— Ничего удивительного нет. На моей памяти Павел всегда работал в портовых городах или там, где есть крупные железнодорожные узлы. При любом режиме государство тратит колоссальные средства на содержание армии, или государство прекратит своё существование. Вот и в Киев Павел прибыл для проверки организации поставок продовольствия во вновь создаваемые части. Тысяча девятьсот одиннадцатый год, вся Европа дышала войнами и революциями. А быть в киевском речном порту и не посмотреть на Терентия — это как побывать в Париже и не увидать башни Эйфеля.

— Эх, староват Буксир получается, если двадцать лет назад у него уже взрослые сыновья были, седьмой десяток разменял поди, — Ведява вздохнула и оправила в рот всю половину плитки шоколада. — Рассказывай дальше, но чтобы мужики помельче были.

— Вы как в воду смотрите. Будут и помельче, но я чистую правду рассказываю.

Терентий отобрал у униформиста перш канатоходцев, отломил от него два куска в человеческий рост, как ребёнок ломает тонкие сухие веточки для разжигания костра, вручил палицы сыновьям, а сам пошёл через манеж к негру, истязающему ремесленника. В порту он был Буксиром, а вот на арене...

— Тебе в твоей Африке не объясняли, что маленьких обижать нельзя, обезьяна ты дикая? — Терентий подошёл сзади, разжал руки темнокожего атлета и завёл их ему за спину, как будто они сделаны из пластилина. — Придётся мне заняться твоим воспитанием!

Буксир нагнулся, обхватил негра поперёк живота, поднял десятипудовую тушу сначала на грудь, а потом на вытянутые руки и с размаху припечатал спиной к манежу с такой силой, что зрители подпрыгнули на своих местах, как при землетрясении, а с оркестрового балкона выпал музыкант с геликоном, опрометчиво перевесивший через ограждение, чтобы быть поближе к эпицентру событий. По счастью, рухнул он аккурат на рефери, сорвав свою долю аплодисментов беснующегося зала.

— Сиди здесь и никуда не отходи! — Павел бочком, бочком пересёк арену и юркнул за кулисы.

Тем временем семейка Буксира дубьём и кулаками урезонили оставшихся пятерых борцов, и униформа вместе с десятыми номерами французской труппы уволокли побитых, но живых за портьеру форганга, откуда всё ещё доносились вопли, теперь уже больше в миноре. Терентий подошёл к негру, лежащему на спине и вяло перебирающему толстыми сардельками ног. Сыновья по приказу отца подняли, отряхнули геликониста и усадили рядом с поверженным чёрным колоссом.

— Уважаемая публика! Тихо, я сказал! Киевское речное пароходство сообщает, что французский наливной танкер cел на мель и подаёт сигналы бедствия! — с этими словами Терентий поставил свой огромный ботинок-прогар на живот негру и стал выдавливать сигналы SOS, а трубач выдувал соответствующие короткие и длинные звуки. Пятки и затылок борца ритмично отрывались от пола, и у зрителей сводило животы от хохота.

Но французы, к их чести, не сдались, и в схватку вступили четыре карлика или лилипута, я всегда их путаю, наряженные мушкетёрами. Видимо, их готовили к финальному параду-алле, но бросили отомстить за поверженных борцов. Сопровождал крошечных фехтовальщиков неуклюжий, но довольно крупный медведь с обрывком цепи на шее. Самый мелкий мушкетёр оказался самым прытким и с наскока вонзил свою шпажонку в ягодицу Терентия. Тот обернулся, не увидел обидчика и обратился к сыновьям с вопросом:

— Что это было?

— Ниже смотри, батя, около коленки он крутится!

— Глянь, какая вошка кусучая! А ну-ка, побросали свои прутики и бегом на горшки, иначе сейчас в Днепр брошу и регату среди вас устрою. Брысь отсюда, я сказал! Зашибу ненароком же, а детей бить нельзя. Зато вот этих охламонов можно и нужно! — Терентий отвесил сыновьям по затрещине, каждой из которых можно свалить с ног взрослого быка. — Батька басурмана воюет, а они неприятеля к нему со спины подпускают! Завтра в порту по две смены отработаете! Медведь ещё этот бегает... Гоните его на меня!

Позади меня, в первом ряду, сидела пара средних лет, разговор которых я хорошо слышала даже через шум зала.

