Забрезжившая и припозднившаяся юбилейная, - семьдесятпятая, - весна Великой Победы, омрачённая продолжавшейся вакханалией на Украине ещё более омрачена гадкой пражской историей с памятником маршалу Коневу: Конев стоял без маски «в разгул пандемии» на улице города, который освободила его армия, наша армия – Красная Армия!.. Издевательская риторика администрации одного из пражских районов не оставляет в покое мой разум: что бы сказал сам маршал, не стрелявший из пушек по Праге, в ответ на эту гнусность? Что бы он возразил на поток наивных и откровенно антисоветских и антироссийских комментариев, которые давно стали правилом хорошего тона в западной прессе?.. Наверное, правду говорят, что всегда бедный родственник ненавидит богатого, спасённый завидует и желает несчастий благодетелю, должник ещё больше не любит простившего ему долг кредитора. Видимо, так устроен мир, что любое благородство или бескорыстный поступок приводит к тихой злобе выгодополучателя: отдать-то, отблагодарить нечем. А мы удивляемся, почему спасённые от геноцида Грузия, Болгария и тому подобные при первой же возможности плюют нам в спину и мнят себя «западом», убогие, не понимая своей насекомости.

              Видимо, как и большинство людей на территории бывшего СССР, я достаточно чётко ощущаю какую-то причастность к этой Победе. Наверное, потому что Великую Отечественную войну мой дед тоже прошёл всю без остатка и он служил именно под началом маршала Ивана Степановича Конева, с памятником которому, уцелевшая в мае 1945 года Прага так оскорбительно поступила почти через 75 лет. Своего деда я вполне прекрасно помню всегда по утрам «при параде» перед тем, как за ним заезжал «Пирожок»: светлая рубашка, галстук, который нынче можно увидеть в «Москва слезам не верит» или в «Любовь и голуби», костюм с брюками всегда на подтяжках. А ещё дед надевал поверх сорочки, на предплечья, резинки, чтобы её манжеты далеко не вылезали из-под пиджака. С тех пор, как я сам стал по мере необходимости одеваться иногда подобным образом, я стал задумываться: почему брюки он носил на подтяжках? – не всегда же удобно снимать пиджак… и почему без ремня всё-таки? Ответ мне в голову до сих пор не пришёл, а старшим родственникам я этот вопрос так и не задал никому.

                Дед с бабушкой жили в семидесятых в неплохом частном доме, в районе города занятым частной застройкой. За домом был большой огород с беседкой, баней, сараями и туалетом. В раннем детстве всегда впечатления самые яркие и часто запоминаются детали, которые сейчас бы показались незначительными: жара и кузнечики на старых, серых от времени, некрашеных досках, запах разнотравья и яблок в саду, высокие дедовские штаны с подтяжками, разные шляпы и ставни дома, которые обязательно закрывали на ночь…

                Меня часто родители оставляли там ночевать или просто на выходные. Старики всегда были приветливы, хотя и не без своих причуд, но они мне тогда и сейчас кажутся вполне нормальными нюансами, которыми обозначают свой образ жизни люди – они пили чай из блюдечка, часы с боем в гостиной, а деда все звали Николаем Максимовичем. Последнее обстоятельство мною игнорировалось, и я его звал «дед Коля» - Николай Максимович, который в нём жил, морщился и уезжал на «Пирожке» на работу, в Исполком. Потом мы с бабушкой садились в столовой пить чай с яблочным вареньем, шумно его прихлёбывая из блюдечек (у меня была любимая чашка с изображением речного вокзала в Москве) и я рассказывал, что часы меня будили ночью своим камерным боем и кромешная темнота, в которой я оказывался, полностью меня дезориентировала в пространстве. Хотя, нет: это так я бы сейчас сказал, а тогда я пытался это объяснить бабушке фразой «я потерялся». Она меня обнимала в ответ и доставала печенье.

                 В самом начале мая были дни, когда дед Коля становился и для меня Николаем Максимовичем: он надевал шляпу и облачался в строгий чёрный костюм с орденами и медалями. Накануне, в самый мой день рождения, когда если я был у дедушки с бабушкой, этот костюм откуда-то извлекался и его чистили и отпаривали, пиджак странно позвякивал, а я его пробовал рассмотреть в упор – это было самое яркое впечатление. Утром дед куда-то уходил, возвращался с цветами, бывало не один: с ним приходили старики в таких же костюмах, у кого-то медалей и орденов было поменьше, у кого-то – чуть побольше. Они все садились в саду или в столовой, а бабушка им подавала на стол. Суетились и снохи, если были в гостях. Внуки (и я в их числе) мешать этим людям просто не смели. У деда был самогонный аппарат и с алкоголем в его доме проблем никогда не было, но я его никогда не помню пьяным почему-то. Да, и те люди, которые были, как и он, с орденами и медалями, никогда не напивались и уходили сами вполне достойно.

