Перов тащился на своей новенькой "десятке", прижавшись к обочине, и  равнодушным взглядом провожал обгоняющих. Последнее время ему не здоровилось, и ехать быстрей не хотелось; да и стоило лишь стрелке спидометра подползти к пятидесяти, начинало мутить и в глазах рябило. Руль почти что одной рукой держать приходится – пальцы левой руки сжимать больно. Лежать бы сейчас на диване в прохладной полутемной комнате, но что-то случилось у матери, что именно – толком она по телефону не объяснила, только просила скорее приехать.
Третий год уж, как отец умер, - одна в деревне живет. В город перебираться не собирается; молодая она еще по деревенским меркам – пятьдесят шесть всего, с хозяйством справляется. Хотя, какой у них город! Так – городишко, небольшой районный центр. Был бы здоров, уже давно был бы там, восемьдесят километров – почти что рядом, только вот здоровье как-то поубавилось. Пришлось даже на больничный пойти. Врачи толком сказать ничего не могут: по результатам бесчисленных анализов и обследований должен быть здоров как бык, ан нет: в голове постоянно туман, тело как будто не свое, не проходящая даже после сна усталость. И это в тридцать два года… Советуют на пару недель смотаться в санаторий – отдохнуть. Путевку бесплатную обещают приурочить к майорской звездочке, к которой представлен капитан милиции Перов Захар Федорович за задержание в прошлом году грабителя и убийцы рецидивиста Лычева. Здоров был Лыч, но Захар год назад был здоровее, и, совершенно случайно столкнувшись с ним на улице,  скрутил его как мальца обкуренного. Лыч уже получил пожизненное, а Захар обещанную звездочку до сих пор ждет. Вот наконец-то и сосняк вдоль трассы потянулся; все приятней, чем бескрайняя желтая стерня. Еще девять километров по лесу,  грунтовка вдоль берега озера с красивым названием Малиновое, и - родная Кормиловка.

Мать Захара – Ксения Романовна – торопливо вышла из калитки, едва Захар заглушил мотор. Жива – здорова! Засуетилась вокруг сына, запричитала: и вид-то у него не здоровый, и лицом исхудал, и поседел раньше срока…
- Мам, ты чего! – засмущался Захар. – Сначала, здравствуй! – Он обнял мать за плечи и по-сыновьи поцеловал в щеку. - Какая седина? Пойдем-ка лучше в дом. Что у тебя случилось-то?

Ксения Романовна пропустила сына вперед, перекрестила его в спину и пошла следом. В родных стенах пахло печкой, детством и желанием сбежать сюда когда-нибудь навсегда из городской суеты. Захар прошел в большую комнату и огляделся. Занавески на окнах новые, последний раз он был здесь по весне – другие висели; иконка в углу – после смерти отца появилась, тот был атеистом и хоть на пасху и гулял, и яйца крашенные ел, но в дом религию не пускал. Чистота, порядок, уют… Захотелось завалиться на широкую кровать у стены, под портреты отца и матери, и утонуть с головой в пирамиде разнокалиберных подушек, прикрытых вышитой крестиком белой накидкой. Захар сел за стол, невольно улыбнулся – голову отпустило, усталости не осталось и в помине. Он потер от удовольствия руки и крикнул:
- Мать, сына кормить будешь?! Ты где?!
- Сейчас, - донеслось из сеней.

Но ни щей с настоящей сметаной, ни пирогов с маслом Захар не дождался. Ксения Романовна зашла в комнату с цветастым узелком в руках, в повязанном на голову зеленом платке, села за стол напротив сына, и строго глядя на него, сказала:

- Мы с тобой сначала к Марьяне пойдем.
- К какой Марьяне?! – не сразу поняв, о ком говорит мать, удивился Захар, - Зачем?!
- К той самой, - тихо произнесла Ксения Романовна, не сводя глаз с сына.
- А-а, к Маринке Полежаевой, что ли?