— Всё-таки, я так скажу тебе, Фирочка, твой Соломон умный и прозорливый мужчина. Ты хотела на концерт Рахманинова в консерватории, но я-таки настоял на походе в цирк. Рахманинов гений, я не отрицаю, но разве может он дать такую естественную страсть? А билеты у него втрое дороже. Скушай яичко, Фирочка, и посмотри, какую мацу Соломон купил в лавке у синагоги на Нижней Соломенке!

Между тем медведь, поначалу выглядевший грозным и сердитым, как-то растерял былую прыть. Подгоняемый батогами, он подошёл к стоящему над поверженным чернокожим борцом, нехотя встал на задние лапы и поднял передние.

— А Потапыч-то поумнее лягушатников будет! — крикнул кто-то с трибун. — Сразу сдаётся!

Терентий Афанасьевич схватил косолапого за голову, поднатужился и оторвал её к чёртовой матери. Зал закричал от ужаса, но Буксира это не остановило. Придавив ботинком одну из лап животного к полу, он засунул руку по локоть в огромную рану на шее зверя.

— Сердце, сердце хочет вырвать! — тонким голосом прокричала Эсфирь за моей спиной. — Это уже слишком! Пойдём скорее, ещё успеем на второй акт Франчески да Римини, я сама заплачу за билеты.

— Откуда у тебя деньги, ели ты уже четвёртый год не работаешь?

— Я сэкономила на обедах, ходила в столовую киевского вегетарианского Общества.

— То-то ты в ужин стала есть по две бараньих котлеты вместо одной. Кушай яичко, Фирочка, мы просто обязаны узнать, чем это кончится.

— Эти яйца пахнут рыбой!

— Так я покупаю их в портовом подсобном хозяйстве, там курочек кормят рыбными очистками. Не капризничай, дёшево и вкусно только в гостях бывает.

Однако всё оказалось не так страшно. Могучий Терентий за волосы вытащил из медвежьей шкуры высокого и худого полуголого француза.

— Бонжур лезами! — бойко застрекотал бывший хищник, болтая в воздухе голенастыми ногами в полосатых трикотажных штанишках.

— Так-то лучше, а то собрался русских людей медведем страшить! Ты бы ещё голой задницей нарядился и нас, ежей, пугал. Ну что за люди такие, хуже цыган, ей-богу! Не случайно, видать, на одно лицо с ними. Ладно, беги в свой табор, скажи, что представление на сегодня закончено, пусть приберут тут!

Почуяв перемену направления ветра, из-за кулис выбежали все, кто мог бежать, вышли, кто мог ходить, и выползли остальные. То ли продолжилась драка, то ли началось замирение и братание, я сразу и не поняла, пока на середину не вышел городовой с двумя полицейскими. Перемешавшиеся русские и французы уважительно расступились, не перестав, впрочем, галдеть на разных языках, а я залезла на барьер арены, чтобы разглядеть Павла, но так и не смогла найти его взглядом.

Городовой, желая призвать публику к тишине и порядку, вытащил из кобуры пистолет и выстрелил воздух. Раздался громкий неприличный звук и из ствола вылетело облачко то ли пепла, то ли золы, а за облачком высунулась палочка с размотанным коричневым флажком с надписью: Мerde.

Положение спас всё тот же Терентий Афанасьевич. Сначала он выудил за ухо из толпы лжемедведя, на этот раз переодетого в халат и чалму восточного факира, и заставил его вернуть городовому его настоящее оружие, а потом зычно рявкнул во весь голос:

— Хватит! Хватит, я сказал! Что потом про нас будут рассказывать за границей? И так варварами называют. Ошибки и несправедливости случаются часто, главное — это уметь их достойно исправлять. Садитесь на свои места и дайте артистам закончить представление. Кто не понял, поднимите руку, я подойду и объясню каждому, — и, повернувшись к городовому: — Дальше вы сами, ваше благородие, я политесам не обучен.

— Уважаемые господа! Импресарио труппы приносит вам глубокие извинения за непредвзятые ошибки рефери. Все ставки будут возвращены желающим завтра, в кассе цирка с десяти до двенадцати часов дня. В это же время можно будет вернуть билеты на завтрашнее представление, которое отменено в связи с ранением мсье Де Жюи. Маэстро обещает вновь посетить наш город осенью, о чём будет объявлено дополнительно, а сейчас состоится вручение призов, прошу соблюдать порядок, — городовой отпустил локоть фокусника и медведя, оказавшегося к тому же ещё и импресарио. — Вы свободны, господин Жюль, до встречи осенью!

