Над крышами аккуратных домиков деревни Мутино пронесся натужный вой. Вака инстинктивно сжался внутри, вспоминая блокадную столицу и зловещие звуки сирены, оповещающей о воздушной атаке. Однако, чуть погодя, вой превратился в нечеловеческий стон. Дед слегка обрадовался –«не бывать войне в нашей стране» - но, уловив в стоне некую хрипотцу, отдающую дьявольщиной, снова напрягся.

Что-то невообразимое творилось в соседнем дворе, откуда, как показалось музыкальному уху деда, и доносился этот звук. Разбуженные собаки недовольно залаяли, а стая разомлевших от обеденного солнца грачей градом чернеющей дроби вознеслась в небо, отчего деду стало еще страшней. Элитное подразделение мурашек заняло  позицию на Вакиной шее и стройными шеренгами начало медленно спускаться по холодеющей спине. Но на уровне лопаток четкий и очень неприятный для деда строевой шаг мурашек, был остановлен криком Таты:
- Да это ж Манька рожает!

Неожиданный порыв свежего ветра смахнул со спины отборнейших мурашек, еще размышляющих, резонно ли двигаться ли дальше, и деду стало намного лучше.
- О, баба, зычна кака! – искренне удивился про себя Вака, но, абсолютно не припоминая, в каком же из дворов живет Манька.
- Набери ведро теплой воды и бегом к Тоньке, - донесся уже из ворот голос жены.
- А Тонька то тут причем? – попытался сообразить Вака.
И только сейчас он услышал, что напугавший его звук превратился в надрывистое мычание.
- Тюфу тебя, Тата. Не рожает, а телится! – пояснил дед  исчезнувшей за забором жене и поспешил за ведром. Зная себя, дед Вака решил все же набрать два ведра воды.

Природная брезгливость и боязнь застать непосредственно процесс рождения теленка максимально замедляли движение деда в соседний двор. По пути к Тонькиному сараю Вака размышлял о том, как рожают коровы – стоя или лежа. Не вписавшись в калитку, дед почти полностью расплескал содержимое одного ведра, и остальные двадцать метров до сарая, шел аккуратно, пытаясь не споткнуться.

Створы покосившегося сарая были настежь открыты. Из глубины деревенской родильницы доносились чавкающие звуки, от которых желудок  послал в область дедовской гортани теплый комочек. Стараясь не  заглядывать внутрь, Вака тихо поставил ведра около входа и медленно попятился назад, с твердым намерением сиюминутно покинуть это место.
- Куда пошел! Сюда ведро неси!
Голос Таты гипнотически подействовал на Ваку, и тот против своей воли снова взял ведра и вступил в обитель только что появившейся на свет жизни.

В плоских лучиках света, проскользнувших сюда сквозь щели стен, парили кусочки пыли, сена и коровьей шерсти. Перед заготовленным на зиму стогом сена лежала Манька, старательно вылизывая теля от серебристо-прозрачной плевы. Тата с Тонькой старательно избавляли роженицу от багровой пуповины.

У кого-то от увиденного, с непривычки могли затрястись коленки, кто-то мог потерять дар речи, или, на крайний случай, просто потерять сознание. С дедом все было гораздо проще и сложней одновременно. С ним произошло то, что в книге по тренингу сверхспособностей, описывалось как ментальный коллапс. Это состояние сродни тому, что происходит с человеком, попавшему в экстремальную ситуацию, где человеческое тело способно на невероятное.

Дед вот уже год, как упражнялся в ментальных хлопках – одна из простейших практик на пути к постижению искусства телекинеза. Т.е., находясь на расстоянии от своей жены, он воображал, что хлопает ладоною свою супругу по мягкому месту, а потом этот образ, переформировав в пучок узконаправленной энергии, резко посылал непосредственно на объект упражнений. И Тата чувствовала в этом момент нечто наподобие холодка, пробежавшего чуть ниже поясницы. Но до сих пор, все эти хлопки происходили осознано и только по воле деда.

Теперь же, увидев разворачивающуюся в сарае сцену, у Ваки в мозгу замкнуло какую-то перемычку, и он полностью потеряв контроль над своими действиями, в помутившемся своем воображении безо всякого вступления размахнулся и отвесисто приложился к Манькиному крупу.

Слишком уж резво для, пять минут как роженица, корова вскочила с места и ринулась вперед, где ее остановила стена. Затрещавший по швам сарай вновь наполнился неистовым и нехарактерным для обычной коровы мычанием, что ввело деда в еще более глубокий ступор. Он прицельными пучками энергии безостановочно посылал на мясистый круп хлопки всякого их многообразия – то наотмашь, то хлестко с оттягом, или короткий, но звонкий. Манька, даже и не пытаясь понять, что же с ней происходит, отчаянно брыкалась забившись в угол.

Отдавая отчет тому, что этого сейчас уже не остановить, одна часть Вакиного мозга испуганно съежилась и закрыла на происходящее один глаз. Второе же полушарие всецело наслаждалась результатом наработанных за год способностей, проснувшихся наконец в полную свою силу.

- Манька, да шо с табой? Деда спужалось? – Тонька, впервые за не один десяток принятых род увидевшая такое, бросилась успокаивать свою корову.
А Тата удивленно смотрела на замершего около входа деда. Вака был весь напряжен, словно одна единственная судорога. Один глаз был закрыт, а другой  не моргающий и с оттенком некого бешенства вперился прямо в зад коровы.
Тата подошла к своему мужу и попробовала забрать одно из принесенных ведер. После звонкой пощечины дед вроде расслабился и слегка разжал руку.
- Иди, отсюда, старый, - Тата вытолкнула деда за порог и закрыла створ.

Еще минуту Вака стоял перед закрытым сараем. Потом один глаз открылся, второй заморгал, а обе половинки мозга договорились между собой, исключить из памяти деда произошедший инцидент.

Прояснившийся взгляд уперся в деревянный створ сарая, который только что, как показалось деду, был  открыт.
- Померещилось шоль? Та не можа быть! – буркнул Вака, и, не собираясь выяснять, что же именно ему померещилось, поставил около входа второе полупустое ведро и баночку дорогого шампуня, прихваченную специально для теленка.
- Новорожденным только самое лучшее, - почему-то подумал дед и побрел обратно домой.

Зайдя уже дома в кухонную подсобку, дед к приезду Степана прихватил мутный бутыль самогона, чтобы отнести его остудиться в подвал. Однако, вспомнив про себя на полпути, дед вернулся за вторым бутылем. Вытащив с негромким хлопком пробки из обоих бутылей, Вака не преминул снять пробу.
- Удалась, однако, - смачно прошамкал дед и вылез из прохладного подвала.

На одной из полок дедова кабинета ждал своего часа с виду обычный фотоаппарат. Его не трогали вот уже как года два - с момента последней фотосессии Таты. Ну любил Вака иногда пошалить, да и умудрялся еще  втянуть в свои игры жену. Сдув с аппарата пыль, дед бережно снял его с полки.

На крыльце Вака присел на свой любимый топчан, и хитро улыбнулся. Только он знал весь необычный секрет этого фотоаппарата. Снятый пробами по 50 грамм самогон довольно уютно обустроился внутри деда, и теплыми волнами начал пробираться к двум половинкам мозга, одна из которых до сих пор пребывала в шоке. Находясь в превосходнейшем союзе духа и тела, дед Вака начал вспоминать свою историю знакомства с самой Беатой Узе, которая, кстати, и подарила ему этот чудесный фотоаппарат…