Мать ничего не сказала, только едва заметно качнула головой. Маринка Полежаева – одноклассница Захара, неприметная серая мышка, высокая, худая, с неизменной шишкой на затылке из соломенных волос и с большими, вечно грустными глазами. Замкнутая она была, одевалась всегда скромно, шумных компаний сторонилась, да и к ней не особо с разговорами тянулись, но и не обижали никогда, - боялись: бабка ее считалась ведьмой. А может, и в самом деле была она колдуньей, даже отец, поносивший порою всех святых, про Маринкину бабку ни разу плохим словом не обмолвился. О том, как сложилась жизнь Полежаевой после школы, Захар знал из рассказов матери, но сам ни разу с ней еще не встречался. "Серая мышка" осталась в деревне, поступать учиться никуда даже не пыталась. Пару лет, до того, как померла ее бабка, работала дояркой. Как рассказывала мать, ведьма  перед смертью передала свои силы колдовские внучке. Мать Маринкина, видите ли, не подошла к умирающей - побоялась, а Маринка подошла; ну, та вцепилась ей в руку, прошептала что-то, и померла. Вот с тех пор в Кормиловке новая ведьма – Маринка Полежаева – Марьяна. Лечит, сглаз снимает, травки собирает – тем и живет; говорят к ней и издалека приезжают…

- Ты чего надумала? – спросил Захар, исподлобья глядя на мать. – Ты меня зачем вызвала? Я ведь думал, с тобой что случилось!

Ксения Романовна неожиданно ударила ладонью по столу и строго спросила:
- Ты мне лучше скажи, что у тебя с рукой?!
Захар убрал со стола руку с залепленным пластырем запястьем.
- Царапина, - солгал он, отвернувшись к окну, но тут же встал и заходил по комнате. – Но при чем здесь моя рука – это мелочи, заживет. У тебя-то что произошло? Что ты меня с места сорвала?
- И давно у тебя это? – спросила мать, не обращая внимания на вопросы сына.

Захар молча вернулся на место. Под пластырем у него была не царапина, и действительно давно. Месяца три назад, наверное, жена накладывала ему в суп сметану, белый комок упал с ложки в тарелку, и маленькая горячая капля попала на руку; он еще тогда подумал, хорошо, что рубашку не забрызгало. Дня через два появилась язвочка, которую до сих пор ни какая мазь не свела. К дерматологу ходил – тот только руками развел, ничего, мол, не понимаю. А язвочка понемногу увеличивается, уже с монету среднюю расползлась, и запах от нее какой-то гнилостный - приходится залеплять.
- Все, сдаюсь, - Захар, улыбаясь, поднял руки, - говори, что надумала.
- Мне Марьяна сказала: сглаз на тебе.
- Мама, ну что ты, в самом деле – сглаз! – Захар, с досады, звон кохлопнул себя по коленям. - Я то думал… все бросил…
- Ничего ты не бросил, - упрямо проговорила Ксения Романовна. – Ты пятый день на больничном, пластом дома лежишь.
Захар удивленно уставился на мать.
- Это тебе тоже Марьяна сказала?
- Да, Марьяна.
- Что она тебе еще наговорила? И вообще, зачем ты к ней ходишь, и какое ей до меня дело, что она про меня… в мою жизнь… - Захар, недовольно сморщившись, почесал затылок, но так и не нашелся, как закончить.
- Ничего ей от тебя сейчас не надо, хотя ты ей раньше и люб был, я это видела и тебе про то говорила. Я к ней пришла за травкой, а она мне так и выдала: несчастье, говорит, Романовна, с Захаром, сглаз на нем сильный.
- Ну и что? – больше автоматически спросил Захар.
- Я ее давай расспрашивать, что делать, как свести, а она говорит: ничего, мол, пока сказать не могу, надо мне на него сначала посмотреть, может и не сглаз это, а порча. Пойдем, а, сынок.
- А в узелке у тебя что?
- Яички. Денег не положено в таких делах платить. А ты дров ей подрубишь.