Импресарио исчез за кулисами, а оттуда выехала двуколка, в которой восседал Де Жюи в костюме французского гусара времён отечественной войны вековой давности. Ментик его мундира был накинут на одно плечо, а забинтованная левая рука висела на перевязи. Анри был бледен, сквозь слой бинтов проступало красное пятно крови, но это только добавляло иноземному фехтовальщику мужественности и шарма.

Француз спрыгнул на арену, достал из-под облучка пухлый конверт с эмблемой труппы, немного помешкав, сунул его под перевязь и взял с пассажирского сиденья прекрасный букет из лилий и фиалок.

— Подыграй своему симулянту, он потерял много, если две ложки своей благородной голубой крови, зато извёл коробку рисовой пудры для придания аристократической бледности, я видел, как его обхаживали в гримёрке, — Павел неожиданно возник за моим левым плечом. — После всё расскажу.

Анри встал на одно колено, вручил конверт с деньгами, букет и начал целовать мне ручки со словами прощения.

— Полноте вам, мсье! Помните, что мы вас ждём дома, завтра в десять утра. Адрес я вам дал, а теперь...

Павел махнул оркестру на балконе цирка и под звуки «Боже, Царя храни!» — уж извините, Шахан Умарович, из песни слова не выкинешь, — повёл меня к призовой упряжке. Через несколько шагов нас перехватил Терентий Афанасьевич, посадил меня на плечо, как на садовую скамейку, и неспешно сделал нечто вроде круга почёта под бешеные аплодисменты зала. Никогда больше я не имела такого успеха и пела так, что едва не сорвала голос. Потом мы с Павлом сели в экипаж и через кулисы выехали на задний двор, где пестрели шатры цирковых артистов. Летом в Киеве тепло, и в гостинице проживали только Де Жюи и Жюль. Павел отдал конверт и поводья французам, мы вышли закоулками на Фундуклеевскую, где наняли извозчика и отправились к себе домой.

— Ты так здорово рассказываешь, как будто я в кино сижу, даже мурашки по коже бегут! — в доказательство своих слов Ведява начала было закатывать рукав халата, но её остановила Тамара:

— Погоди ты со своими мурашками! Почему деньги и экипаж обратно французам отдали, ведь ты честно победила?

— Я сама спросила про это дома, Павел уже давно запретил мне вести разговоры о нас при посторонних людях. Мол, «с модисткой можешь сколь угодно болтать о фасоне шляпки, но ей совершенно не надо знать, где и за сколько я её тебе купил». И получила ответ:

— Я дам тебе в два раза больше, купи золотые червонцы, это твои деньги, а зачем нам коляска с лошадьми? Где ты собираешься их пасти? Мы часто переезжаем, это лишние хлопоты, а деньги на извозчика у нас всегда есть и будут. Зато твой жуир даст мне завтра уроки фехтования, он действительно большой мастер, а на арене просто валял дурака и пижонил, иначе бы я сейчас муку через тебя просеивал.

Анри приехал в назначенное время, Павел встретил его у ворот и провёл в дом, помогая донести продолговатую сумку с фехтовальным оружием, а сам маэстро нёс объёмистый саквояж с личными вещами и изящный букет для меня.

Я стояла на крыльце, встречая гостя, приняла букет, поцелуи рук и массу изысканных комплиментов, отчего Илларионову пришлось чуть ли не заталкивать Де Жюи в дом.

— Проходите в гостиную, там накрыт фуршет. Выбирайте вино на свой вкус, винный шкаф открыт. Рекомендую белое сухое Оранж Ла корга Кукуйодель, его везли в специальном вагоне с амортизацией, чтобы не взболтать, а я закрою ворота и присоединюсь, — стоило Павлу отвернуться от француза, как лицо его посмурнело. Проходя мимо меня к воротам, он ворчал: — Вырядился чёрти во что, петух галльский... Просил же его одеться поскромнее, теперь весь город будет судачить, что мы с твоим Дартаньяном кассу цирка вместе подломили.

И действительно, сеньор Зорро заявился с повязкой на лице, длинном чёрном плаще с капюшоном и красных лаковых сапогах, ну прямо типичный киевский обыватель. Хорошо, что Павел всегда покупал частные дома в богатых и тихих районах на окраинах городов, а то и за их чертой, предпочитая вставать на полчаса раньше, чем наблюдать в окно за прохожими.

В гостиной мы выпили оранжевого вина, которое Анри оценил очень высоко, закусили не менее превосходным сыром грюйер, и Павел провёл гостя в свой кабинет для переодевания.