                Когда бабушка умерла, - это случилось летом 1980 года, - дед продал дом и смог наладить свою личную жизнь. Он жил в доме 4 по улице Берег Волги, я несколько раз к нему приходил в гости туда. Сейчас я очень сожалею, что моё общение с ним в то время практически сошло на нет: младшему школьнику никто не объяснил, что надо дорожить тем, что есть, а своих мозгов у меня ещё не было… Я учился в школе №3, дед работал и будучи на пенсии, на Триацетате ЭПОХВ, и как-то в начале мая я с изумлением его увидел в качестве приглашённого ветерана на классный час, в честь Дня Победы. Мои одноклассники отметили с изумлением, что приглашён мой однофамилец, но я сидел на дальней парте, скорее, ошеломлённый (это не было удивлением) присутствием деда и с огоньком гордости внутри. Именно тогда я со всеми одноклассниками услышал хронологически связанный рассказ о его военном пути: участник обороны Сталинграда, служил на Степном фронте (переименован в октябре 1943 года во 2-ой Украинский), освободил от фашистов Белгород, Харьков, Братиславу, Силезию и Прагу, штурмовал Карпаты... Побывать в Берлине ему не удалось. Видимо, всё, что я услышал тогда было очень вовремя и после этого классного часа мы стали общаться активнее, моя тётка, дай ей Бог здоровья, этому способствовала – мы виделись у него дома, гуляли рядом в парке. Часто он давал какие-то деньги на карманные расходы. Дед до самой смерти в ноябре 1991 года был со мною на связи и, будучи вполне вменяемым, интересовался моими успехами или неудачами.

Деда похоронили на СХИ, рядом с бабушкой, отец смог успеть-таки, когда его уже закапывали – туманы вокруг Саратова в октябре-ноябре почти всегда висят очень плотные и мешают авиасообщению.

                Сейчас вспоминается, что среди гостей, которые в те времена бывали у деда в доме в День Победы были люди многих национальностей. Однако, они все были объединены одной Великой Победой. Они все хотели её и дрались за неё и теперь Великая Победа – ещё один фактор, объединяющий нас, россиян. И эту радость, эту гордость с нами могут разделять каждый житель планеты любой национальности, разделяющий эти наши ценности.

                Быть в сфере чьего-либо влияния, полагаю, печальная участь каждого малого государства. Однако, обязано ли каждое малое государство вырастить себе элиту, которая плюёт на своё прошлое? И плюёт она на свою историю не потому что считает её недостойной, а потому что так выгодно здесь и сейчас. Насколько может выгода отдельных представителей государства застить совесть всех его граждан? Причём, Чехия и Польша, выставляя себя жертвами истории, даже не плюют на свою историю, а перевирают её самым циничным образом, забывая про предательство евреев во время оккупации, а траурный митинг в Праге по поводу убийства Рейнхарда Гейдриха в 1942 году говорит сам за себя.

                Иногда мне кажется, что Европа открыто мстит России за то, что Красная Армия пришла в уже объединённую фашистами Европу (объединённую тогда против СССР) и сломала уже сложившийся уклад жизни приспособившихся к ней тогда европейцев. Ну, да: они – молодцы, смогли приспособиться, потому что с ними не вели войну на истребление, им позволили жить. А теперь у них «всплеск национальной смелости» и в этом приступе они смеют сравнивать Гитлера со Сталиным, а нас - с фашистами.

                Заезжая как-то на кладбище, где похоронен мой дед, на своём немецком автомобиле несколько лет назад я впервые подумал об этом: насколько мы, потомки тех, кто уничтожал фашистскую нечисть, достойны их, своих предков? – мы, смотрящие на изделия немецкого и японского автопрома, как на объект вожделения… Я действительно не знаю, что бы сказал мой дед, глядя на всё это и ощущая, возможно, ещё более остро, всю кривизну или даже несправедливость искусственно создавшихся положений вещей. Мне лишь кажется, что я знаю точно одно: своим подтяжкам он бы нашёл ещё одно применение. У него к Фердинанду Порше были свои счёты и езду на немецком автомобиле мне он вряд ли простил бы.

Посвящается моему деду – Николаю Максимовичу К.