Неповторимый коктейль из говноблевоты с прослойками светлого и чистого. Аляповатая, вычурная, где-то унылая, а местами жутковатая картина студенческих лет. Почему же с годами она не тускнеет, а наоборот, становится ярче? Черно-белое прошлое одевается в цветные тона. Талантливый реставратор память… Легкий бриз воспоминаний пробуждает тлеющие искры и осыпает ими ушедшую молодость.

Хе-хе… как же, блядь, высокопарно…
Конец июня 1994 года, года чемпионата мира по футболу. Верим в команду, ждем успехов, плюемся и ругаемся с неудач. Общага полупустая – большинство уже отстрелялось, одни мацают пионерок в лагерях другие гоняют балду на всевозможных летних практиках. У нас в разгаре комплексная учебная ёбань по социально-экономической географии. Изучаем специфику работы крупных предприятий города и области.

Ждем главного события лета. Последний для нас матч группы «В». Россия – Камерун. Все, что можно, уже проиграно, остается лишь мизерный теоретический шанс: побеждаем Камерун с разницей в пять мячей и если в параллельном матче (о чудо!) удачный расклад, то сборная проходит дальше. Игра в Сан-Франциско, у нас уже глубокая ночь. Прокатный «Рекорд» выставлен на подоконник, лежачие и сидячие места распределены заранее. Водки и пива нет по причине безденежья. Нас шесть рыл. Кроме меня на койках обретаются сокамерники: друг Вовка, инфантильный до безобразия детдомовец Кирюха и чемпион факультета по количеству вензаболеваний Санек. На стульях одногрупники и ближайшие соседи: женатик Вася и здоровенный добродушный парняга Андрюха, гиревик, кэмээсник по боксу. В ожидании матча пиздим ниочем и блекло по-доброму переругиваемся.

За полчаса до свистка начинает подтягиваться дальний круг. Приходит сухой рыжий дрищ Леха Фриц с филфака. Поэт-алкоголик. Ожидая выхода из призывного возраста точил ямбы и хореи в десятке вузов страны, профессиональный студент. Фразы не произносит, а выкрикивает: короткие, рубленые, в большинстве – матерные. На днях выебал чудовище с иняза. Рассказывал:
- Блядь! Начинаю ее ебать как скот (его любимое слово). Чую, не то! Даю зеркало. На, блядь, смотри сука, как хуй в пизду входит! Потом в жопу засадил – гавнищем поперло! Кончил, как скот, блядь!

Вот и сейчас, едва дверь открыл, начинает:
- Лежите?! Скоты блядь! Ебаные скоты! Все прокурили, блядь! Хуй вам, а не футбол! Скотский футбол, блядь!

Следом за ним Танька из соседней комнаты, первокурсница. На посвящении в студенты выжрала лишнего и отрубилась. В результате была как-то очень быстро и аккуратно выебана большей частью мужской диаспоры четвертого этажа. Друг Вовка не стал. Хотел, говорит, на ебло кончить, но почему-то отказался от этой увлекательной затеи. Я не ночевал в общаге, утром приехал. Заходит она, полусонная:
- Дайте соль пожалуйста…
- Ну что Тань, посвятили тебя в студенты? – спрашиваю без задней мысли.
- Посвятили, – улыбнулась и только когда все заржали, мило окрасила розовым кончики ушей.
Сейчас ее не трогают. Дружит с каким-то пальцовым. Сказала, что не трахает – пизду только лижет, нам чудно и диковато вообразить этот процесс.

Еле успевает к началу Серега Еремин с худграфа. Всепогодно носит черную широкополую шляпу и плащ, накинутый на футболку. Горбатый нос и внушительный кадык на цыплячьей шее делают его похожим на грифа. Гриф мог зайти в любое время с одним единственным предложением:
- Пойдем на фильм, похую какой. 
Бесподобный шаржист. Несколькими росчерками карандаша безошибочно выхватывал в едва знакомых лицах то, что и близкие люди не всегда могут разглядеть.

