- Вот. – Сказал Лёха, и широко раскинул руки. – Вот. Это море, сынок.
И выразительно посмотрел на меня.
- Где, папа? – Я попыталась подыграть Лёхе, и потерпела неудачу.
- В пизде, сынок. Машина сломалась. Дальше не поедем. Лагерь будем разбивать вот здесь.
Я ещё раз вгляделась в линию горизонта, потом перевела взгляд на деревянные кресты по правую руку, и огорчилась:
- А рыбку где удить?
- Тоже в пизде, как ты понимаешь. Не будет у нас рыбки. Будем грибы искать, коренья целебные и колхозников.
- А зачем колхозников искать?
- А затем, чтобы они нас первыми не нашли, и пизды нам не дали. Ты под ноги себе посмотри.
Я посмотрела под ноги.
- А… А это что?
- А это, Лида, картофельное поле. Пять гектаров картошки. По двум мы уже проехали с буксом. Ну что, ты с нами по грибы-по колхозники?
Выбора не было. У меня вообще ничего, в принципе, не было. Грабли – и те потеряла. Остались только пижама, помада и прочая туалетная бумага.
- Говорила я вам, давайте ногу с копытом с собой возьмём… Конечно, я с вами. Но сразу говорю: если колхозников будет очень много – я капитулирую, и сдамся в плен.
- Тебя ж выебут, дура. – Заглянул в моё будущее Лёха, и нахмурился. – Шкура продажная. Чуть что – так в кусты.
- Именно так. – Подтвердила я Лёхины слова, и ушла в кусты, прихватив с собой туалетную бумагу и французские духи.
Когда я вернулась, принеся с собой шлейф аромата, в котором угадывались ноты можжевельника, пачули, лаванды и экскрементов, машын на картофельном поле прибавилось. Судя по номерам авто, это были не колхозники. Это я умничаю, конечно. Я в номерах вообще нихуя не разбираюсь. Для меня они все одинаковые: буковки да циферки. То, что это были не колхозники – стало понятно сразу, как я увидела двух некрасивых женщин, двух красивых женщин, и ещё пятерых прекрасных парней, которые рылись в багажнике нашего хач-мобиля, и споро выбрасывали оттуда одеяла, надувную лодку и мою пижамку. Так могут поступить только друзья.
- Знакомься, Лида. – Обнял меня за плечи Лёха, принюхался и поморщился. – Это мои друзья из Питера. Это Витя, это Саша, это Коля, это тоже Коля, и это тоже Коля, а это Ира и Марина.
- А это? – Я скосила глаза в сторону некрасивых женщин.
- Не знаю. – Отвернулся Лёха. – Это падшие женщины. Их Коля привёз. Коля, это который щас паровозик пускает Виктору.
- Из Питера тащил? – Я изумилась.
- Нет. По дороге где-то подобрал. Мы ими, если что, от колхозников откупаться будем. Ты, кстати, как относишься к раскуриванию зелёных наркотиков?
- С любовью.
- Вот и заебись. Иди тогда к Коляну, он подарит тебе хорошее настроение и нездоровый аппетит.
Через полчаса, когда абсолютное большинство туристов приобрело хорошее настроение и нездоровый аппетит, когда общими силами был разбит лагерь, состоящий из одной двухместной палатки, пяти одеял и телогрейки, когда ритмично закачалась машина ВАЗ 2106, в которой спрятались от коллектива кто-то из Николаев и одна из падших безымянных женщин – мы, окунувшись в атмосферу беззаботности и душевного единения, отправились с ревизией на кладбище. Было темно, но страха мы не испытывали. Нас охватил кураж и жажда неизведанного. Утолить эту жажду могла только кладбищенская ревизия. Прихватив с собой зелёных курений, несколько ёмкостей с алкоголем и оставшуюся падшую женщину, мы облюбовали укромное место возле кладбищенской ограды, потому что дальше идти никто кроме Лёхи не пожелал. Конечно, никто из нас не ссал. Вот ещё. Просто не по-людски это, на могилах водку пить, как землекопы какие.
- Хорошо тут, братцы. – Сказал Лёха, и прижался к путане. – Тихо так, только сычи где-то вдалеке кукуют. Когда-нибудь и я буду тут лежать, источая миазмы сквозь толщу земли, и слой лапника, а вы придёте ко мне вот так, ночью, и выпьете за моё здоровье.
