Снег выпал сразу после Покрова.

Андрей Андреевич проснулся до будильника и лежал, настраиваясь на продолжение. Сон не шёл – ушёл или надолго вышел. Андрей Андреевич прижался к жене, взяв в ладонь тёплый купол с шершавой вершинкой. Левое колено протолкнулось между полусогнутых женских ног, поднялось до упора и замерло. Наташа освободила грудь и выдохнула в подушку: "Отстань, а. Мне спать ещё час…"

Не шоркал по асфальту дворник, не урчали машины, прогревая двигатели. Андрей Андреевич курил на кухне, рассматривая фашиствующий подъёмный кран на стройке по соседству. И стрела крана, и обляпанная бетономешалка, и кривые акации двора казались посыпанными мелкой солью. "Нужно кепку и шарф, а где у меня кепка. И перчатки, перчатки найти".

Ещё вчера мокрые кучи грязных листьев оскорбляли эстетическое чувство Андрея Андреевича. Еще вчера воздух пах крепкой чайной заваркой, разбавленной сладковатой ноткой сгоревшего бензина. "И всё. Октябрь уж наступил, уж роща отряхает последние листы с нагих своих ветвей. Отряхнула. Теперь до апреля. Зима в Красноярске: то холод, то слякоть – слоёный пирог. Кусаю холодного воздуха мякоть, шагнув за порог. Да, кепка и перчатки…"

До сорока Андрей Андреевич кепок не носил. Кепка появилась недавно, вместе с Наташей. Нет, сначала Наташа, а потом – кепка, осенние перчатки, три пары брюк из немнущейся ткани, чёрных, новые наручные часы и приличные галстуки. Хорошая кепка кожи "crack", зимняя, с наушниками, с кокетливой кнопочкой по серёдке козырька. "McGregor original sport wear".

Андрей Андреевич занимался техническими переводами и работал дома. Когда Наташа уходила на службу в присутствие, он ещё спал. Да, и удобная кровать появилась тоже благодаря Наташе. На первом супружеском ложе два на метр спали как сиамские близнецы с той лишь разницей, что каждый мог вращаться вокруг своей оси, такой вот парадокс. Не просыпаясь, синхронно поворачивались. Они походили на два тёплых уголка, вложенных друг в друга.

"Когда мне было четырнадцать лет – а мне ведь было когда-то четырнадцать лет! – размышлял Андрей Андреевич, глядя в зеркало и размазывая по щекам голубоватую пену, – за час до возвращения мамы с работы я проветривал комнату от табачного дыма, заправлял постель и мыл посуду. Сейчас мне сорок четыре, и за час до прихода Наташи я делаю то же самое! А что изменилось? Стал бриться".

Кепок Андрей Андреевич не носил из пижонских соображений. Кепка делала короче лицо и удлиняла нос. По этой же причине ненавиделись лыжная шапочка и резиновая нашлёпка для бассейна, но приходилось терпеть. Шляпу Андрей Андреевич не надел бы и под дулом пистолета. "А в шляпе я похож на мужской половой орган вид сверху", – парировал фантазии подруг. Но с появлением Наташи Андрею Андреевичу стало абсолютно не важно, что там у него с лицом и носом, и даже смущавшие ранее носогубные складки, особенно правая, ассиметрично-длинная, перестали волновать при утреннем изучении в ванной. "Что нужно мужчине, чтобы достойно выглядеть? Приличная чистая обувь, стрелка на брюках, идеальное бритьё и прическа плюс хорошие часы. Остальное – мимо".

Вот фуражку – фуражку да, довелось в армии. Летом в пилотке, на два размера меньше, нахлобученной за чуб. Новая стиралась с хлоркой, для благородной линялости; ярко-зелёные носили только молодые. За клапаном вместо положенных иголок с черной и белой нитками (не менее семидесяти см! не менее, боец!) красовалась надпись, сделанная обмакнутой в кальций хлор о два спичкой: "Служить-то осталось…" Старшина ревел белым медведем, потерявшим льдину.
Раз в роту забрёл пьяный прапорщик Кокарев, рыжий и толстый. Облокотясь на тумбочку и отклячив немалый зад, стал трепаться по телефону. Друг и земеля Снегирь подкрался, поставил на заслуженное прапорское филе пилотку и закланялся, отдавая честь: "Так точн, тащ папщк! Никак нет, тащ папщк!"

Собирались на дембель: перешивали брюки, начёсывали шинели. В мокрую ушанку набивались книги ("Малая земля", "Этапы большого пути", "Материалы ХХV съезда КПСС"). Высохнув, шапка становилась строго квадратной. Продуманно гнутая кокарда и – домой, зёма! Оркестр! "Прощание славянки"!

Кокарева той осенью комиссовали: на плацу отстреливался от инопланетян, пытаясь поднять полк "в ружьё". А Юра Снегирёв стал бандитом, убили Юру на стрелке во время великой алюминиевой войны начала девяностых.