— Да у вас великолепная коллекция клинков со всего мира! Вы увлекаетесь фехтованием, Поль?

— Совсем немного, Анри. Занимался в гимназии и в кадетском корпусе когда-то. Жду повышения и перевода, надо бы подтянуть кое-что.

— Так вы военный?

— Военный экономист, так правильней будет.

— Неплохо живут военные экономисты в России!

— Вы про дом? Так он не наш, это Зининого дяди дом, он географ, профессор, сейчас в длительной экспедиции.

— Особенно хороши эти два парных японских меча с белой и чёрной рукоятками, я знаком с техникой боя на катанах. Не уступите? Я дам большую цену за них.

— Сожалею, мсье, но они не продаются. Это и не совсем катаны, это мечи работы мастера Лю. Если вы готовы, то пойдёмте во двор заниматься делом, я понесу сумку.

Мужчины вышли в сад, огороженный высоким глухим забором, а я села у окошка с бокалом вина наблюдать за уроком или тренировкой, не знаю уж, как и назвать эту смесь атлетизма и пантомимы. Впрочем, уже через четверть часа мне прискучило смотреть, как Павел старательно повторяет позы и движения маэстро, а тот как будто специально поворачивает его спиной к окну и посылает мне страстные взгляды. Вчерашнее вожделение снова охватило меня, и чтобы побороть его, я прилегла в спальне с томиком баллад Жуковского, и незаметно для себя задремала.

Ночью я спала плохо, сказалось волнение на арене, заснула только под утро, поэтому проснулась от шума в доме, поглядела на часы. Половина второго! Видно, вино за утренним фуршетом так подействовало...

— Поднимайся, Зина, второе пришествие проспишь! — в спальню заглянул Павел, замотанный в банное полотенце.

— Что случилось, почему ты раздет? Где Анри?

— За мной прибыл нарочный с экипажем, в штабе округа срочно потребовался мой отчёт о работе порта, чтоб их разорвало, — как будто они его изучать будут! Передадут вверх по инстанции и вспомнят только тогда, когда военный прокурор приедет подзатыльники раздавать. Раздетый, потому что ванну принимал, не пахнуть же мне потной лошадью в кабинетах округа. Анри сейчас тоже в ванной, мы здорово друг друга погоняли. Вернусь скоро, часа через два, займи своего обожателя чем-то и оденься нормально, не демонстрируй свои прелести. Всё, надеваю форму и бегу, калитку сам запру, — Паша нежно поцеловал меня в губы и скрылся.

Окна в спальне были закрыты плотными шторами, я не стала их раскрывать, а пошла босая и в одном пеньюаре в гостиную, чтобы помахать Павлу на прощание, но он даже не обернулся — наверное думал, что я одеваюсь. В открытую на минуту калитку я увидела стоявшую у ворот знакомую повозку с эмблемой русской императорской армии на боку. Павел быстро вышел с портфелем под мышкой и захлопнул калитку.

Погода в тот летний день стояла прекрасная, в Киеве вообще чудесно летом. Я распахнула окна настежь, и чистый прохладный ветерок с Днепра наполнил дом. Почти сразу за забором начиналась берёзовая роща, откуда доносилось весёлое пение птиц. Рано утром, по росе, Павел выкосил газон перед домом, чтобы трава не мешала двигаться при тренировке, и теперь густой сочный запах от двух небольших стожков разносился по округе.

Я налила бокал вина, отщипнула несколько ягод красного крымского винограда и стояла у окна, наслаждаясь красотой, позабыв про всё на свете, и не заметила, как подошёл Анри. Он положил мне на плечи свои красивые руки и нежно прижал к себе. На нём тоже, как и на Павле, было одно только полотенце, и Де Жюи благоухал ароматом шипра, который свёл меня с ума ещё вчера вечером на арене...

Анри был великолепен в постели, но когда я подходила ко второму пику блаженства, в дверях раздалось деликатное покашливание:

— Извините, у вас дверь не закрыта. Вы продолжайте, продолжайте, чего уж теперь стесняться, — голос Павла был ровен и спокоен, но револьвер в его руке отнюдь не говорил о миролюбии.

— С тебя, дура, спроса нет, закрой рот и молчи. Вякнешь хоть слово, застрелю не раздумывая. А ты вставай и одевайся к бою. Это твой единственный шанс. В случае неповиновения выстрелю в живот и понаблюдаю, как ты медленно издыхаешь на полу, и буду посыпать рану жгучим перцем, чтобы не спал. Можешь кричать во всё горло, никто не услышит, а потом сброшу твой труп в выгребную яму и засыплю известью.