Захар долго молча смотрел на мать, затем, покачав осуждающе головой, вышел из дома. С одной стороны, - думал он, - глупости все это: сглазы, порчи, ведьмы. Но с другой, кто его знает… В детстве-то они в колдовство верили, да и сейчас как-то так… Но ведь глупо же: он, почти майор милиции, идет к ведьме! Да какая разница, - усмехнулся про себя Захар, - хоть генерал! В конце концов, посмотрю на одноклассницу, которая если верить матери, была в меня влюблена, да и мать успокоится – а это самое главное.

Марьяна жила, как и прежде, на краю села. Она сильно изменилась. От девичьей худобы не осталось и следа – перед Захаром предстала крепкая деревенская баба в мешковатой льняной рубахе с завязками на груди, заправленной в широкую длинную черную юбку. Только тугой пучок соломенных волос на затылке да большие черные чуть с грустинкой глаза выдавали бывшую его одноклассницу Маринку Полежаеву. При виде Захара она улыбнулась, но поздоровалась сухо и в дом его не пустила. Принесла из сарая веник из трав, сунула ему в руки, и сказала, чтоб в бане ее, уже истопленной, попарился, а то, что с веника на пол упадет, чтоб собрал и к язве на руке приложил.
    
Домой Захар возвращался затемно. Доехал за сорок минут. Самочувствие – как заново родился! Левая рука в порядке – гири кидать можно; после бани язва на запястье почти незаметной стала, да Марьяна на нее под пластырь еще какую-то травку приложила. Лешка, белобрысый восьмилетний сорванец, любимчик бабушки, еще не спал, ждал отца, чтоб вместе с ним чаю перед сном с сушками попить. Обрадовался, что послезавтра на неделю к бабушке уедет: любит он деревню, рыбалку, как и Захар, любит. А сейчас на реке благодать: ни комаров, ни мошек, вода спокойная, солнце мягкое – не печет, в тень не гонит. Нина – жена – узнав про сглаз, расстроилась, верит она в такие дела; давай гадать, кто бы это мог такую пакость сделать. "Да что уж сейчас – что было, то прошло, – успокоил жену Захар. – Может и был сглаз, может и не было, в любом случае не зря, получается, съездил: Марьяне спасибо, лечит она, по крайней мере, лучше наших врачей!" Нина, когда уже ложились спать, выдала Захару новость: звонили из отдела, в пятницу нужно быть в центре, там, на торжественном совещании будут награждать отличившихся, ну и Захара в том числе, за задержание Лыча. Захар взглянул на часы – первый час, значит сегодня вторник, завтра, как и обещал матери, отвезет Лешку в деревню, в пятницу вернется из Н-ска, заберет отсюда жену и на выходные все вместе в деревне.

Проснулся Захар поздно, в десятом часу. Хорошо, что на больничном, – на работу идти не надо. За ночь все вернулось на круги своя: в голове туман, внутри холодная пустота, ни рукой, ни ногой шевелить не хочется. Язва на запястье, казалось, еще больше расползлась, пластыря с Марьяниной травой не было, наверное, оторвался. Захар заворочался, отыскивая его в складках пододеяльника и простыни. Вошла Нина. Захар вяло улыбнулся, любуюсь своей женой. На ней был новый, месяц назад купленный серый костюм в крупную клетку, бежевая блузка, густые каштановые волосы крупно завиты. Жена почти не пользовалась косметикой, и для губ и для глаз хватало тех красок, которыми ее наградила природа. Узнав, в чем дело, Нина сказала, что пластырь валялся на полу, и она его выбросила. Приклеили новый с прописанной врачом мазью; Захар пошевелил пальцами – больно.

- Лежи уж, я тебе завтрак сюда принесу. Кто же это тебя так сглазил, что за один раз этот сглаз не сводится?
- Ну уж нет! Что я старик, дряхлый, какой! – Захар встал с постели и начал делать зарядку.
- Я завтра вместе с вами в Кормиловку поеду, - сказала Нина.
- Ревнуешь?! – хмыкнул, плавно приседая, Захар.
- Дурак ты, Перов! Все тебе хихоньки да хахоньки! Ты что, еще не веришь, что сглаз - это не бабушкины сказки. Да от сглаза и помереть можно! Я хочу сама все от твоей Марьяны услышать.

