Лизонька Тупикова (ударение на первом слоге), урожденная Грызунова, была очень счастлива в браке. Ей достался в меру домовитый, абсолютно покладистый муж, в нерабочее время и выходные смотрящий на нее влюбленными и слегка охуевшими от влюбленности глазами, а в рабочее посылающий каждые 10 минут ебанутые смс-ки типа «Я тебя люблю, зайчик (котик, рыбка, черепашка, страусенок, бегемотик, кашалотик, крокодильчик или хуй знает там еще кто). Единственное, что ее слегка коробило – когда муж обращался к ней «Лизунчик». Нет, не так. «Лизууууууунчик», блядь. С закатыванием глаз и впадением в полную прострацию. Ну да ладно, человек, как говорил Зощенко, не блоха – ко всему привыкнет.

И всё же Лизоньке пришлось поступиться едва ли не самым святым ради любимого. Раньше она любила оглушительно и сногсшибательно просрацца в своем деревянном сортире в огороде, с кряхтеньем, запредельными децибелами пердежа и довольными возгласами. Теперь, чтобы не смутить мужа, приходилось постоянно обуздывать свою широкую душу и звонкую сраку. Сраньё превратилось в пытку. Бедная Лизонька боялась лишний раз выпустить газ с малейшим звуковым сопровождением, она стала придумывать различные дыхательные режимы и читать про себя мантры, только чтобы не пёрнуть и не вызвать конфуз, ведь любимый почти всеми вечерами дрочицца в огороде то со своими ебучими грядками, то со своим ёбаным мотоциклом.

В таким страшных муках прошло 2 недели со дня свадьбы. Лизонькин кишечник напрочь оборзел от такой экзекуции и подавал явственные сигналы: мне нужно просраццо, иначе я взорвусь. Момент истины настал, когда мама приготовила Лизоньке и мужу аж 136 пельменей, а муж вроде как на работе задержался. Лизонька и не заметила, как спорола всю кастрюлю. Тут она приняла волевое решение: всё, хватит издеваться над собой! Пойду высрусь.

Она удобно расположилась на рундуке и для начала мощно и зычно перданула. Долго сдерживаемый кишечник ее выдал сначала фальстарт – раздался сильный хлопок, и пространство вокруг заволокло едкой вонью. Затем застрекотала зубодробильная трель оглушительного пердежа, сопровождаемого тушением о говномассу выгребной ямы сверхскоростных какашечных снарядов. Затем, когда мелкое и едкое говнецо уже резво покинуло хозяйкину жопу, вдохновенную звуковую картину сранья украсили дивные, гулкие, громыхающие басы – бууууух, раскатисто, громко и страшно трубили вдохновлённые 136-ю пельмешками демоны говна, дождавшиеся своего часа!

- Аааа, блядь, как пиздато, сцуко! – в экстазе орала Лизонька, - как же я пиздато сррррууууу!

В это время муж её, только что вернувшийся с работы, вышел в поисках любимой молодой супруги в огород.

Сначала он не понял, что происходит, что именно такое он слышит и нюхает. Затем потихоньку, по капле яда, до него стал доходить смысл. Принцесса, его принцесса, его Лизунчик! Да, принцессы тоже какают. Не просто какают, а оглушительно бздят, пулемётно срут и страшно воняют! И при этом орут не хуже, чем в экстазе любви.

Тупиков был сломлен, разбит и подавлен. Он походкой сомнамбулы выперся из огорода, затем из дома и в полной прострации направился в ближайшую капельницу, где дешево, сердито и банально в одиночку нахуячился до свинячьего визга. Домой он вернулся около полуночи, долго и мучительно снимал в прихожей облёванные ботинки, снял один, а в другом, держась за стены, поплёлся спать. Всё, что он сумел сказать Лизоньке – мммм… ыыыыы… бргхв… гыгы. Лизонька надула губки и отвернулась к стенке. Она никогда не видела любимого таким и вовсе не хотела его таким видеть впредь. Ей было одиноко, страшно и обидно.

Ночью она спала очень плохо, потому что Тупиков ворочался, стонал во сне и что-то бормотал типо: бздит, бздит! Пару раз он бегал в сортир блевать и возвращался измученный и бледный, забывался тяжелым сном и снова стонал.

Встала она очень рано и, не позавтракав (о ужас!), направилась на работу, на завод «Промприбор», где была офис-менеджером. Несмотря на ранний час, в кабинете коммерческого директора И.М. Быстрова раздавался аццкий хохот, перемежаемый веселыми матерными возгласами. Лизонька так и не поняла, что же там такое весёлое обсуждают.