- Да… - Поддержал Лёху Витя из Питера. – Щас такая жизнь пошла, что люди уж здоровыми помирать начали. Вот у меня случай был такой: работал я тогда в одной конторе, и у нас там был такой Славик, компрессорщик. Здоровый как весь пиздец. Только дурак. Постоянно ходил на какой-то вокзал, на выставку паровозов, приходил оттуда просветлённый, и всегда с бабой. Любили его бабы-то…
Виктор замолчал, и ковырнул пальцем могилу Захара Куприянова, скончавшегося в тыща девятьсот двадцать пятом году.
- Повезло мужику. Ещё до войны помер. Не ходил с голыми руками на фашистов, не горел в танке под Сталинградом, и суп из ботинок не варил. Дезертир.
- Кто? – Не понял Лёха. – Славик компрессорщик?
- Какой Славик? – Виктор вытащил палец из могилы, и нахмурился: - Я про Акакия этого говорю. Куприна.
- Захара Куприянова. – Поправила я лениградца. – Чо там Славик-то твой, паровозолюбитель?
- Ах, паровоз, да… - Встрепенулся Виктор, и полез в карман. – Кому паровозик?
- Тьфу ты, - сплюнул на убежище Куприянова Лёха, - наркоман иногородний. Приедут тут разные, а потом приличным людям и поговорить негде.
- А вот у меня случай был.. – Вдруг подала голос падшая женщина, и все с интересом посмотрели в её сторону.  – Случай был, говорю. Жила я с одним мужиком тогда. Валериком звали. Он у меня в морге работал.
- У тебя? – Заинтересовался Лёха. – У тебя свой морг есть? Слушай, у меня к тебе пара вопросов…
- Нет у меня морга. – Разрушила Лёхины планы путана. – У меня только Валерик был. Прекрасный мужчина, кстати. Статный, русоволосый, сажень косая в плечах, руки как грабли.  И работал он в морге…
- Некрофилом? – Подсказал Виктор, и громко засмеялся, вспугнув стаю летучих мышей.
- Санитаром. Валера работал там санитаром. При больнице. А по ночам ещё охранником в морге. Ну вот. Приходит он как-то раз на работу, в больницу, а ему говорят: «Валера, сегодня ночью бабка в тринадцатой палате померла, надо бы её в морг свезти». Ну, Валерка в палату зашол – видит, три бабки лежат. Две с открытыми глазами, одна с закрытыми. Сразу понятно – умерла бабка. От старости.
- Погоди, - перебил женщину Лёха, - а как Валерик догадался, что она от старости умерла? Может, её соседки по палате задушыли?
- О нет, - хитро и неприятно оскалилась проститутка, - нет. Старушка та была совершенно лысая и без зубов. И лежала чрезвычайно умиротворённо. В общем, всё с ней понятно было. Переложил её Валерка на каталку, да отвёз в морг. Оставил её в коридоре, простынёй накрыл, и пошёл себе дальше, обязанности свои исполнять. Служебные. Возвращается через час, смотрит – нету бабки!
- Как нету?! – Ахнул Виктор. – Спиздили штоли?
- Хуже. – Путана погладила могилу Куприянова, и вздохнула: - Бабка та и не померла вовсе. Это Валерка, мудак, напутал. Умерла другая бабка, которая с открытыми глазами лежала, и зубы у неё были. В стакане на тумбочке. А эта бабка просто спала… Но это всё уже потом выяснилось. А Валерка тогда пересрал сильно. Стал бабку искать по всему моргу. Подманивал её всячески, зазывал. А бабка не идёт. Он уже все холодильники с покойниками обшарил, думал, может бабка та жрать захотела? Хуй. Покойники все целые лежат, а бабки нет…
- Короче, - подала голос девушка Ира, - бабку где нашли?
- А в палате её и нашли. – Буднично закончила проститутка. – Бабка как проснулась в морге, так сразу и поняла: пиздец. Выбираться отсюда надо, пока не вскрыли. Ну и выбралась как-то. Пришла, и легла обратно на свою койку. Там и нашли. А Валерку, само собой, выперли с работы. Он тогда как запил с горя, так уж три года и не просыхает.
Над кладбищем повисла нездоровая тишина.