— Постойте, Поль! Давайте всё обсудим, как цивилизованные люди. Зина вам не жена, а значит, свободна в своём выборе. Понимаю, что вы несли издержки по её содержанию, и понимаю ваше чувство ревности к более удачливому человеку. Я готов компенсировать вам эти расходы, у меня есть средства. Мы с Зиной уедем жить во Францию, у меня там небольшое поместье с виноградником под Туром, в долине Луары, половина доли в цирковом шоу. Что Зина сможет увидеть здесь с вами, простите мою прямоту, в этом захолустье, с интендантом на побегушках? У вас и дома-то своего нет... Давайте будем считать, что мадмуазель Зина моя невеста, и вы получили за неё... как его по вашему... калым?

— Мне ещё неприятнее, что мою женщину соблазнил такой болван, как ты, мсье. Прикройся и слушай, — Павел бросил Анри халат и присел на пуфик около трюмо, по-прежнему не отводя ствол пистолета, направленного французу в живот. Во-первых, я никуда не отъезжал. Утром я сходил на станцию и отбил депешу в штаб округа, чтобы прислали ординарца за документами в обед. Я сел в повозку, передал нарочному опечатанный портфель с просьбой оставить его в канцелярии, а сам сошёл за поворотом, где ты, любимая, не могла увидеть меня даже из мансардных окон, и вернулся домой через заднюю калитку и дворницкую.

Позарилась-таки галльская крыса на русский сыр, да сама в мышеловку и попалась! Так ведь, мсье Гастон Виллен?

Ты удивлена, дорогая? Хорошо иметь знакомство в контрразведке, да и цирковые молчать не стали, эта парочка, Жюль и Гастон, обманывали их и экономили на всём, устраивали подставные бои, а девушек заставляли заниматься проституцией, недаром в труппе нет ни одной француженки.

Гастон — сын простого конюха и кухарки, служивших в поместье вдовой герцогини Лилиан Де Жюи. Конюх заменял герцогине погибшего мужа, а когда его самого разбил паралич, Гастон унаследовал эту должность, не смущаясь разницей в тридцать с лишним лет. Лилиана дала младшему Виллену свою фамилию, отправила учиться в Париж, но не в коня корм, Гастон предпочитал учёбе уличные драки и танцовщиц в кабаках, и даже дважды награждал герцогиню нехорошими заболеваниями. Однажды юношу приметил на улице известный мастер фехтования Журдан-старший и на год забрал его в свою частную школу, где смог раскрыть талант Гастона в полной мере.

Герцогиня оплачивала счета уже для того, чтобы держать молодого повесу подальше от себя. Вскоре она тяжело заболела и слегла, а твой герой начал перепрыгивать из кровати в кровать влиятельных дам и кавалеров, пробивая себе дорогу в свет.

Да, да, не удивляйся, Гастон не брезгует никем и ничем. Откуда, по-твоему, у него доля в цирковом шоу? Жюль и Гастон любовники, и шпага Гастона, которую ты с такой нежностью целовала и облизывала несколько минут назад, сегодня ночью, скорее всего, побывала в афедроне мсье Жюля. Тебя вытошнило? Жаль хорошего вина и сыра. Теперь, пока я не продам этот свой дом, ты никуда не выйдешь из спальни и будешь лежать на этих облеванных простынях, справлять нужду в ведро из-под угля, которое никто не будет выносить, а я пока поживу в нашей служебной гостинице, там вполне уютно. Впрочем, если ты на коленях попросишь меня, то поединка не будет, и ты сможешь уехать со своим Анри-Гастоном, как он тебе и обещал. Только учти: никакого поместья и виноградников у этого прощелыги нет. Герцогиня всё оставила своему внуку, который сейчас учится в Лондоне, а Гастону на правах бесплатной аренды принадлежит лишь крошечный флигель из двух комнат, но и оттуда его скоро погонят поганой метлой, управляющему давно надоела вереница невест, которые потом пополняют ряды тружениц борделей Тура. Хотя тебе сейчас в борделе самое место.

А насчёт того, что мы не женаты, отвечу тебе так, французская крыса: вот мой носовой платок, я на нём не женат, но пользоваться им могу только я, — Павел обильно высморкался в батистовый фуляр и размазал его содержимое по усатой физиономии француза. — Вставай, голодранец, пора ставить точку.

С першем-то гораздо гораздее получается




Боевой геликон


Медведеимитатор Жюль