На Удаффком я хожу регулярно в силу профессиональных обязанностей, точно так же, как и на Литпром, на Прозу. ру и ещё на несколько ресурсов.
Дело в том, что при внешней переполненности книжных прилавков, издательства находятся в постоянных поисках новых авторов. Издательский бизнес представляет собой постоянно трясомое сито, как у золотоискателей – 80% тиражей не продаются и  составляют прямые и невосполнимые потери издательства, из оставшихся 20-ти что-то можно слепить. Авторов и текстов полно и, вместе с тем, катастрофически не хватает свежих и с коммерческим потенциалом, поэтому я, будучи главным редактором крупного издательства, кроме круглосуточного диагонального чтения присылаемых рукописей, всё время шарюсь в Сети.
Так сказать, закидываю в Сеть и, в частности, на Удаффком, своё сито.

«Один к шести» [2] [3] [4] Врача-общественника.
Меня очень удивил этот креатив, он выделяется в сетевом потоке, как лошадь среди мышей.
С одной стороны, он написан рукой профессионала, этого нельзя не заметить, с другой – я это исключаю полностью и бесповоротно, потому что ни один профессионал не отправит свой продукт в сетевую прорву.
«Один к шести» даже по объёму тянет на десять-двенадцать дней полноценной работы, а, судя по отделке, так и на целый месяц. Вы даже не можете себе представить, как трясутся над своими буквами профессиональные литераторы. Слава богу, только совсем недавно ценой огромных усилий издательства вышибли из писателей  блятскую привычку засылать редакторам обоссанные обрывки своих мыслей.

Я охуеваю, товарищи!
Они ходят по земле с шизофреническим убеждением, что каждая их мысль бесценна, что все только и мечтают с ней познакомиться. Всякие «Крохотки», «Заметки на манжетах», « Ни дня без строчки», «Осенюжки», «Обрывки», «Записные книжки» и прочая хуетень вроде тургеневских  «Стихотворений в прозе».

Типа: «Вчера пошёл за грибами и вижу: под елью стоит большой белый гриб, с огромной шляпкой. Бросился к нему, вытащил дрожащими руками нож, чтобы срезать.
Какая находка!
Потянулся и вижу – шляпка подгнившая, осклизлая, вся источена червями, как швейными строчками. А рядом из земли торчат потемневшие обрезанные корешки этого же выводка, помоложе и покрепче. Кто-то прошёл здесь до меня, - понял я, - срезал молодые ядрёные грибочки, а червивый оплывший оставил. Так и люди, - подумал я, - молодые да крепкие нарасхват, а мы – подгнившие остаёмся на обочине жизни, не нужные никому…»

Вы смеётесь, а эта поебень принадлежит перу известного писателя.
Зачем работать над сюжетом, выписывать характеры и положения, если можно заслать такую байду. А отказать сложно, потому что обидеть известного автора опасно, и отказывать приходится очень аккуратно.
Поэтому я и делаю вывод, что «Один к шести» принадлежит не профессионалу, да и по времени это слишком затратно.  Это как если бы резчик по кости убил бы месяц на свою работу, а потом подарил бы незнакомому прохожему.
Но и любитель такое не в состоянии написать, слишком мастерски написано.

Начал скролить и застрял на первой странице, потому что поток сознания прописан слишком хорошо, прямая речь замечательная, стал читать внимательно. Я думаю, вы понимаете, что чтение редактору никакого удовольствия доставить не может, как подсматривание – гинекологу и причёсывание – парикмахеру.
Я читал просто с профессиональной позиции, сначала ждал дурацкого затёртого сюжета «истерна», потом комической истории в духе Бендера (недаром ник от Остапа), потом перестал пытаться угадать и неожиданно для себя увлёкся, не переставая анализировать, конечно.
Конечно, автор не удержался в заданных им самим рамках, какими бы они ни были. Стили  у него смешались, всё переплелось, но при этом сюжет подчиняется железной руке автора и затаённому дыханию читателя, бежит как паровозик по рельсам.
Жуткий финал неизбежен, первый звоночек автор даёт нам при въезде в город: «… выглядело пугающе плоским – низкие дома с маленькими окнами… - как безглазые стёртые лица из мутных снов…», редкие прохожие кланяются вслед машине, «…никто не пересек нашу дорогу…».
Но автор не пережимает педаль,  не нагнетает обречённой жути, мы входим вместе с ним на зелёную площадь, наслаждаемся цветущей горной весной. Обратили внимание на два момента эротических сравнений деревьев с раздевающимися женщинами?