…Сирийский арбитр выдал трель, и десятки тысяч пендосов заревели ранеными бизонами. В этот знаменательный момент Вован исторг из себя тираду, определившую нашу жизнь на ближайшие сутки:
- Блядь, ебаный в рот, мать дала денег на спортивный костюм, блядь, если, ебать мой хуй, наши хоть три гола забьют, нахуй, беру два литра водки в пизду! Блядь, нахуй, блядь!
Нельзя сказать, что эта смелая речь показалась нам опрометчивой – слабо верилось в успех российской команды, однако червь надежды и сомненья уже отложил свою личинку в сердца и души начинающих алкоголиков и пламенных болельщиков.
Минут пятнадцать смотрели на возню в центре поля, тихо грустили, начали дремать. А вот хуй! Негры не разобрались в штрафной, мяч отлетел к Саленко, тот низом ебнул со всей дури – пробил длиннорукую обезьяну, метавшуюся в сетке.
Сдержанная радость присутствующих выразилась в нескольких криках («гол бля!») и щелчках зажигалок.

А дальше понеслось… Олег Саленко! Олег Саленко!

И уже Вован срывается в ларек за бухлом и даже успевает вернуться как раз в тот момент, когда стареющий Роже Милла с разворота впихивает обратку.
Олег Саленко! Дзын-дзын. Олег Саленко! Дзын-дзын. И теперь Фриц с Грифом стремительно скатываются по балконам за литровыми фугасами водки «Россия»…

Документально-архитектурное отступление.
В 23.00 дверь девятиэтажки пришпиливается засовом, не успел – ночуй на улице. «Дорога жизни» идет через балконы. Первый отрезок маршрута начинается с козырька над дверью в здание. С него, извратившись, можно допрыгнуть до второго этажа, не до балкона, а до голой плиты его символизирующей – ограждения давно выпилены, бетон посыпан толченым стеклом. Со второго этажа, раскорячившись и сдирая ногти в выемках между кирпичами можно перебраться на следующий этаж, с полноценным обрешеченным балконом и вожделенным лазом через окно в холл. Наиболее опытные «альпинисты» умудрялись доставлять сумки с несколькими трехлитровками пива даже на шестой этаж.

…Пиздец, случилось! Радченко! Ааааааа! Ааааааа! Бляяяяяя! Этот крик разносится по всему крылу, сначала звенит, отражаясь от стен коридора, а потом вязнет в переборках комнат. Эхо от «шесть-одииииииин!» вырывается за окно, пугает ошалевших комаров и затыкает кваканье лягушек на предрассветной Ниженке…

Бухла море, спортивный костюм Вована умирает не родившись. Откуда-то проявляется мадагаскарец Андрэ и очень быстро наебенивается в умат. Расстилает в соседней, освободившейся комнате политическую карту мира и укладывается на нее спать, бормоча:
- Махадзунга, йа туд радилса, йа туд живу…
Танюха куда-то пропадает…
Никак не можем найти Фрица. Обнаруживаем в пустой комнате возле туалета. Весь пол заблеван, Фриц уснул на корточках во встроенном шкафу, трико болтается ниже колен, под жопой катях.

Кирюха зачем-то решает пить одеколон. Намешивает «Арктику» с «Пиратом», заливает кипяченой водой, жидкость мутнеет, появляются белые хлопья.
- Я назову его «Антарктические льдинки»! – вещает он и настойчиво предлагает по-братски разделить волшебный напиток. Все махают на него рукой, и только Вася терпеливо втолковывает абсолютно трезвым голосом:
- Понимаешь, Кирюх. Я сегодня ел суп со звездочками. Видишь у меня в ботинках дырочки для вентиляции? Если я выпью одеколон то буду блевать и звездочки попадут в дырочки, что тогда скажу жене?
Кирюха сражен железобетонной логикой женатого человека. Грустно уползает в коридор, надеясь обнаружить родственную душу.