Кофе и вторая сигарета. На улице темно и тихо. Укоризненно смотрит в окно католический крест телеграфного столба.

Погиб Юра Снегирь, убили Юрку, лежал невостребованно в морге, пока Андрей с Ларой его не нашли. При нём имелось заявление на сдачу волыны, все братки с такими ходили для подстраховки. Из милиции по адресу отправили человечка, тот позвонил – никого – и ушёл. Ни записки, ни соседям не сообщил. Они уже не жили с Ларой, она хватилась, когда Юра пропал на две недели – не позванивал и не заходил. "И как это я его не похоронил? – удивлялся служащий покойницкой. – Больше десяти дней прошло, все уже захороненные, кто с ним поступил". Нас ждал – сказала Лара.

Кладбище на Шинников, Юрин одноклассник прячется за массивным деревянным крестом, чтобы не видеть Юру, гроб не закрывается – ступня большая, 48-й размер, разули Юру, гроб закрыли, пошёл к Богу Юра Снегирь босиком.
– Ну не ноги же ему ломать, – извинительно буркнул могильщик.
Юра лёг рядом с матерью, отцом и бабушкой.
– Вот и улетели Снегири… – вздохнул кто-то.
– Но Лара же осталась. И Варя…
– Лети, Снегирь! – плакал пьяный Андрей.
– Мы празднуем смерть друга…– оговорился на поминках "бригадир".

Прошли какие-то дни… Поехали к Ларе на огород, и на полу дачного домика, среди торжественных морковок и сухих грязных луковиц Андрей увидел Юркины фотографии – любительские, бледно-черно-белые, с загнувшимися уголками: их БРДМ, на броне солдатики с тонкими шеями. Случайно трезвый Кокарев в обнимку с ротным, немецкий город Вурцен. А вот Андрей с Юркой, пэша расстёгнуто, ремни на яйцах… Жимануло сердце.
– Что же ты, – повернулся к Ларе. – Забери, Варька вырастет, память об отце.
Она собрала равнодушно и сунула за печь.

Одеваясь в спальне и стараясь не скрипеть, Андрей Андреевич вспомнил их странный недолгий роман и то, как чуть не женился на Ларе спустя год.

Ночь на Рождество встречали в семье художников Краснощёковых, знакомых Лары. Красиво пьяная богема тусовалась у картин, восторженно цокая и одобрительно мыча: "Да, это вам не лягушек в жопу дуть… Талант, талант несомненный! Молодца, художница!" Картины не тронули: в душе Андрея копошилась угрюмая гадина. Днём мать Насти, хлёстко обозвав, запретила ему видеться с собственной дочерью.
– А давайте погадаем! – предложила радостная хозяйка.
Расставив по углам комнаты свечи и усевшись на пол, стали гадать.
На длинном волоске опустили в рюмку обручальное кольцо. "Если колечко звякнет – значит "да!" Стали вопрошать. "А можно мне? – спросил Андрей, чувствуя лёгкое покалывание в груди. – А если не вслух? Я два раза, можно?" Разрешили.
"Лара меня любит?" – спросил-подумал. Нет. Не хочет двигаться колечко. "Моя Настя будет счастлива?" Раздался слабый мелодичный звон. Сердце Андрея бухнуло и благодарно разжалось.

Так, в шкафу кепки нет… и здесь нет. Не будить же Наташу…

После гадания гости с бокалами разбрелись по комнатам. Андрею захотелось одиночества. Сунулся на кухню, но там график Константинов впивался в губы искусствоведа Димы. В полутёмной биллиардной играли в фанты и пили. "Да не пей ты всё… оставь на донышке… утром протрешь… мешки под глазами…" – уговаривал творец творца у зеркала. "Как это – не пить? Шутишь? …Ну и морда… Это от пива, ага. Блядь, брошу". – "Да ну. На руки посмотри. Это загар". – "А глаза – тоже загорали?" – "Да! Да! Это просто, как "Чёрный квадрат" Малевича!"
В гостиной Андрея тормознула культурным разговором хозяйка: – кто вы? с Ларой? чем занимаетесь? "Перевожу… старушек через дорогу…" – еле вырвался. Вышел на балкон и увидел внизу целующихся на морозе Лару и румяного Краснощёкова.
"Славно, славно. Краснощеков ещё и рассказы для детей пишет, Лара говорила. Много про него говорила. Бездна талантов. Фейхтвангер – влажная щека по-немецки. Пусть теперь будет Красный вангер. Прощай, Лара".

На антресолях только бейсболка Андрея Андреевича обнаружилась. Синяя, с инициалами города Жёлтого Дьявола – little present. Так ни разу и не надел.