Если не обратили, перечитайте, это просто мастерски сделано, как у вас говорят здесь: «Сделано штопиздец».
В первый раз, с карагачами около арыков, совсем лёгкий намёк на «юбки-нижнее бельё», буквально несколько слов, не развивая тему и она сразу же обрывается.
Через пару страниц она возникает снова, опять с деревьями – с чинарами -  идёт дальше. Здесь уже «ноги-чулки».
Автор не даёт нам забыть, что мы находимся на внешне целомудренном и закрытом Востоке, он чуть-чуть смещает линзу привычного эротизма, и это странным образом усиливает ощущение тревоги, реальность сдвигается, начинает плыть, возникает настойчивый образ дрожащего и плывущего воздуха, окружающее становится зыбким.
Я вижу как это сделано, я знаю и понимаю, как это сделано, но во время чтения забываю, это удивительное чувство.

Здесь надо отметить, что текст повести ( я бы отнёс его к повести, для рассказа он слишком глубок), как и воздух на площади, тоже многослойный, переливается и играет смыслами и понятиями, это даёт ему  глубину и силу. Читатель никогда этого не заметит, да это ему и ни к чему, от чтения надо получать удовольствие, чтение – это не препарирование со скальпелем в руке. Я просто делюсь сейчас с вами полученным удовольствием.

Давайте вспомним: воздух дрожит, переливается и смешивается с дымом мангала и белым цветом вишнёвых деревьев. Полстраницей раньше мы прошли мимо розово-белых миндальных деревьев, а с наступлением вечера всё это превратится в розово-белый наркотический дым «ночного места», добавятся розовый цвет ногтей проститутки, и, хотя мы не помним про ногти, упомянутые в начале повести, они незримо присутствуют, наполняя текст объёмом.
Помните, Алик вспоминает ногти отца, «похожие на селедочные очистки» и розовенькие свои? На эти детские ноготки накладываются розовые Лилины, мелькая ещё раз за минуту до финала, объединяя плывущее  дымное ощущение нереальности, розово-белого наркотического сна  и розовой наивности главных героев с их надеждами на обогащение с ужасной, невыносимо реальной «розово-красной головой».

Другой цвет повести – серо-зелёный. Вернёмся к «переодевающимся» карагачам и телесным пятнам на чинарах.
Это серо-зелёные цвета.
На автостанции этот цвет возвращается к нам серо-зелёными плевками насвая, в притоне тянется серо-зелёным дымом из «древней трубки», вместе с розово-белым даёт мастерское смешение основы холста и наложенной краски, перспективы и ближнего ракурса.
Серо-зелёный остаётся почти незаметным фоном до развязки, когда из сумки появляются «серо-зелёные афгани». Я не поленился, проверил – афгани на самом деле серо-зелёные. Как и мельканье карагачей, как цвет конопли, как разлагающиеся труп, это страшный цвет мёртвых тел, мертвого наркотика, наркотических денег.
Серо-зелёная мёртвая основа с розово-белым дымком сверху. Как только на сцене возникают серо-зелёные деньги, исчезает вся двусмысленность и игра в нереальность. Может быть, покажется неожиданным сравнение с «Двенадцати стульями» и «Телёнком» - но вспомним: как только на сцене возникают живые деньги, весёлая игра кончается. Из-за показавшихся наконец-то реальных денег Остапа режут в финале первой книги и чуть не убивают румынские пограничники в конце второй.

Так и здесь. Духи земли, налёт мистики, детективный сюжет, тёмная необычная эротика, наркотическая дымка… - всё улетает прочь (как розовый дым!), остаётся жуткий нож Мушкалишо и крик Сергея.

Обратите внимание на сцену с ножом:

«Как только Сергей принял сумки в руки, Мушкалишо танцующим плавным движением обошёл его сзади и воткнул нож в позвоночник между лопатками. Плашмя.
Длинный кривой нож вошёл между позвонками с лёгким хрустом, как в зелёное яблоко. Серёга вскрикнул, изогнул спину и дёрнулся вперёд, сумки выпали из его рук, мягко стукнулись об асфальт, Серёга наклонился, чтоб их поднять, руки не двинулись, болтались вдоль туловища.
Так много лет назад покачивался канат в нашем школьном спортзале. Серёга рванулся  влево, потом вправо, крутанул плечами. Руки по-прежнему болтались по бокам. Мушкалишо не торопясь расстегнул Серёгину куртку, вытащил из кобуры пистолет».