- Вот ты ж сука какая… - С чувством оттолкнул путану Лёха, и поморщился. –  Хуйню какую-то рассказала, а я слушал как дурак. Поди нахуй отсюда, дура. Тебя даже колхозникам отдать стыдно. Поговорить с тобой не о чем совершенно. Бесполезное ты существо.
Туристы все как-то разом загрустили, и принялись пить водку.
- А что, друзья-грибники, - я решила исправить ситуацию, - может, костерок запалим, да картохи колхозной напечём? Хлебца порежем, лосей подманим, потом приручим, да на рыбалку на них поскачем? А там рыбы видимо-невидимо, и вся в оперенье золотом, искрится-переливается, и зверь пушной стаями ходит, мехами ценными козыряя…
- Лиде больше наркотиков не давать. – Вдруг громко сказал Лёха, и поднялся. – И никому больше не давать наркотиков. Вы, уроды, к таким изыскам не готовы. Хуйню одну несёте. Один хуже другого. Предлагаю всем отсюда уйти, и сварить чонить пожрать. Лида, ты назначена сегодня походной стряпухой. Испеки нам лакомство какое-нибудь. Запеканочку грибную, или суп свари из чего хочешь.
- Иди-ка ты нахуй, Алексей. – Твёрдо выразила я свою точку зрения, и тоже поднялась. – То я главнокомандующий, то разгребательница леса, то стряпуха. Изыски, блять. Наркотиков нам не давать. Жлоб сраный. Я щас пойду сама к колхозникам, и расскажу им как ты их поле русское затоптал, и пизды им дать хотел. Всё им расскажу.
- Тогда мне придётся тебя убить. – Грустно заметил Лёха, и протянул руку к моей шее. – Я тебя задушу, и закопаю прям к Акакию Куприну. Будешь с ним вместе лежать, и колхозное поле удобрять.
- Суп из тушёнки будешь жрать? – Оттолкнула я Лёхину руку. – Чтоб ты просрался, турист ебучий.
- Буду. Буду, Лида. – Ласково потрепал меня по волосам Лёха, и толкнул меня в спину. – Иди, кашеварь уже. Специй не жалей только, и никаких кореньев в супчик не клади, пока я на них не посмотрю. А то знаю я тебя, мартышка-озорница.
Светало. Гудение проводов над головой усилилось, со стороны водоёма тянуло гнилью и тухлой рыбой.
- Бабы, кто письку не подмыл перед походом, а? – Веселился Лёха, подходя к каждой из присутствующих женщин, и получая от каждой увесистый подсрачник. – Какие неряхи!
- Не нравится мне тут, Алексей. – Пожаловалась я Лёхе, бешено размешивая в кастрюле тушёнку. – Я домой хочу. Я ж на рыбалку хотела, да чтоб ухи пожрать… Нахуй я вообще с вами попёрлась? У меня мужыг дома грустный сидит, и собака скучает… И компания какая-то задротская. Бляди какие-то, девки невнятные, мужики-наркоманы…
- Не реви. – Лёха сел рядом, схватил ложку, и зачерпнул ей из кастрюли. – Никуда твой мужыг не денецца. И собака не сдохнет. Суп, правда, говно говном, но баба ты хорошая. Хочешь, могу тебя через час домой отправить? Витька в Москву собираецца, тёлка там у него живёт. Могу тебя к нему в машину засунуть. Только, чур, тихо. А то вслед за тобой все бабы свалят. А чо в походе без баб делать? Особенно, если рыбалка пиздой накрылась.
- Домой хочу-у-у-у…
- Не реви, сказал же.
- Не реву.
- Эх, Лидка, вот нихуя ты к жизни не приспособленная. Тебя в походы брать нельзя. Привыкла в Москве жить, в девятиэтажке блочной, с унитазом и мусоропроводом. И чтоб Макдональдсы на каждом углу, и прочая роскошь. Пиздуй к Витьку. И в следующий раз с нами не напрашивайся. Мартышка.


…Любите ли вы, друзья мои, походы? Любите ли вы ночёвки под открытым небом, и стаи комаров, норовящих обглодать ваше тело до скелета? Любите ли вы суп из тушёнки, и песни Цоя под гитару? Это хорошо.
А я люблю Макдональдс, мусоропровод и блочные девятиэтажки. Люблю унитазы, горячую воду и электричество.
И, если вы собираетесь в поход – меня не приглашайте.
Я ж и согласиться могу. Запросто.