Летом 93-го работал в группе переводчиков у американских баптистов-миссионеров в детском лагере труда и отдыха. Взял Настёну – доверили биологическому отцу. Янки приехали в Сибирь как в Папуа – Новую Гвинею, с гитарой и регбийным мячом вместо зеркалец и бус. Однажды Андрея непрофессионально понесло. Стал говорить благодетелям, что Россия – страна глубокой христианской культуры, Достоевского цитировал. Переводчица Аня покраснела и шепнула по-русски: "Они не читали…"
Зачарованные дети две недели ходили за американцами и заглядывали в импортные рты. Что не мешало отдельным мальчикам и девочкам пить, курить, слушать блатной шансон и ласково материться. И симпатичная переводчица Аня ходила, проникнувшись словом божьим, а не только перевода для. Андрей немножко ревновал. Янки такие жизнерадостные, с гитарой (американский Бог – любитель кантри). Молодые, красивые. Пришли на дискотеку и поют: "Аллилуйя!" У двух штатовских барышень на очаровательных бугорках таблички: "грех"; "не трогать". Пару раз Андрей сопровождал девушек на прополку свеклы. Вырвав сорняк, мисс клали травинку бережно в междурядье и что-то шептали. Возможно, просили прощения.

В конце сезона чужеземцы щедро одарили всех – каждый получил по Библии и скромному презенту. Маленькой Насте досталась салфетка на журнальный столик, с легкомысленными карточными королями и дамами; отцу-переводчику – бейсболка. А самый дорогой подарок получила прекрасная Анюта – голубые джинсы! Джинсы из Америки! Аня зарделась, а все обзавидовались. В корпусе пакет благоговейно развернули, подарок извлекли… и выдох возмущения раздался за вздохом разочарования. И красивые славянские глаза стали не славянские, а Надежды Константиновны Крупской, читающей статью о базедовой болезни. Джинсы оказались дешёвыми китайскими! Такими же зауряд-штанами, что и на любом стихийном рынке! По двенадцать долларов за пару, торг уместен. В те далекие годы дорогие россияне ещё не представляли размеров китайской торговой экспансии. Не знали, что жёлтый брат уже дотянулся до статуи Свободы и потихоньку задирает исподнее.
"И это не единичный пример, – утешал Андрей Аню. – Три дня и три ночи тёр Алладин волшебную лампу, пока не увидел на потертом боку надпись: Made in China…"

Обнаружилась кепка, да не та. Отцовская. Серая в полоску, старая-престарая. Андрей Андреевич перевернул её, ткнулся лицом. Он помнил, как она пахла отцом, его потом и чем-то неуловимо близким. Приходил с завода поздно, пьяный и добрый, доставал из кармана медяки с табачными крошками, отдавал маленькому Андрею. И монетки пахли, и табаком крепко, а от отца машинным маслом и мастикой и кислым изо рта. Эта серая не пахла. Мама после смерти отца постирала. Зря.

Вот эту-то отцовскую кепку и надевал Андрей раз по случаю. Был такой с ним случай на последнем курсе. Рядом с домом и тогда строилось-перестраивалось, сосед во дворе встретил, домовитый приблатнённый Витёк: "Андрюх! давай вечерком пару досок ко мне на гараж утянем".
Андрей никогда не воровал. Стеснялся. Но и Витьку отказать – не поймут.
Как стемнело, надел мамину куртку, натянул до носика отцовский кепарь, снял и оставил очки: "Ма, закрой!" Мама вышла к двери и всплеснула руками: "Отец, отец, наш Андрюша воровать пошёл!.."

Они тянули длинные хлысты, и метров триста бежал за ними сторож и канючил: "Парни, ну не надо, парни!" – не решаясь приблизиться.
Андрей рассказал Витьку про дедукцию мамы. "Это сильно. У меня седеют ноги…" – уважительно оценил подельник, разливая по булькам, не глядя.

Модный McGregor неожиданно обнаружился в прихожей за створкой трельяжа – с вечера положила Наташа. Рядом перчатки и шарф.
Андрей Андреевич щелкнул кнопкой козырька, осторожно понюхал блестящее мехом нутро. Пахнуло слабо кожей и запахом его туалетной воды.

Стало светать. Зашоркал по асфальту дворник, заурчали машины, прогревая двигатели. Просвистела ранняя электричка.
"Выйду, пройдусь по первому снегу. Наташу подожду-провожу. Вернусь, попробую поспать и поработаю. На улице не курить. Что мне ещё нужно... Чтобы хотелось домой. Чтобы всегда глядела на меня, тихо светясь. Чтобы покупались галстуки и даже кепки. Чтобы ласково ругали за не положенную на блюдечко ложку и говорили: переоденься, не сиди у компьютера в чем пришёл. Сложилась мозаика. Хватит, наметался внутри себя. Остальное – мимо".

Андрей Андреевич надвинул на глаза кепку. И вышел.



_____________________________________________________

"Зима в Красноярске…" – из стихотворения Ивана Клинового