Захар шумно задышал носом и, изображая бег на месте, вяло засеменил ногами. Жена не уходила.
- А как же твоя работа? – спросил Захар, прервав общеукрепляющее упражнение.
- Занятие еще не начались, не сентябрь месяц, - поморщилась Нина. – Сегодня задержусь подольше, завтра свободна буду.
- Нет, я не против, это даже хорошо, можешь и до воскресенья у мамы  остаться; я в пятницу вечером подъеду. Но вот ты мне скажи: я – ладно, человек темный, вырос в деревне, заочно через юрфак переполз и далек от всяких этих наук… но ты – учительница, учишь детей в школе физике, и веришь во всякую нечистую силу! В сглаз! Это - как? Этому что, есть научное объяснение?
- Школьная программа и вообще физика здесь не при чем! – отрезала жена. – Есть много чего, что наука пока объяснить не может, но только – пока. Так что ползи, завтракай, я уже на работу опаздываю.

Нина подошла к Захару и, ехидно поджав губы, подставила щеку. Пришлось чмокнуть  на дорожку любимую, заботливую жену.


В Кормиловку Захар с сыном поехали вдвоем. В школу пожаловала комиссия – проверка готовности к приему учеников, и Нина осталась дома. Лешка, едва добрались, переоделся; пока бабушка собирала на стол, схватил в сенях удочки и убежал на реку.
- Вот непоседа, - улыбалась Ксения Романовна, - даже пирожков не поел. А ты-то будешь? – обернулась она к сыну.
- Не знаю, - поморщился Захар, и, подперев ладонями подбородок, равнодушно посмотрел на дымящуюся перед ним румяную горку.  – Аппетита что-то нет.
- Ты фотографии обещал привезти, привез?
- Привез, Нина положила, в сумке где-то.
- Посиди за столом, может аппетит появится, пирожков поешь.

Захара разморило, он закрыл глаза и открыл уже только оттого, что его трясли за плечо. Рядом стояла мать с заплаканными, как показалось Захару глазами.
- Что случилось? – недоуменно спросил он и, фыркнув, резко мотнул головой, прогоняя  дремоту.
- Марьяна сказала, чтоб ты пришел, - тихо проговорила Ксения Романовна.
- Прямо сейчас? Может просто взять у нее этих веников, да здесь, в своей баньке попариться?
- Иди, я вот пирогов уже собрала. Можешь в руки, если не хочешь, не отдавать, положишь на полку, да и ладно.

Марьяна встретила Захара у калитки, провела в дом. Захар остановился посреди светлой комнаты с невысоким потолком и смущенно осмотрелся, не зная, куда положить сверток с пирогами. Стены по старинке выбелены, пол не крашеный, чистый, влажный, видно недавно вымыт.  Дышится легко, будто в лесу после дождя. Марьяна улыбнулась, забрала сверток и положила на покрытый льняной скатертью стол, рядом с фотографией семьи Перовых. Вот зачем матери фотографии новые нужны были, - подумал Захар, присаживаясь к столу на край стула. Тут же к нему на колени запрыгнул серенький котенок, ткнулся в руку, замурлыкал. Марьяна села напротив и, показав глазами на фотографию, сказала:

- Через жену на тебя порча наведена.
- Как это?! – заморгал от неожиданности Захар. – Ты что говоришь-то?
- Извини, - потупилась на мгновение Марьяна, но тут же посмотрела прямо в глаза Захару. – Не она навела, а через нее. Она, сама того не зная, жизнь из тебя забирает.
- Ну, колдуны! Ну, придумают ерунду! – натянуто усмехнулся Захар и стал нарочито, будто осматривая комнату, вертеть головой.  Не выдержал он взгляда бывшей одноклассницы Маринки Полежаевой, было в этом взгляде что-то такое, не то чтобы страшное, но чему хотелось верить и подчиняться без оглядки; и еще лилась на Захара из самой глубины больших черных глаз неподдельная жалость.
- Про колдуна ты прав, - Марьяна перевернула фотографию и отдала ее Захару. – Порчу колдун навел. Черный колдун.
- Это ты по фотографии узнала? – Захар все еще удерживал на лице ехидную ухмылку.
- Да, по фотографии, - серьезно ответила Марьяна. – Ты можешь относиться к этому как угодно. Можешь верить, можешь – нет, мое дело сказать. Колдуна я этого знаю, поэтому и узнала на фотографии его работу. Сталкивались уже. Живет он в Н-ске, ты ведь послезавтра туда поедешь, зайди, сам убедишься. Адрес я тебе позже дам, когда за калитку выйдем.
- Ну, допустим, - Захар бережно снял с колен котенка, поставил его на пол и, распрямившись, закинул ногу на ногу. – И что ж теперь делать? Убить мне, что ль, жену?!