Ни одного причастия или деепричастия, не говоря уже про причастные и деепричастные обороты. В ключевой фразе «Серёга вскрикнул, изогнул спину…» - девять глаголов, время сгустилось, действие происходит мгновенно и вместе с тем растянуто, Алик в ступоре, он не способен ничего понять или проанализировать – сознанием он фиксирует действия: «Обошёл… воткнул… вскрикнул… наклонился… поднять…», подсознание толчками посылает мозгу, который мечется в ужасе, сигналы  из прошлой мирной жизни, пытаясь спасти от помешательства – «… как в зелёное яблоко…», «… канат в школьном спортзале».
И – развязка. Темп резко снижается, время возвращается в привычное русло, действия просты и понятны. Появляется деепричастный оборот: «Мушкалишо, не торопясь, расстегнул…».

Но мы забыли про главного участника финальной сцены – Аюпа, он переключает внимание на себя, время снова сгущается и искривляется.

«Он вытащил из сумки пачку банкнот, пролистал её, бросил на землю, вытащил вторую, третью, тоже бросил».
Опять очередь из пяти глаголов, слова Аюпа, крик Сергея. И только здесь, наконец-то прерывается жуткое ощущение растянутости и замедленности времени, которое знакомо каждому, кто побывал хотя бы в простейшем ДТП.
Я подробно остановился на этом отрывке, потому что он даёт (по-моему) разгадку к личности автора. Я и мои коллеги, с которыми я поделился - не мог не поделиться этой сладкой косточкой - пришли к однозначному мнению, что автор – профессиональный или хотя бы практикующий поэт, решивший попробовать себя в прозе, но не рискнувший предоставить свой опыт редакциям. Редакторы не любят смены ролей, увы, по себе знаю.
В пользу этого говорит необычная мелодика повести, она всё время меняется, точно соответствуя описываемым событиям. Синтаксис вторичен, мелодика первична.
Сравните:

«Мы шли между огромными клумбами и цветниками,  водяная пыльца фонтанов, приятно освежая,  падала на плечи, мгновенно высыхала под жарким солнцем. Пацаны носились по асфальтовым  дорожкам,  катались на роликах и велосипедах, аккуратно объезжали миндальные деревья в розово-белом цвету,  под развесистыми широколистыми чинарами сидели старики в галошах и диковинных разноцветных  носках-джурабах, молодые мамы с колясками»

Тот же случай, что и в финальной сцене – никаких причастий и деепричастий, никаких придаточных.  Только глаголы и «обстоятельства места», здесь они выполняют другую цель – мы видим быструю смену впечатлений перед глазами, движение вперёд, незнакомое место, взгляд перебрасывается с одного предмета на другой, выделяя главное.  И, конечно, выдают поэта аллитерации – игра созвучиями. Не знаю, осознанная игра или нет, да и так ли это важно? Прочитайте медленно предыдущий отрывок вслух: «…ли…лу…ыль…ла…ле…ла…ли
…ль…ли…ли…ло…» и т.д.
Умиротворенность, плеск фонтанов, спокойствие.

Сравните:
«…пальцы Лили внутри раздвигались всё шире и шире, наслаждение перетекало в боль и обратно как горячий горный воздух…  я плавал в розовом мареве под потолком…» -  те же «ли-аль-иль» переплетаются с:
«..ри…ра…ре…ре…ре…ра…оря̷
0;ор…ро…ре…» - болезненная лихорадка и горячка, смешение наслаждения, тёмных инстинктов и наркотического опьянения.

Таких примеров в повести много, слишком много для обычных совпадений. Я знаю, что здесь не читают длинных текстов, да меня и самого от них тошнит, поэтому примеров приводить больше не буду, кто хочет, найдёт.
Не могу не поделиться ещё тремя виртуозно сделанными сквозными «утяжеляюще-объёмными» местами повести.

Мухи на страшных  головах – му-ху ловит быстрым движением Му-шкалишо – Мушкалишо убивает Сергея – голова Сергея на траве в очевидном соседстве с мухами.

Глиняный кувшин с вином в руках Аюпа в начале – глиняный кувшинчик с «хаомой» у проститутки.