Звёзды повелели так, что полоса ее злоключений вчерашним инцидентом только начиналась.
- Пойдём, интересную фишку покажу, - позвала ее закадычная подруга Стелька Колбаскина, давя ядовитую усмешечку, - глянь, что пишут.

На экране ее компьютера был открыт какой-то рассказ. «Тупиздень» - было название. Автор рассказа был обозначен так: «Аффтар: Илюха Черный Вурдалак». Повествование было про какую-то секретаршу, непроходимую дурёху и тупицу. Главная героиня награждалась звонкими и очень ласковыми эпитетами, такими, как «пиздятина со стразами», «продувная дурища», «пиздёнка тупая» и еще похуже. А автор – Быстров, писатель херов, и к гадалке не ходи.

Постепенно до Лизоньки стало доходить, что главная героиня рассказа – это она и есть. Дурость, бестолковость, неуместная неуклюжая пафосность и чудовищное неумение героини вести себя в какой-либо общности людей были доведены в рассказе практически до абсурда. При этом начальники, Быстров и Веселов, вовсе не были представлены супергероями – это были обыкновенные взрослые люди, неплохо справляющиеся со своей работой и решающие проблемы различной сложности.

После завершения рассказа следовали «каменты», оставляемые читателями. И это было самое ужасное. Одни читатели хвалили автора, другие – ругали и называли рассказ хуйнёй, но большинство считало, что образ тупой секретарши прорисован ахуенно точно и предлагали варианты расправы с такими дурами: выгнать, выебать и выгнать, просто выебать – а вдруг поумнеет? Несколько раз в каменты вылезал сам автор. В ответ на предложение выебать дуру он обстоятельно объяснял, что после перенесённых мучений по воспитанию 20-летних дурищ он убеждён, что ебать их невозможно.

А самое непонятное было – как это Быстров так точно и удивительно красочно описал картину сранья, мистика блядь какая-то! Эта картина вызвала у читательской массы кучу положительных эмоций.

Именно в этот момент Быстров угорал как сумасшедший с каментов к своему только что вывешенному на удаффкоме креосу про дуру секретаршу. Вытерев слёзы, он трясущейся рукой открыл дверь и вышел в приёмную. На столе остался позабытый Стелькой ежедневник. Бросив взгляд на открытую страницу, Быстров прочитал:
«И.М. читает креативы на удаве и сам порой туда пишет, я читала, ужос!» 

Стелька влетела в приёмную и оторопела под пристальным и насмешливым пронзительным взглядом Быстрова. Она схватила ежедневник и пробормотала: «Похоже, я спалилась». И быстро ретировалась, виляя откормленной задницей.

Лизонька не нашла ничего умнее, как показать последний креатив своей любимой подруге и заступнице главбуху Собачкиной. Возмущенно фыркнув, она открыла страницу с креативом и буркнула:
- Почитайте, что пишет эта сволочь! – и с потешно-грозным видом уселась напротив, ожидая заверений типа «Ах, какой гад, такую хорошую девочку обидел».

Василиса Терентьевна начала читать. По мере углубления в чтение выражение ее лица становилось всё более заинтересованным. С первых абзацев она увлеклась рассказом до такой степени, что сначала стала давить лыбу, затем посмеиваться в ладошку, потом забила на дипломатию и конспирацию и заржала в голос. К середине рассказа она лупила себя по ляжкам и орала:
- Гыгыгыыыыы, здорово излагает, падла, ухахахахахааааа!
Её причёска с аккуратными мелкими завитушками тряслась как шерсть пуделя, который ебёт другого пуделя.
Терентьевну пробил аццкий хохот с громким кашлем, она несколько раз прерывала чтение, закрывала лицо руками, рыдала и выла, а под столом молотила носком туфли ни в чём не повинную корзину для бумаг.
Под конец рассказа, не в силах совладать с эмоциональным порывом, она смачно пёрнула, и кабинет заволокло резкой вонью с примесью лука.

Стелька, без которой черти нигде гороха не молотят, тут же не преминула сделать замечание:
- Терентьевна, ты один лук жрёшь, что ли?
Вцепившись руками в свою шевелюру, размазывая по лицу слёзы и остатки макияжа и всё еще трясясь от дикого хохота, Терентьевна хотела что-то ответить, но получилось снова громогласное гыгыгы.