Марьяна вздохнула.
- Пока не знаю…
- Вот ничего себе! – воскликнул Захар. – У вас оказывается и такое не исключается…
- Я первый раз с подобной порчей сталкиваюсь, - неожиданно резко и громко прервала Захара Марьяна. – Колдун этот очень сильный, мне и так нелегко с ним бороться, да тут еще, что за порча не понятно, и ты помощь принимать не хочешь!
- Да ладно тебе, не обижайся, - примирительно сказал Захар, уперся обеими ногами в пол и положил руки на стол, вертя в них фотографию, - пойду я, наверное. Ты бы мне дала травку на руку приложить - в прошлый раз хорошо помогло.
- Я Ксении Романовне уже все, что нужно дала, но это поможет не надолго. Привези мне волос своей жены, с расчески сними и привези, попробую по нему определить, что за порча. Тогда уже видно будет, как и чем помогать.

Захар, глядя на фотографию, недоверчиво помотал головой, поднялся и буркнул:
- До свиданья.
Марьяна проводила Захара, вышла с ним за калитку и назвала адрес черного колдуна.
- Арестую эту нечисть и заставлю его все расколдовать назад, - пошутил Захар.
- Нет, не арестуешь.
- Зачем же ты мне тогда его адрес дала?
- Сама пока не знаю, - тихо произнесла Марьяна, задумчиво глядя мимо Захара. – Посмотрю как его глаз на тебя ляжет, может, пригодится. Да и не расколдует он ничего. Тот, кто порчу навел, снять ее не сможет. Ты хотел часов в пять от нас домой поехать?
- Хотел, - удивился Захар. – А-а, это тебе мать сказала!
- Ничего она мне не говорила, но ты задержись на час.
- Зачем?
- Живее будешь. И… - Марьяна закусила губу, словно раздумывая, говорить или нет, - полнолуние вчера началось, посмотри ночью на свою спящую жену в зеркало.

С этим Марьяна резко развернулась и, не оглядываясь, ушла в дом.
    
Выехал из Кормиловки Захар в седьмом часу, и не потому, что Марьяну послушался – дождался, когда Лешка довольный с уловом с реки вернулся. Из-за горизонта по небу к селу протянулся черный дымный язык. На полпути, прямо посреди трассы лежал сгоревший бензовоз. Пришлось объезжать по стерне, по колее, уже пробитой проехавшими впереди Захара. В кювете и на обочине чернели обгоревшие скелеты еще трех машин. Бессмысленно крутились мигалки запрудивших дорогу пожарных, скорых, милиции. Только здесь Захар вспомнил про предупреждение Марьяны, и почувствовал, что начинает верить во всю эту чертовщину с порчей, с черными колдунами. Причем сопротивляться этому чувству совсем не хотелось. Если бы не Нина! Как с ней быть? Рассказать? Или подождать, пока все точно выяснится, может и обойдется все, и ничего Нина не узнает? А как рассказать? Так вот и сказать: ты из меня соки жизненные вытягиваешь! Захар попытался думать о чем-нибудь другом, но жена не выходила из головы. Почему, пока он в деревне, он чувствует себя хорошо? А как только вернулся домой – не жилец! Потому что дома жена-вампир рядом? Но так было только один раз – совпадение? Сейчас  Захар чувствовал себя отлично – голова ясная, рука не болит, матери дров в удовольствие нарубил – и потому решил жене пока ничего не говорить, а посмотреть, что будет, когда домой вернется.