Неожиданно, всем кагалом решаем идти на пляж играть в футбол. Психологи объяснили бы ситуацию отсутствием «негативного анализа». Вместо того чтобы урвать хоть пару часов сна идем на речку. До цели минут пятнадцать, вяло плетемся, чтобы взбодриться прикладываемся к литрухам. На песке играть тяжело, заебываемся так, что не можем передвигаться, трезвеем и вновь догоняемся водкой. Купаемся в парящей утренней воде. Добиваем остатки боекомплекта и на автопилоте рулим в общагу – через полчаса выдвигаться на практику.

Ехать надо через весь город – до Новолипецка, оттуда в Грязи на пищекомбинат. Как это часто бывает у молодых, по лицам нашим не скажешь, что сильно вдетые. Максимум – немного ебанутые или чрезмерно веселые. Больше других остекленел Гриф, из солидарности он увязывается с нами. В троллейбусе доносим до каждого радостную весть о победе русского оружия. Еще не знаем, что полный крах наших чаяний случился в параллельном матче.

Тактический водочный запас в полиэтиленовых пакетах. Вована плющит и он, раскрыв окно, выкидывает флакон на газон. Спохватывается на Новолипецкой автостанции и берет в ларьке новую бутылку. В Грязях нас ждет препод. Не подает вида или не замечает что мы бухие. Пока группа не собралась, гуляем с Вованом по подземному переходу. Друг теряется во времени, у всех спрашивает который час и когда ему говорят, что девять часов, интересуется:
- Девять утра или девять вечера?

В переходе стоит древний мешковатый бомж, жратвы у нас нет, накатываем ему полный стакан. Старик благодарит. Зачем-то одергивает мятую куртку и выпивает жидкость несколькими судорожными глотками. Через пару секунд его глаза увлажняются, в углах рта появляются струйки, он, сдерживаясь, давится, а потом с мерзким клокотаньем блюет желчью.
Блюем и мы… Пьем снова, закусываем невесть откуда взявшимся хлебом – теперь можно не тупо блевать, а хвалиться харчами...

Дальше смутно… На комбинате нас встречают. Перед глазами упаковки для супов и фасовочные линии… Работницы на одно лицо – плотные красноглазые тетки за сорок. Смотрят на нас ласково и приговаривают:
- Чёж вы так нажралися, сынки?
Гриф и Кирюха не могут идти. Засыпают на сломанном транспортере. Еле находим их перед отбытием. Растираем уши, чтобы привести в чувство. Обратная дорога как в тумане. Зной и духота. Пресс солнечных лучей бьет по наковальне раскаленного асфальта. Просыпаемся вечером в общаге…

Первый в жизни целенаправленный, а не случайный или понтовый опохмел. Чуть отходим, занимаем денег и катим в «Арагви». Праздник должен продолжаться…

Нужен финал? Что в нем писать-то?

Как один из нас сломал позвоночник на «дороге жизни» и мы несколько дней таскали его бухать на грядушке от кровати, пока за ним не приехал отец? Или как друг в пьяной драке упал на стекла, и не зайди ночью Танька, умер бы от кровопотери? Она рассказывала, как ругался:
- Чего вы тут под меня… блядь… варенья налили?!
Может про нож, удачно попавший в аппендикс? Отмазка для родни:
- Мне тут аппендицит вырезали…
Весьма интересно про триппер, перешедший в хронь с жутким уретритом и простатитом как бонусом. Когда спишь в гандоне чтобы не пачкать белье и стараешься не пить жидкость дабы реже закусывать губу когда ссышь… Про «белогвардейца» рубящего хлипкую дверь топором, подпольные аборты, сломанные носы и челюсти, корни вырванных волос, отбитые почки и кровь в моче, чудом не выблеванные с паленой водкой кишки…

Все это хуйня, все в прошлом… Никто не спился, не умер, не стал мразью.
Каждый из нас шел разными путями к себе сегодняшнему. И продолжает идти к завтрашнему. Одни с ветерком мчатся по шикарному автобану другие пробираются глухими окольными тропками. Вот только почему-то верить хочется именно этим, последним…