В некотором царстве в тридевятом государстве жил да был добрый молодец. Жил себе не тужил – собою пригож, умом не обижен, с удачею дружен, девками любим, в деньгах не стеснен. Звали его старинным именем Субфульментос.

Жить бы Субфульметосу, да радоваться, но только случилось ему влюбиться в одну девушку по имени Рима. Запал не на шутку - ночами не спит, днем не ест, вечерами в кабаках не гуляет – все о любимой думает. Стал Субфульметос Риме знаки внимания оказывать - подарки дарить, в кино приглашать, в кафе водить, ухаживать, одним словом, так, как в тех краях было принято. Рима подарки принимала, кино смотрела, пирожные кушала, но ни взглядом ласковым, ни поцелуем невинным ответного расположения влюбленному в нее юноше не высказывала.

Субфульметос обо всем на свете забыл, кроме своей возлюбленной, дня не проходило, что бы он Риме в любви не признался, руку и сердце не предложил или хотя бы не напомнил о своих чувствах присланным букетом цветов. Рима на все признания несчастного влюбленного отвечала с ласковой улыбкой, что не готова пока ответить взаимностью, что Субфульментосу нужно набраться терпения и подождать пока она в своих чувствах определится.

Минул год, наш бедный молодой человек извелся в конец, осунулся весь, в глазах блеск нездоровый появился. Одним вечером, во время очередного свидания с Риммой, бросился он перед ней в очередной раз  на колени и взмолился: «Рима, любовь моя, убей меня или дай счастье! Я ведь на все согласен, что бы только быть с тобой!». Девушка улыбнулась, но не такой улыбкой, как всегда, а как-то по-особому, загадочно, и переспросила: «На самом деле, мой милый друг, на все готов?» Субфульментос воскликнул «Клянусь, на что угодно! Только бы быть всегда с тобой, быть твоим!».

«Хорошо, да будет так!» - Рима взмахнула рукой, и в тот же миг Субфульментос превратился в маленькую серенькую птичку. Взяла Рима птичку –Субфульментоса в ладони, поцеловала нежно, а после засунула под юбку и запустила себе в пизду.

И стал Субфульментос жить у своей любимой ведьмы в пизде. По ночам спал, днем по окрестностям летал, в окна заглядывал. Забудет кто-нибудь  у открытого окна колечко с камушком или сережки золотые – Субфульментос схватит драгоценность и несет ее Риме.

Рима подаркам радуется,  воришку пернатого хвалит, называет словами ласковыми и от того и самому Субфульментосу радостно становится. Ведьма в пизду птичку впускает, Субфулментос крылышками там трепещет,  и от этого Рима стонет сладостно, кончает бурно, а душа Субфульментоса к райским вершинам уносится: «Она меня любит! Я с ней одно целое! О любовь, как ты прекрасна!»

День проходил за днем, месяц за месяцем, и был бы Субфульментос совершенно счастлив, если бы не некоторые неприятные моменты. То, что в пизде тесно, мокро,  и  запахи, хоть и любимые,  слишком уж густы, было бы полбеды, но Рима оказалась большой любительницей до мужского пола. Принимала она любовников не счесть, и хорошо, если днем, а то ведь и ночами, когда Субфульментос был «дома», Рима не гнушалась предаваться со своими хахалями утехам плотским. Туго приходилось Субфульментосу – пару раз, когда мужское достоинство Риминых еборей оказывалось особенно больших размеров, несчастному птаху днями приходилось отлеживаться – помятые бока и крылья залечивать. Но больше, чем раны, терзали нашего героя муки ревности – места себе не находил, извелся весь. Рима же на обиженное чириканье своего «жильца», отвечала со своей обычной улыбкой: «Милый мой, это у меня так, баловство, а люблю я только тебя, мы с тобой одно целое, мы близки, как ни кто до нас близок не был, так что не стоит омрачать нашу неземную любовь таким диким и глупым чувством, как ревность». Субфульментос мучился, плакал, но терпел все ради тех минут, когда Римин сок заливал его во время «любовных порханий», ради голоса ее ласкового, ради теплоты ее ладоней и ради ее поцелуев, коими награждала Рима своего необычного любовника за подарки у соседей сворованные.

Как то раз принес Риме Субфульментос очередное колечко, но Рима не обрадовалась, дарителя не обласкала, не похвалила, а, напротив, попеняла грустно: «Разлюбил ты, меня, милый, совсем! Носишь мне всякий сор – колечки копеечные, сережки распаренные. Разве я, твоя любовь и твоя судьба, не достойна большего?»  Расстроенный Субфульментос всю ночь не мог уснуть, думал, как свои чувства, доказать, как Риму порадовать, ее улыбку лучезарную заслужить.

На утро полетел Субфульментос к королевскому дворцу. Летал вокруг дворца, пока не заметил, что в опочивальне королевы лежит на столике прикроватном колье невиданной красоты – алмазами переливается, рубинами таинственно блестит, сапфирами голубыми улыбается. И как кстати – окно в приоткрыто – залетай не хочу. Влетел в комнату влюбленный дурачок, лапками вцепился в драгоценную вещь, - крылышками машет отчаянно, тужится, но ни то что бы унести, а даже оторвать от столика тяжелую добычу не может. Не по плечу ноша оказалась, отступиться бы, да только Субфульментос не отступается, пыжится, об осторожности забыл, волоком колье к краю столика подтащил, по полу к окну, упираясь, тащит. В этот момент вошла в комнату служанка, увидела воришку, и, не долго думая, сняла с ноги тяжелый башмак и запустила им в птичку, да так точно и сильно, что мигом выбила дух из незадачливого похитителя драгоценностей. Погиб Субфульментос, его тельце, выброшенное из окна, сожрали крысы, перышки развеял ветер.

А Рима до сих пор жива-здорова. Говорят, что у нее в пизде и сейчас какая-то птичка-невеличка живет, хозяйку свою развлекает, колечки и цепочки золотые ей носит.