Все повторилось, как и в прошлый раз. Утром Захар проснулся совершенно разбитый, а днем, когда передвигал диван, чтобы подклеить за ним обои, потерял сознание. Нина вызвала скорую. Приехала кардиологическая. Ничего конкретного опять не определили – кардиограмма нормальная, давление в норме – но, для полного обследования, предложили лечь в больницу. Захар отказался. Ночью спал плохо. Изредка он впадал в короткое забытье, и каждый раз летел в машине с высокого обрыва в идеально круглое, небольшое, но очень глубокое озеро. Темное зеркало разлеталось большими осколками, машина быстро, камнем уходила под воду. У самого дна Захар успевал открыть дверцу и лихорадочно разгребал руками над собой зеленую толщу, стремясь к небольшому белому пятну на далекой, недостижимой поверхности; чьи-то черные студенистые щупальца тянулись к нему снизу, обвивали ноги, Захар чувствовал через брюки их мертвенный, пронизывающий все тело холод. Воздуха не хватало, но в последний момент он оказывался в огромном пузыре, который как воздушный шар уносил его в безоблачное ярко-синее небо; пузырь лопался, Захар, как в детских снах, падал камнем в пустоту, и, вздрогнув, просыпался. Очнувшись от неприятного сна в очередной раз, Захар сел на кровати и сунул ноги в тапки. Еще раз видеть все это не хотелось. Повернув голову, он посмотрел на жену. В просочившемся в комнату сквозь неплотные шторы скудном лунном свете, ее разметавшиеся по подушке волосы казались серебренными. Красивая она у меня, - подумал Захар и его взгляд невольно остановился на небольшом круглом зеркале на подставке. Зеркало стояло на прикроватной тумбочке жены. Осторожно, чтобы не разбудить Нину, Захар дотянулся до него, и положил себе на колени. Долго и бессмысленно рассматривал он, сгорбившись, свою худую небритую физиономию, не решась сделать то, что советовала ему Марьяна. В конце концов, он медленно поднял руку так, чтобы в удерживаемом двумя пальцами зеркале, было видно Нину. От объявшего его в тот же миг ужаса Захар вскрикнул, зеркало выпало и глухо стукнулось о ковер. Захар сжал голову руками, он не хотел в это верить: в зеркале на месте жены лежала черная иссохшая мумия с копной седых волос, а из ее черных пустых глазниц распухшей пятерней с безобразными короткими узловатыми пальцами тянулся к нему, к Захару, ядовито-желтый с зелеными прожилками туман. Это галлюцинации, дурацкие фокусы, - убеждал себя Захар, никак не насмелясь обернуться, - нервы совсем ни к черту стали: как девке при гаданье всякая чушь в зеркале мерещится! Переборов себя он все-таки рывком развернулся к жене. Нина безмятежно спала, ни вскрик Захара, ни стук упавшего зеркала, не потревожили ее сна. Захар облегченно вздохнул. Словно чувствуя его взгляд, длинные, красивые ресницы взметнулись вверх. Захар отшатнулся и с силой уперся кулаком в свою праву щеку, задергавшуюся в нервном тике.  Вместо любимых глаз он увидел белые, выпирающие из глазниц бельма, покрытые мелкой ломаной черной сеткой. Ресницы также резко упали; веки, чуть дрогнув, медленно, как бы нехотя раскрылись - перед Захаром были родные, сонные глаза.
- Ты чего не спишь? – сладко зевнув, спросила Нина.
- Пить ходил, - обреченно произнес Захар и зарылся с головой под одеяло. Кажется, с ума схожу, - подумал он просебя, но решил, что завтра в Н-ске обязательно сходит по названному Марьяной адресу. Можно было и просто справки навести, узнать, что за тип там живет, но вдруг он правда каким-нибудь магом окажется, из тех, которые через объявления в газетах простаков к себе заманивают и обирают – засмеют тогда на работе, начнут к месту и не к месту подначивать.


ЗЫ. Продолжение следует.