Лизонька смотрела на свою любимую наставницу и подругу глазами по двенадцать долларов, на этих прекрасных укоризненных очах закипали слёзы. Это было предательство, да как она посмела смеяться над любимой подругой! Лизонька гордо развернулась и, саданув дверью, покинула бухгалтерию.

Никакой работы! Немедленно домой! У нее всё же хватило ума не раскрывать перед Быстровым причину своего плохого настроения. Хитромудрый златоуст снова бы выставил ее посмешищем, нет, тягаться с ним на этой ниве бесполезно. Поэтому Лизонька просто, надув губки и выставив вперед нижнюю челюсть, молча подала заявление на административный до конца рабочего дня.

Быстров, бросив взгляд на челюсть, а потом на каменты, огромным усилием воли подавил зарождающийся в глотке аццкий хохот, и всё же громко икнул.
- До свидания, - сквозь зубы процедила Лизонька и зацокала каблучищами к выходу.
- Да пошла ты нахуй, дура, - пробормотал вслед захлопнутой двери Быстров, - один хуй толку от тебя никакого.

Тут Быстров увидел камент такого содержания: «Порадовало описание, как Лиза срала. А закусывала она карбидом с фасолью, что ли?» Это было последней каплей, и долго еще Быстров ржал, икал, пердел и плакал, пытался достать сигарету и закурить, но снова икал и ржал, и так почти до бесконечности.

Лизонька шла к проходной и смотрела себе под ноги. Она боялась поднять глаза, ведь ей казалось – все, кто идут ей навстречу, уже читали злополучный креатив. Вот они, сцуки, ухмыляются, лыбу давят, скоты. А вот эта толстуха из охраны труда, Степанна, смотрит на нее искоса и давицца от хохота. Лизоньке казалось, что весь инженерно-технический персонал завода читает удаффком и сейчас угорает над ярким образом дурёхи Лизоньки, созданным проклятым говнопейсателем Быстровым. Интересно, под каким ником отметилась в каментах Степанна? Погрузкина? Чебурашкина? Тапкина? Хуй знает.

Даже добрая пожилая вахтёрша на проходной уставилась на Лизоньку во все широко распахнутые глаза и настолько ахуела, что забыла взять у неё пропуск. «Блядь, и эта читала», - со злостью и почти отчаянием подумала Лизонька. На самом же деле вахтёрша прихуела просто от вида долговязой дуры с растрёпанной копной волос на голове и горящими как раскаленные уголья глазами, сметающей всё на своём пути.

Лизонька прилетела домой, она хотела получить моральную поддержку и утешение от любимого, но…хехе… любимый оч-ч-чень удачно опохмелился и теперь лежал в нирване на коврике у входной двери, пуская пузыри и музыкально попёрдывая.

Лизонька была уже почти в отчаянии, но тут её осенило! Ахуенная идея! Она может обозначиться другим ником и дать Быстрову отпор хотя бы на словах. Он же не будет знать, что это Лизонька, и не будет так уверен в своём превосходстве. В том, что это получится, Лизонька не сомневалась.
Она нашла в Сети этот рассказ и прочитала последние каменты. Там обсуждались музыкальные аспекты пердежа и его связь с джазовой ритмикой, в общем, дискуссия зашла куда-то в ебеня. Самое время рубануть как следует.
В графе «имя» Лизонька набрала «финдиректор Пыхов». Солидно, хуле, - заценила Лизонька, надувшись от важности.
Захуйярив текст следующего содержания: «Ничего смешного в рассказе нет. Не знаю, кого могут повеселить придирки к молодой сотруднице, да еще в такой грубой форме. Автор грубиян и хам, креатив говно» - она стала с замиранием сердца ждать отклика.
Текст, как ей казалось, был мощный, и враг должен быть убит наповал! Она уже представила, как Быстров съёживается в кресле и хватается за голову.
Отклик пришёл немедленно.
«Илюха Черный Вурдалак. Ответ финдиректору Пыхову: Нечего на удаве в рабочее время торчать, прогульщица. Не твоего ума это дело. Иди лучше пельмени жри. И посрать не забудь, бгыгыгы»

Лизонька разинула варежку и заворожено, в полном ахуе смотрела на монитор. Затем, прочитав раз двадцать этот простой и ёмкий ответ и поняв, что больше она вида этих буковок не вынесет, Лизонька выдернула вилку из розетки, монитор погас, компьютер затих.

Несколько секунд она смотрела на тёмный монитор.
Затем решительно встала и пошла на кухню варить пельмени.
Совет-то был дельный, как ни верти.