Пот на лысой голове Сергея за первым столом – напоминание читателям о лысине утром у проституток – розово-красная голова в финале. Тремя мазками достигается леденящий ужас финала. Чтобы без слов понять, что седьмая голова – голова Сергея, мы должны сразу же её безошибочно идентифицировать. Чтобы идентифицировать, мы, вместе с главным героем, должны сразу её узнать. Как? Сергея сделали лысым и мы об этом помним, поэтому сразу узнали. Браво, автор.

Блестяще построена динамика повести – по синусоиде.
Мы несколько раз ожидаем развития сюжета по наиболее вероятному руслу, но каждый раз сюжет уходит в сторону, наращивая динамику и усиливая интригу.
Мы ждём действий Аюпа на автовокзале – вместо этого их ведут в притон.
Мы ждём «раздевания лохов» в притоне (и, как бы, улыбаясь читателю, автор временно лишает лоха денег), они выходят целехонькими, сюжет совершает неожиданный поворот с «закрытием сделки».

Ожидаемая и вместе с тем внезапная развязка, надежда на спасение Алика, тёмный враждебный город (повтор приезда!), финал. Та же площадь, тот же фонтан, та же музыка.
И одеяло( помните одеяло в начале и одеяло в притоне?).

Автор потерялся в жанрах – это заметно. Истерн перетекает в детектив, детектив в мистику, мистика – в эротику, эротика – в психологический детектив. Не знаю, что хотел сделать автор, да и какая теперь разница?
Неважно, что автор хотел, важен результат, который видят читатели. Вернее всего, автор хотел сделать жутко-мистическую вещицу в духе Эдгара По или Стивена Кинга, но его утянули психологизм и бытовуха.
Плохо?
Не знаю. Кого у нас можно напугать стивенкинговскими или лавкрафтовскими штучками? У нас же не Америка. Прикидывал, какой жанр был бы уместнее, так и не придумал, потому что «Приключениями Слепого против Хромого» завалены все лотки, это приелось, истерн всерьёз требует большой формы, психологический рассказ тоже как-то не катит. Может быть, эта неудача и есть главная удача, читать-то интересно.
Не хочу тыкать в недостатки, главные из них описал Чужой Дядя в комментариях,  не хочу потому, что это означает неоправданно и несправедливо сверхтребовательный подход к повести, выложенной на бесплатном общедоступном сайте. Если мерять такой планкой, то от Удаффкома надо оставить «Один к шести» и ещё пяток рассказиков, а всё остальное, как у вас говорят – фтопку.
Несомненно, что это – литература, литература необычная и очень стильная. Одно только место:

«Серёгино лицо в волнистых складках и разнообразных помятостях напоминало одеяло-попону. Его  лысая голова – обычно победно сверкающая – выглядела неприглядно, как головка старого заветренного сыра.

-    Ну ты хоро-о-ош… - протянул Серёга. – Хоро-о-ош! До утра нельзя одного оставить. А девка где? Побежала фату покупать? Ты же влюбчивый крендель… Со школы ещё. Или ты  её за обман у фонтана закопал? За то, что девственность не сберегла для тебя? А?!
Карту-то не проебал, Ромео?!
…………………………
…………………………
…………………………
………………

Серёга замолчал, подвигал губами и языком, вытащил изо рта вьющийся чёрный волос, осмотрел.

-    Тьфу, блять!… Надеюсь, с передка хоть, а не из жопы. Был такой министр в Конторе – Абакумов Виктор Палыч, в сталинское время ещё, у него любимая пословица с языка не сходила: «Голос, как в жопе волос – тонок и нечист». Твоя, кстати, передок бреет? У Рашифы... Рамисы... там такие заросли, разведроту можно спрятать... Я ей…

В дверь постучали.

-    Да, да! – сказал я.
-    Кто там, блять?! – спросил Серёга.»

Это замечательно, это – литература.

Удав – позвольте оставить Вам свою почту, если автор вдруг любитель и надумает печататься, хотел бы притянуть его к нам в издательство. Не хочу оставлять свою почту здесь, это было бы некорректно. Ну и поздравляю Вас, конечно, с находкой.
Автор – если для Вас это игра ума и развлечение, примите мои и пожелания писать. Если Вы – профессионал, пишите дальше в новом жанре.
Читатели – порадуйтесь вместе со мной хорошей литературе.